К Рождеству Петр возвратился в Москву. Здесь он участвует в развлечениях так называемого «всепьянейшего собора». Шумная компания в составе двухсот человек разъезжала на восьмидесяти санях по улицам столицы и останавливалась у домов знати и богатых купцов, чтобы славить. За это соборяне требовали угощения и вознаграждения.

Возникновение «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора», или игры в «князя-папу», по времени совпадает с возникновением игры в «князя-кесаря», но точной даты появления этих колоритных «институтов» царствования Петра назвать невозможно, прежде всего потому, что начальный этап игр не зарегистрирован источниками. Одно можно сказать с уверенностью – они существовали в первой половине 1690-х годов.

Состав участников, как и правила игры в «князя-папу» и в «князя-кесаря», существенно отличались друг от друга. К игре в «князя-кесаря» были причастны ближайшие сотрудники царя, личности яркие и самобытные. Они составляли так называемую «компанию» царя.

Совсем по иному принципу комплектовался штат «всепьянейшего собора». Шансов быть зачисленными в его состав было тем больше, чем безобразнее выглядел принимаемый. Чести быть принятым во «всешутейший собор» удостаивались пьяницы и обжоры, шуты и дураки, составлявшие коллегию с иерархией чинов от патриарха до дьяконов включительно. Петр в этой иерархии занимал чин протодьякона и, как отметил современник, отправлял «должность на их собраниях с таким усердием, как будто это было совсем не в шутку».

Первым титул «князя-папы» носил Матвей Нарышкин, по отзыву Куракина, «муж глупый, старый и пьяный». Невыразительной личностью был и его преемник, учитель Петра Никита Зотов, в течение четверти века носивший титул «всешутейшего отца Иоаникиты Пресбургского, Кокуйского и Всеяузского патриарха». Право на столь высокий пост Никита Зотов заслужил умением пить.

Резиденцией «собора» стал Пресбург (укрепленное место близ села Преображенского), где его члены проводили время в беспробудном пьянстве. Но иногда эта пьяная компания выползала из своих келий и носилась по улицам Москвы в санях, запряженных свиньями, собаками, козами и медведями. С визгом и шумом соборяне в облачении, соответствующем чину каждого, подъезжали к дворам знатных москвичей, чтобы славить. Петр принимал в этих вылазках живейшее участие и оказывал «князю-папе» такие же внешние признаки почтения к сану, как и «князю-кесарю». Однажды он встал на запятки саней, в которых сидел Зотов, и, как лакей, проследовал таким образом по улице через всю Москву.

Уже современники пытались объяснить смысл странных забав царя. Одни связывали преднамеренное спаивание гостей со стремлением царя выведать у них то, что каждый из них не скажет в трезвом виде ни о себе, ни о других. У охмелевшего человека развязывался язык, чем, дескать, умело пользовался Петр, направляя беседу в угодное себе русло. Другие видели в вылазках «всепьянейшего собора» попытку Петра предостеречь от порока пьянства знатных лиц, в том числе губернаторов и сановников, среди которых этот порок был широко распространен. Возможность зачисления в «собор» и угроза стать посмешищем окружающих должны были якобы удерживать сановников и губернаторов от пристрастия к вину. Третьи усматривали в учреждении «всепьянейшего собора» и деятельности «соборян» попытку высмеять подлинного папу римского и его кардиналов.

Ни одно из перечисленных объяснений не убедительно. Два из них наивны, третье не подтверждается фактами – в составе «всепьянейшего собора» не было ни губернаторов, ни сановников.

В жизни Петра бывали случаи, когда шуточные поначалу затеи перерастали в серьезные начинания, когда игра заканчивалась важным делом. Нептуновы и марсовы потехи со временем вылились в создание военно-морского флота и регулярной армии, а потешные роты послужили основой самых боеспособных в армии гвардейских полков.

