— Уберите лапы! Папаша Луи — ветеран. Я работал с ним, таких, как он, поискать. «Зануда»? Ну и что? Он — пожилой человек. Только троньте его… Зацапали машинку бородача и хватит с вас!
Присутствующие разделились на два лагеря. Вот-вот готова была разгореться драка. Мишель с отчаяньем смотрел, как Грамон яростно топчет ногами его драгоценный прибор.
— Смывайтесь, пока не поздно! — шепнул один из рабочих в момент общей перепалки.
Они последовали его совету и добрались до машины, почти не привлекая к себе внимания. Еще минута, и они уже катили на большой скорости по пустому бульвару…
— Видишь, малыш… Перед тем как действовать, всегда надо хорошенько подумать!
— Жалко, что все так случилось. Но почему они все не хотят понять, что мы действуем в их интересах?
— Дело в том, Мишель, что забастовка, остановка машин это оружие рабочих, а вы воспользовались им без их согласия… Мешая им работать, нашему делу не поможешь. Сначала, малыш, им надо открыть истину. И тогда они выступят такими силами, которые тебе и не снились…
Люсьен вбежал во двор лицея, когда переменка подходила к концу. Заметив его, Беатриса бросилась ему навстречу.
— Боже, Люсьен! Что случилось?
Вид у Люсьена был жалкий: разорванная рубашка, испачканные брюки, темный набухший синяк под глазом.
— «Чумазые», старушка! Поджидали меня в подворотне в переулке Шарон и набросились впятером. Вопили, что расплатятся с нами за саботаж на заводе.
— А им-то какое дело?
— Не советую обращаться к ним с этим вопросом! И будь осторожней, когда в полдень пойдешь домой. А еще лучше — подожди меня, я провожу!
— Спасибо, Люсьен, но за мной заедет отец.
— В таком случае — до вечера!
Они расстались. Поднимаясь по лестнице, Беатриса услышала за спиной быстрые шаги; кто-то схватил ее за руку. Она удивленно обернулась. Это был Бернар.
— Беатриса, мне надо поговорить с тобой!
— Нам не о чем говорить!
— Беа! Я про вчерашний вечер… Я не хотел… Жаль, что так вышло… В тот момент я психанул, но, честно, мне понравилось, как ты себя вела!
— А ты надеялся, я буду молчать и позволю, чтобы вы налетели на моих друзей?
Бернар помолчал, затем мягко возразил:
— Я тогда ни о чем таком не думал!
Девушка резко оборвала его:
— Бежим, иначе опоздаем на занятия!.
— Успеем. У нас есть пять минут до прихода учителя.
— И минуты не желаю быть с трусом. Это надо же — впятером на одного!
— А вы что же, ждете, чтобы вас по головке гладили за саботаж на заводе?
Бернар инстинктивно заговорил тише, чтобы его слышала только Беатриса. Она тоже понизила голос до яростного шепота:
— Прежде всего, обвинения без доказательств ничего не стоят, а кроме того, мне интересно знать, что вам-то до этого!
— Объясню! Нам надоели ваши проповеди о конце света! Завод — это жизнь. С ним связан прогресс. А вы мешаете нам жить, неандертальцы! У вас длинные языки, и слишком многие прислушиваются к вам. Вот мы и хотим заткнуть вам глотки!
— Я была права: нам не о чем говорить! — пожала плечами Беатриса. — К тому же мы опаздываем!
— Беа, но это же не мешает…
Но девушка уже не слушала его, она быстро шагала к классу. Бернар догнал ее у самой двери.
— Можно расходиться во мнениях и все же дружить… — тихо сказал он.
Обернувшись, Беатриса посмотрела на него. Перед ней стоял сильный и в то же время неуверенный в себе парнишка. В глазах его бился нежный, но боязливый огонек.
Мгновенная жалость охватила ее, но она проявила твердость:
— Нет, это невозможно, Бернар! Невозможно!
Она еще раз пристально посмотрела ему в глаза и отвернулась.
Ему хотелось объяснить ей… Но она уже вошла в класс.
Широкой тридцатикилометровой полосой протянулись вдоль Риу пять городов. Их пригороды и дымовые шлейфы давно слились, но до административного объединения у властей, видно, не доходили руки. Города объединяла автострада. Те, кто утверждал, что долину пробил беспрерывный поток автомобилей, почти не преувеличивали…
Шоссе было на редкость перегружено. Фургончик продвигался рывками, от одной дорожной пробки к другой. Пятеро молодых людей с трудом сдерживали нетерпение. За рулем сидел Лионель, девятнадцатилетний молодой человек с бледным лицом в ореоле темных волос, работавший в ремонтной мастерской. Леа, Альдо и Люсьен жались на сиденье рядом, стараясь не мешать ему вести машину. Мишель прикорнул в кузове.
— Вы знаете о том, что сын Мейлона болен? — спросил Лионель.
— Да, его сегодня не было в лицее, — ответила Леа. — Он часто прихварывает, а последнее время его здоровье резко ухудшилось.
— Я был у Мейлонов, чинил воздушный фильтр. Он очень тепло говорил о вас. Вам стоит его навестить.
Альдо расхохотался.
— Ты считаешь, что сейчас для этого подходящий момент? Не уверен, что господин Мейлон по достоинству оценит наше появление в его доме.
Лионель притормозил машину.
— Где сворачивать, Люсьен?
— Вторая улица направо… Дальше покажу.
— Обратно поедем по старой дороге. Шоссе сегодня забито.
Минут через десять фургончик остановился у общежития технологического института. Навстречу им высыпала шумная группа студентов.
— Наконец-то! Все готово! Мы вкалывали два дня и почти всю ночь!
В общем зале общежития на столе стоял комплект радиооборудования.
— Вот ваши игрушки: два передатчика с частотной модуляцией и фиксированной длиной волны и пятьдесят приемников с фиксированной частотой настройки.
— Дальность приема в городе неважнецкая: не более четырех километров, — вставил один из студентов.
— Знаю. Клод предупредил меня, но это не имеет особого значения. Конференция и торжественное открытие водопровода будут проходить в одном секторе.
— Опасно! Вас могут быстро засечь!
— Полиция не догадается искать так близко, а потом мы ее поводим за нос с помощью передатчика-ловушки… А теперь объясните, как работает ваша штуковина?
— Штуковина? Мы вручаем ему комплектную пиратскую, радиостанцию, собранную из лучших деталей, которая работает как часы, а он говорит — штуковина!
Люсьен широко улыбнулся и признал, что столь великолепная аппаратура, размещенная в ящиках из-под мыла, достойна занять место в музее средств связи…