Возвращаясь в мотель, Том вдруг подумал, что, наверное, не случайно Калифорния – родина многих культов, соединивших секс и религию. Люди здесь бесхарактерные, их легко окрутить. Возможно, обоснуйся здесь та орегонская секта, у главы которой было девяносто «Роллс-Ройсов», а члены ее расхаживали в оранжевых брюках, они и сейчас бы преуспевали.
За все эти годы Том встречал в своих клиниках дюжины, сотни женщин, подобных Дейл. Все они чего-то искали. У многих эти поиски странным образом сочетались с чувством страха. Они покупали себе горячих, безумно дорогих коней и боялись их. А потом искали кого-нибудь, кто помог бы им победить этот страх перед животным, а возможно, и страх вообще. С тем же успехом они могли заняться альпинизмом, или дельтапланеризмом, или сражаться с акулами-убийцами. Но они предпочли верховую езду.
В клиники они приезжали, желая, чтобы их просветили и утешили. Насколько успешными были его попытки просвещать их, Том не знал, но утешить он пытался многих, и сам получал от этих дам утешение. Когда десять лет назад красивая женщина смотрела на него так, как сегодня Дейл, он не сопротивлялся, а ехал с ней в мотель, и не успевала за ними захлопнуться дверь, как они были уже без одежды.
Теперь он старался избегать таких связей. Игра не стоила свеч, вечно возникали какие-нибудь сложности, ведь каждый ждал от таких встреч своего, и желания часто не совпадали. Он не сразу это понял и не сразу понял, чего сам ждет от таких встреч, тем более ему неведомо было, чего ждут от него все эти женщины.
После отъезда Рейчел он какое-то время винил себя в том, что случилось, понимая, что дело тут вовсе не в климате. Жена нуждалась в чем-то, чего он не мог ей дать. Когда он говорил ей, что любит, он не лгал. И поэтому, когда они с Хэлом уехали, в душе Тома осталась пустота, которую невозможно было заполнить одной лишь работой.
Ему всегда нравилось общество женщин, и скоро он понял, что сексуальные утехи – для него не проблема. А когда стали действовать его клиники и Том месяцами разъезжал по стране, он легко находил утешение то тут, то там. В основном это были мимолетные связи. Хотя одна-две женщины и теперь, стоило ему оказаться проездом в их местах, приглашали его по старой памяти разделить с ними ложе.
Но чувство вины по отношению к Рейчел так и не проходило. В конце концов он понял: ей хотелось, чтобы в ней нуждались. Чтобы она была нужна Тому так, как он – ей. Но Том знал, что это невозможно. Он не мог находиться в такой зависимости ни от Рейчел, ни от кого другого. Не признаваясь в этом самому себе и тем более не получая от этого никакого морального удовлетворения, он тем не менее понимал, что наделен от природы самодостаточностью, определенной уравновешенностью, то есть тем, чего другие люди тщетно пытаются достичь всю жизнь. Ему никогда не приходило в голову, что это его свойство – дар очень редкий, исключительный. Он просто сознавал себя частью живой и неживой природы, он ощущал эту связь со всем сущим и духом, и плотью.
Том вырулил на стоянку перед мотелем – к счастью, для «Шевроле» нашлось свободное местечко прямо перед его номером.
Ему хотелось вытянуться в горячей ванне, но та была маловата. Мерзли либо плечи, либо коленки. Наконец он вылез и вытерся насухо, поглядывая на экран телевизора. Основной новостью по-прежнему было нападение горного льва на женщину. На него готовилась облава. Мужчины с ружьями, в желтых куртках из флюоресцирующей ткани прочесывали горные склоны. Какая прелесть, подумал Том. Лев заметит эти куртки за сотню миль. Забравшись в постель, он выключил телевизор и позвонил домой.
Трубку поднял племянник Джо, самый старший из трех сыновей Фрэнка.
– Привет, Джо, как делишки?
– Хорошо. А ты где?
– В Богом забытом мотеле, в кровати, которая на метр короче, чем надо. Как думаешь, чем пожертвовать – головой или ногами?
Джо засмеялся. Двенадцатилетний племянник был тихим мальчиком, совсем как сам Том в этом возрасте. И с лошадьми тоже находил общий язык.
– Как там наша старушка Бронтозавриха?
– Все хорошо. Толстая стала, как бочка. Папа думает, что к середине недели разродится.
– Ты уж сам проследи, чтобы отец чего не напутал.
– Хорошо. Позвать его?
– Если он недалеко…
Том слышал, как Джо звал отца. До него доносились звуки телевизора и голос Дайаны, отчитывающей кого-то из близнецов. Странно, что теперь в большом доме жили они. Том все еще по привычке считал его родительским домом, хотя отец уже три года как умер, а мать жила у сестры Рози в Грейт-Фоллз.
Когда Фрэнк женился на Дайане, они поселились, кое-что перестроив, в домике у реки, где так недолго жили Том и Рейчел. С рождением трех мальчиков там стало тесновато, и после отъезда матери Том настоял, чтобы семья брата перебралась в большой дом. Сам он подолгу отсутствовал, работая в своих клиниках, а когда приезжал, одному ему было слишком просторно и пусто в родительском доме. Он с радостью перебрался бы в «речной» домик, произведя таким образом обмен, но Дайана сказала, что они переедует только при условии, что он останется – места хватит всем. Том сохранил за собой свою старую комнату, и теперь они жили все вместе. Гости – родственники и друзья – иногда жили в домике у реки, но по большей части он пустовал.
Том слышал в трубке шаги Фрэнка.
– Привет, братишка, как ты там?
– Все путем. Рона собирается, видно, поставить мировой рекорд по числу приглашенных лошадей; мотели теперь строятся из расчета, что в них будут селиться одни карлики – я лично живу в домике для семи гномов, а в остальном нормально.
Они поговорили о делах на ранчо. Стояла горячая пора – самый отел, надо держать ухо востро, постоянно наведываться на пастбище – проверять стадо. Дел полно, но пока они не потеряли ни одного теленка, и у Фрэнка был веселый голос. Брат сказал Тому, что ему много звонили, спрашивали, не передумал ли он? Действительно ли он не хочет устраивать этим летом клиники?
– И что ты отвечал?
– Что ты стал совсем старый и очень устал.
– Спасибо, брат.
– Между прочим, звонила англичанка из Нью-Йорка. Она не сказала, что ей надо, только повторяла, что дело срочное. Здорово на меня насела, но я все-таки не дал ей твой номер в клинике. Сказал, что попрошу тебя связаться с ней.