В школьном холле толпилось больше, чем всегда, народу. Грейс быстро обежала взглядом лица, надеясь, что не встретит здесь своих одноклассниц. Она увидела маму Бекки, та разговаривала с миссис Шоу, но они не смотрели в ее сторону, а самой Бекки не было видно. Та, наверное, уже отправилась в библиотеку и сидела за компьютером. Раньше Грейс тоже пошла бы туда. Они любили дурачиться, посылая друг другу забавные послания по компьютерной связи, и торчали там до самого звонка на урок, а потом шумно, с хохотом мчались по лестнице в класс, отпихивая друг друга.
Теперь, когда лестницы стали для Грейс недоступны, девочки из солидарности поднимались вместе с ней на лифте – на допотопной, еле ползущей махине. Чтобы избавить их от этого, Грейс сразу же шла в класс, и, когда появлялись остальные, она уже сидела за партой.
Сейчас она прошла к лифту и нажала кнопку вызова, стараясь не смотреть по сторонам: если кто-то из знакомых пройдет мимо, у них будет возможность не заговаривать с ней.
После возвращения Грейс в школу все стали особенно внимательны и добры к ней. Это ей не нравилось. Грейс хотела, чтобы все было как раньше. Изменились и некоторые другие вещи. За время ее отсутствия две ее ближайшие подруги, Бекки и Кэти, очень сблизились. Раньше все трое были неразлучны. Они ежедневно ссорились и мирились и каждый вечер болтали по телефону, сплетничая и подшучивая друг над другом. У троицы были вполне сложившиеся, сбалансированные отношения – своего рода триумвират. А теперь, хотя подруги изо всех сил старались, чтобы все было как прежде, ничего не получалось. И разве могло получиться?
Лифт прибыл, и Грейс вошла в кабину, радуясь, что никто не подоспел и она поднимется одна. Но в последнюю секунду, когда двери уже закрывались, в них влетели две девочки из младших классов, тараторя и хохоча. Увидев Грейс, они сразу присмирели.
– Привет! – улыбнулась им она.
– Привет! – в один голос ответили девчонки и тут же снова замолчали. Так они и стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу, пока лифт тяжело и со скрипом поднимался. Грейс видела, что девочки подчеркнуто внимательно изучают голые стены и потолок лифта, чтобы случайно не посмотреть туда, куда (Грейс знала!) им только и хотелось смотреть – на ее ногу. Всегда одно и то же…
Грейс рассказала об этом психотерапевту – специалисту по реабилитации после тяжелых травм, – к которой родители отсылали ее каждую неделю. Психотерапевт явно желала ей добра и, наверное, была неплохим врачом, но Грейс считала свои визиты пустой тратой времени. Откуда эта незнакомая женщина могла знать, что с ней происходит? И вообще, кто мог это знать?
– Да пусть себе смотрят, так им и скажи, – посоветовала женщина. – И еще скажи, что в этом нет ничего страшного, и пусть не стесняются говорить с тобой об этом.
Но в том-то и дело, что Грейс не хотела, чтобы пялились на ее ногу, не хотела на эту тему говорить. Говорить! Психиатры уверены, что разговорами можно разрешить все проблемы. Ох если бы!
Вчера врач пыталась заставить ее говорить о Джудит, хотя Грейс совершенно этого не хотелось.
– Какие чувства ты испытываешь, думая о Джудит?
Грейс захотелось что есть силы закричать… Но вместо этого она холодно произнесла:
– Она погибла. Какие чувства я могу испытывать, как вы думаете?
Женщина поняла скрытый намек и больше к этой теме не возвращалась.
Та же ситуация повторилась и несколько недель спустя, когда она пыталась заставить Грейс говорить о Пилигриме. Он стал таким же изуродованным и беспомощным калекой, как и сама Грейс, и каждый раз, вспоминая его, она видела только эти горящие ненавистью безумные глаза, глядевшие на нее из дальнего угла вонючего стойла. Чем, ну чем тут мог помочь разговор по душам?
Лифт остановился, не доехав до нужного Грейс этажа. Девочки вышли, и Грейс услышала, как они тут же заговорили прежним веселым тоном.
Как она и надеялась, в классе еще никого не было. Грейс вынула из портфеля книги, бережно уложила палку рядом с партой и уже потом медленно опустилась на деревянное сиденье. Оно было таким жестким, что к концу уроков обрубок ноги пульсировал от боли. Но Грейс научилась справляться с ней. Эта боль – еще не самое страшное.
Прошло три дня, прежде чем Энни снова связалась с Томом Букером. Она уже ясно представляла себе, что произошло в тот день в конюшне. Проводив взглядом удалявшееся такси, она вошла во двор и, взглянув на лица сыновей миссис Дайер, многое поняла. Их мать ледяным тоном попросила Энни к понедельнику забрать Пилигрима из конюшни.
Энни позвонила Лиз Хэммонд, и они вместе отправились к Гарри Логану. Ветеринар только что сделал кесарево сечение чихуахуа. Увидев возле двери операционной Лиз и Энни, он шутливо охнул и сделал вид, что прячется. При клинике были послеоперационные стойла, и Логан, изрядно повздыхав, согласился предоставить Пилигриму одно из них.
– Но только не больше чем на неделю. – И погрозил Энни пальцем.
– Можно на две? – взмолилась Энни.
Логан посмотрел с несчастным видом на Лиз:
– Она ваша подруга? Ну ладно – пусть на две. Но не больше. Постарайтесь за это время подыскать себе другое место.
– Гарри, ты чудо! – сказала Лиз. Ветеринар поднял руки, сдаваясь.
– Я идиот. Этот конь кусал меня, лягал, таскал за собой по ледяной воде – и что я делаю в ответ? Приглашаю к себе погостить.
– Спасибо, Гарри, – тихо сказала Энни.
На следующее утро они втроем подъехали к конюшне миссис Дайер. Сыновей хозяйки не было видно, а саму миссис Дайер Энни увидела мельком – та смотрела на них из окна верхнего этажа. После двух часов упорной борьбы и трех шприцев успокоительного, которые Гарри посчастливилось всадить, им удалось-таки погрузить Пилигрима в трейлер и отвезти в клинику.
На другой же день после визита Тома Букера в конюшню Энни пыталась дозвониться ему в Монтану. Трубку взяла женщина – Энни решила, что жена, – и сказала, что его ждут домой только завтра вечером. Голос женщины звучал не слишком любезно – наверное, она уже знала про Пилигрима. Энни попросила передать Букеру, что она звонила. Прошло два дня, но от Тома не было никаких известий. Поздним вечером, когда Роберт уже лег и что-то читал, а Грейс уже спала, Энни снова набрала номер Тома. И опять к телефону подошла женщина.