Я повернула ключ в зажигании и медленно выехала на проспект. Что я скажу Корольковой при встрече?

– Здравствуйте, меня зовут Даша. Я ваша дочь.

Интересно, как она отреагирует на это? Захлопнет дверь? Бросится меня обнимать? Или потребует метрику.

Как будет развиваться наш разговор дальше? Мне напрямик спросить:

– Где тайник? Верни украденное, нехорошо воровать экспонаты из музея!

Глупее и не придумать. И у меня нет никаких бумаг, доказывающих, что я родная дочь Корольковой. Хотя можно показать ей фото Афанасии! Надо сейчас зарулить в Ложкино и прихватить снимок. Надеюсь, Анна вспомнит свою свекровь. Черт возьми, я не могу назвать Королькову мамой! С другой стороны, разве она может на это претендовать? Сколько раз, когда меня обижали разные люди, мне в голову приходила горькая мысль: «Эх, будь рядом со мной мама и папа, наверное, они пожалели бы доченьку. Ну почему мне приходится всего добиваться самой? Отчего нет никаких близких родственников, кроме бабушки?» Конечно, я никогда не показывала ни отчаянья, ни боли, всегда старалась улыбаться, но порой мне становилось очень горько.

На глаза навернулись слезы, руки затряслись, я с трудом припарковалась у тротуара. В памяти неожиданно ожили давние обиды.

Андрей Малеев, которого я любила со всей страстью первокурсницы, после бурного трехмесячного романа меня бросил. На прощание он сказал:

– Ты хорошая, но мать против наших отношений.

– Почему? – пролепетала я.

– Мы не пара, – серьезно ответил Малеев. – Мой отец занимает высокий пост, мать работает в министерстве, а дед генерал. Наша семья приличная, а ты сирота с неизвестным прошлым. Что ты знаешь о своих родителях?

– Они погибли в горах, – прошептала я, – увлекались альпинизмом.

Малеев хмыкнул:

– Мама думает, что твои предки загнулись от пьянства. Можешь доказать обратное?

Я пережила предательство любимого и даже сделала вид, что сама послала Андрея по известному адресу, но с тех пор решила никогда никому не говорить о своем сиротстве.

А на работе? Пять лет Даша Васильева ждала ставки старшего преподавателя, а когда вакансия наконец появилась, на нее оформили Нину Терентьеву, двадцатидвухлетнюю пигалицу, только-только получившую диплом. Я возмутилась и задала завкафедрой вопрос:

– Почему она, а не я?

– Так решил ректор, – попыталась увильнуть от ответа дама, но я загнала ее в угол и услышала горькую правду:

– У Нины отец заведует отделом в НИИ, где работает сын ректора.

И подобных оплеух жизнь мне отвешивала много! Ладно, я выбивалась в люди сама, набила многочисленные шишки, но в конце концов стала на ноги и сейчас не только материально благополучна, но и счастлива. Не все родители могут помочь детям сделать карьеру и ссудить их деньгами. Но я была лишена возможности пожаловаться маме, уткнуться в ее плечо, рассказать о своих проблемах, желаниях, надеждах и мечтах. Около меня не было близкого по духу человека! Бабуля очень любила внучку, но мне не хватало родителей, в первую очередь мамы! И пусть вам это не кажется странным, но знание, что мать умерла, меня успокаивало. Да, я понимала: она не придет, потому что с того света не возвращаются. А если человека нет, то на его помощь не надеешься и можешь придумать любой, самый лучший образ матери.

Но она оказалась жива! Ходит по тем же улицам, что и я, вероятно, мы сталкивались в метро или в магазинах и расходились в разные стороны, не зная, что являемся самыми близкими людьми на свете. Почему она так со мной поступила? За что?

Я стукнула кулаком по рулю и тут же услышала писк телефона.

– Эй, ты ревешь? – спросил Пузиков.

– В моей машине установлена видеокамера? – огрызнулась я.

– Нет, – растерялся Фима, – просто голос такой… странный… Что случилось?

Я хотела привычно ответить:

«Все супер», – но тут в груди словно что-то лопнуло.

Воздух со свистом вырвался из горла, потом полились слова, впервые в жизни со мной приключилась истерика. Слава богу, длилось это не так уж долго, минут через пять я опомнилась, вытерла лицо рукавом и прошептала:

– Извини.

