– Извините, мистер Прэнс-Линч.

– Сейчас я продиктую вам текст объявления «организации». Как только я положу трубку, вы доведете его до сведения прессы, телевидения, радио, финансовых изданий! Машина должна заработать с завтрашнего утра. Записываете?

Гамильтон начал читать из блокнота заранее подготовленный текст: «Банк Бурже Транс Лимитед», по цене Двадцать долларов за штуку, скупает все находящиеся в обращении акции «Хакетт Кэмикл Инвест». Это предложение действительно лишь в том случае, если количество акций достигнет шести с половиной миллионов штук на День прекращения покупки, который определяется третьим августа».

Находясь более чем за пять тысяч километров от Фиш-мейера, Гамильтон уловил его сдержанный вздох.

– Что я должен сказать административному совету, мистер Прэнс-Линч?

– Ничего! Не тревожьте их… Когда они проснутся, мы будем уже далеко. С кем вы будете иметь дело завтра по зарплате?

– С Оливером Мюрреем.

– Вы скажете ему следующее…

Он долго объяснял Фишмейеру тонкости и секреты предстоящей операции, и чем глубже тот вникал в ее замысел, тем тревожнее становилось у него на сердце. Когда Гамильтон положил трубку, пот с него катил градом.

Кости брошены! Как они откроются?

Обычно после упоительного праздника тела у Алена возникало желание побыть в одиночестве. Иногда он готов был сбросить партнершу с кровати, лишь бы быстрее от нее избавиться. С Тьерри он познал то, чего еще никогда не испытывал: оказывается, женщину можно хотеть «до», «после» и «во время», просто хотеть, чтобы она была рядом, вдыхать ее, чувствовать, слушать ее, наслаждаться ее молчанием. Прижавшись к ней, Ален чувствовал себя таким свободным и легким…

– Тьерри…

– Да.

– Ты сейчас оденешься и пойдешь со мной.

– Куда?

– Один человек организует у себя на вилле карнавал. Побудем там час, не больше… Обещаю.

За несколько часов он забыл всех: Мабель, Марину и всех остальных. Для него существовала только Тьерри.

– Мне так хорошо, Ален.

– Который час?

– Не знаю.

– Я должен появиться там до того, как уйдет последний гость. Вставай!

– Нет. Я буду ждать тебя здесь. Мне трудно будет видеть, как на тебя станут смотреть другие.

– А мне хочется, чтобы видели тебя! Я хочу показать всем, какая ты у меня красивая. Мы ненадолго… Эта проказница Надя Фишлер сделала потрясающий жест в отношении меня! Я пообещал ей прийти. Ты увидишь сумасшедших. Им не повезло познакомиться с тобой… Чем другим прикажешь им заняться?

Не видя ее лица в сумерках, он почувствовал, что она улыбается.

– С этой породой ты не знакома… Элита побережья… Не все они заслуживают плохого к ним отношения.

Подушечкой пальца он провел по контуру ее губ.

– Я буду ждать тебя, Ален.

– Обещаю, что тебе будет весело! Ты представить себе не можешь, что тебя ожидает.

– Уходи… Уходи быстрее. Чем раньше уйдешь, тем быстрее возвратишься.

– Ты злишься на меня?

– Пусть все будут такими счастливыми, как я!

– Поклянись, что никуда не уйдешь!

– Куда же я могу уйти?

– Не вставай даже с кровати!

– У меня на это не хватит сил.

Ему не хотелось уходить. Никуда. Когда он вернется, он обязательно ей об этом скажет!

Большие железные ворота были широко распахнуты. Четверо охранников бросали незаметные взгляды на выходивших из машин гостей. По освещенной электрическим светом аллее все направлялись к зданию, расположенному в пятистах метрах от входа.

Из подъехавшего «кадиллака» появился Хадад.

– Ждите меня здесь, я скоро вернусь,- бросил он шоферу.

Пройдя ворота, он окунулся в музыку, которую исполняли десять оркестров, расположенных в разных местах парка, в звуки голосов и высоко вверх взлетающий смех. Рядом с ним прошел двухметрового роста индюк и изящная фазанья курочка, и он подумал, что гости Нади Фишлер неплохо веселятся за его деньги.

Три очаровательные девушки подхватили его под руки и повели в холл, приспособленный под раздевалку.

– В какую птичку вы хотите превратиться?

– В сокола,- произнес женский голос.

Хадад обернулся и увидел изумительной красоты райскую птичку: Надя! Он нерешительно взял протянутую ему руку и галантно поцеловал.

– Примите мои поздравления по поводу такого экстравагантного способа использования моих денег!

– Были ваши, стали наши,- холодно ответила Надя.

– Надолго ли, Надя?

– До тех пор, пока передо мной будут сидеть слабонервные противники.

– Вы ненавидите меня, потому что вы – еврейка, а я – араб?

Ловкие руки надели ему на голову маску сокола.

– Много чести,- ослепительно улыбнулась Надя.- Вы просто мне не нравитесь.

Хадад улыбнулся:

– Мне становится страшно, когда меня любят. Я не привык получать, я люблю брать.

– Тогда возьмите бокал и выпейте чего-нибудь!

– С удовольствием!

Он последовал за ней и вошел в огромный зал, где сразу же попал в какой-то нереальный мир: кудахтанье, мяуканье и другие неопределенные звуки, беспорядочно доносившиеся со всех сторон, создавали впечатление всеобщего помешательства…

Было два часа ночи. Все были сильно пьяны. Между гостей сновали десятки официантов в воробьиных масках. Они получили указание наливать в бокалы, едва их относили от губ.

Несколько в стороне, за букетами роз в огромных вазах, павлин отбивал атаки ворона.

– Где я сейчас их найду? Все уехали за город!

– Если с головы Пайпа упадет хоть один волосок!..

– Помилуйте, мистер Прэнс-Линч,- сказал павлин,- вы же сами отдали приказ…

– Остановите их, Цезарь!- в голосе ворона слышались угрожающие нотки.- Делайте что хотите, но за Пайпа отвечаете головой!

Павлин развернулся на сто восемьдесят градусов и метнулся в сторону телефона. Уже несколько часов он обзванивал все места, где могли быть Марко и Салисетти, но напрасно.

– Какая картина,- воскликнула Надя.- Хочется поохотиться!

– Я охочусь только на крупную дичь,- уточнил Хадад, скривив губы.

– На девочек мадам Клод?

– В моей стране по коровам не стреляют.