Подобной метаморфозы «всепьянейший собор» не пережил. Совершенствовалась его иерархия, обзавелся он и собственным уставом, но за время своего существования он не приобрел никаких новых качеств, оставаясь формой развлечения. Скорее всего в создании «собора», как и в развлечениях «соборян», проявлялись недостатки воспитания учредителя «собора», его грубые вкусы, поиски выхода для переливавшейся через край энергии.

В следующем, 1699 году в стране произошло много важных событий. В двух из них непосредственное участие царя по документам не прослеживается. Речь идет о Карловицком конгрессе, где участники антитурецкой коалиции вели с турками переговоры о прекращении войны. Интересы России на конгрессе представлял думный дьяк Прокопий Возницын. Напутствия послу на конгресс давал, разумеется, Петр, но вся переписка о ходе переговоров велась Посольским приказом. 14 января 1699 года Возницын заключил с турками не мир, а двухлетнее перемирие.

В том же январе был издан указ о проведении городской реформы – создании органов городского управления: Ратуши в Москве и земских изб в провинции. Инициатива этой реформы, несомненно, принадлежит царю, однако не видно следов его участия ни в составлении указа, ни в проведении реформы.

Давным-давно, еще в 1667 году, правительство обещало городскому населению организовать «пристойный приказ», который бы «от воеводских налог купецким людям был защитою и управою». Свыше 30 лет правительство не выполняло своего обещания. Указ 1699 года мотивировал необходимость организации городского самоуправления теми же причинами, что и в 1667 году, – стремлением правительства оградить купцов «от многих приказных волокит и разорений». Органы городского самоуправления изымались из-под власти воевод на местах и приказов в центре.

Поначалу правительство пыталось извлечь из реформы прямую выгоду: за предоставляемое право на самоуправление надо было платить окладные сборы в двойном размере. Самоуправление хотели предоставить лишь тем городам, население которых принимало это условие. Когда выяснилось, что горожане отказались от самоуправления, покупаемого столь дорогой ценой, правительство вынуждено было отступиться от взимания двойного оклада, но зато объявило реформу обязательной для всех городов.

В представлении правительства проведение реформы связывалось с оживлением ремесла, промышленности и торговли, которые через несколько лет поднимут доходы казны и обеспечат военно-экономическую мощь государства. Другую выгоду казна рассчитывала получить немедленно. Дело в том, что реформа объявила Ратушу и земские избы ответственными сборщиками таможенных и кабацких денег. Отныне сбор этих налогов должны были производить не воеводы, а выборные купецкие люди. Тем самым правительство получало гарантию своевременного поступления налогов, причем их взимание не требовало от него никаких затрат.[46]

Роль Петра в остальных событиях года отражена в документах более четко. В феврале состоялось шуточное освящение «всепьянейшим собором» только что построенного Лефортова дворца. Здесь на пиру Петр впервые начал борьбу с долгополым и широкорукавным платьем.

Знатные гости прибыли на пир в традиционной русской одежде: в сорочках с вышитым воротником, шелковых зипунах яркого цвета, поверх которых были надеты кафтаны с длинными рукавами, стянутыми у запястья зарукавьями. Сверх кафтана на гостях была ферязь – длинное широкое платье из бархата, снизу доверху застегнутое на множество пуговиц. Шуба и меховая шапка с высокой тульей и бархатным верхом у знати завершали наряд. Если бы съезд гостей происходил в теплое время года, то на них вместо шубы был бы надет охабень – широкий плащ из дорогой материи, спускавшийся до пят, с длинными рукавами и четырехугольным откидным воротником.

К пышной одежде, стеснявшей движения и совершенно не приспособленной к работе, царь питал отвращение. На пиру он действовал уже единожды применявшимся им способом: взял ножницы и стал укорачивать рукава. Очевидец, наблюдавший царя за этой работой, слышал, как он приговаривал: «Это помеха, везде надо ждать какого-нибудь приключения: то разобьешь стекло, то по небрежности попадешь в похлебку; а из отрезанного можешь сшить себе сапоги».