– Ерунда, – ответил Фима, – перестань размазывать рукавом сопли по морде.

– Откуда ты знаешь, что я делаю?

– У тебя никогда нет в сумке носового платка, – ответил Ефим.

– Верно, – слабо улыбнулась я, – постоянно забываю положить в бардачок упаковку.

– Это ерунда, – воскликнул Пузиков, – ты ведь знакома с Алиной Карякиной?

– Естественно, – подтвердила я.

– Алинка посмотрела фильм про то, как одна американка сгорела при автомобильной аварии, потому что не смогла открыть дверь машины и разбить лобовое стекло.

Я шмыгнула носом.

– Печально.

– Вот-вот, – сказал Фима, – Карякина решила, что с ней подобное произойти не должно, и теперь всегда возит с собой молоток. Если ее заклинит в салоне, Алина живо долбанет по стеклу и вылезет наружу.

– Предусмотрительно, – одобрила я.

– Погоди, ты не дослушала. Молоток Карякина держит в багажнике.

Мне стало смешно.

– Интересно, каким образом она собирается при аварии достать инструмент?

– Женская логика, – заржал Ефим, – главное, что кувалда есть, а как ее в нужный момент вытащить, уже неинтересно! Хочешь мой совет?

– Ну?

– Выпей кофе, приведи себя в порядок, поезжай в магазин и накупи барахла. Шопинг-терапия лучшее средство от стресса.

– Я собралась к Корольковой!

– Лучше поезжай завтра!

– Нет! Сейчас!

– Ты не в форме.

– Я уже спокойна.

– А то я не слышу твой дрожащий голос.

– Глупости!

– Ярость и обида плохие помощники при непростом разговоре, – заметил Фима.

– С чего ты взял, что я гневаюсь?

Ефим протяжно вздохнул:

– Представил себя на твоем месте и испытал весьма негативные эмоции. Езжай, развейся!

– Наверное, ты прав, – согласилась я. – Почему-то я чувствую себя невероятно усталой, словно таскала на плечах бетонные блоки.

– Стресс, – повторил Фима, – в кровь поступает адреналин, он начинает будоражить человека, и происходит сосудистый спазм. Я был не прав, лучше не пей кофе, а тяпни коньячку.

– За рулем?

– Ладно, я мальчик-идиот, выпей валерьянки.

– Лучше поеду в книжный за детективами, а потом на «Горбушку» за сериалами.

– Отличная идея, – обрадовался Пузиков, – накупи фильмов про пиф-паф и наслаждайся. Хочешь еще совет?

– Давай, – разрешила я.

– Не рассказывай пока домашним про Анну, не стоит!

– Предлагаешь скрыть от них информацию о внезапно обнаруженной матери?

Фима откашлялся.

– Королькова обвинялась в воровстве.

– Сто лет назад.

– Сумма ущерба, нанесенного твоими родителями государству, огромна!

– И что? Я не участвовала в ограблении.

– Аркадий адвокат, Дегтярев полковник милиции, у них на работе могут появиться проблемы. Клиенты не станут обращаться к законнику, чьи родственники совершили преступление, а Александр Михайлович вынужден будет доложить о произошедшем начальству, таков порядок.

Я молчала.

– Получается, ты обманывала всех, указывая в анкетах, что родители скончались.

– Так ведь я не знала правду!

– И кто тебе поверит? Лучше пока держать язык за зубами, – предостерег Фима, – завтра съездишь к матери, попробуешь с ней поговорить. Вероятно, она тебя выгонит. А может, Королькова в маразме. У нее есть дети?

– Дочь Марина, – сухо ответила я, – моя сводная сестра.

– Предполагаю, эта Марина не испытает эйфории при виде Дашутки, – заявил Фима. – Небось она считает себя единственной наследницей матери. А тут, бац, еще одна доченька! Делиться придется.

– Мне не нужны их материальные блага!

– Но сестричке это неизвестно! – перебил Пузиков. – Лучше отдохни, успокойся, завтра побеседуешь с ними, и тебе станет ясно: нужно ли своих домашних напрягать.

– Ладно, – согласилась я.

– И последнее. – Пузиков упорно не желал отсоединяться. – Бедным родственникам, внезапно возникшим из небытия, никто не рад. Ты оденься поприличнее, не в джинсы, прихвати торт, конфеты подороже. А то они решат, что ты хочешь им на шею сесть.