17 июня 1866 г., берег Коны

Я не успела даже закричать. Мистер Клеменс выхватил револьвер, и я услышала, как он идет ко мне в темноте.

– Нет! – крикнула я. – Оставайтесь на месте!

Я наклонилась, осторожно отцепила руку от своего запястья и нащупала гладкую кожу предплечья.

– Преподобный Хеймарк, – тихо спросила я, – у вас есть огонь?

Свечей у нас не было, но я услышала чирканье спички и в ее свете увидела склонившегося рядом преподобного. Перед нами лежал туземец, истекающий кровью. Он был совсем молодой… и совершенно обнаженный.

– Нужно отнести его в хижину, – сказала я так же тихо. Факелы призрачной процессии уже скрылись, но кто-то из ее участников мог отстать. – Что с остальными?

– Боюсь, что они мертвы, – сказал мистер Клеменс. Он переходил от тела к телу, осматривая их с хладнокровием, заставлявшим усомниться в его насмешках над своей службой в армии. Закончив, он подошел к нам. – Его ударили камнем или каким-то тупым орудием, – сказал он, ощупав череп раненого. – Вы правы, мисс Стюарт. Нужно отнести его в хижину и осмотреть его раны при свете. – Он обратился к преподобному Хеймарку: – Можете донести его сами?

Я зажгла еще одну спичку, чтобы преподобному было легче взвалить юношу на плечи.

– А вы разве не с нами? – спросила я.

Глаза корреспондента блестели. Он кивнул в направлении удаляющейся процессии:

– Я взгляну и сразу вернусь.

– Может быть, я… – начала я.

– Нет, – отрезал мистер Клеменс и скрылся среди деревьев.

Когда мы вернулись к хижине, лошади уже почти успокоились, но все еще тревожно ржали. В хижине не было даже пучка соломы, поэтому преподобный Хеймарк осторожно опустил юношу на землю в самом сухом углу, а я зажгла две свечи и вытащила из своей сумки чистую тряпку. Как могла, я промыла рану дождевой водой и замотала голову туземца разорванной на полосы тряпкой. Подняв глаза, я увидела, что преподобный снимает с себя плащ.

– Если вас смущает его нагота… – начал он.

– Он дитя Божье, – сказала я. – Невинность не может смущать.

Преподобный выглянул наружу. Дождь прекратился, но ветер все еще раскачивал пальмы.

– Не думаю, что эти события так уж невинны, – сказал он.

Скоро раненый очнулся. Сперва он заговорил на родном языке, но, разглядев нас, перешел на вполне сносный английский. Его звали Халеману, и он был крещен в «Ора лоа иа Йесу» (Вечную жизнь с Иисусом) преподобным Титусом Коэном, когда ему было семь лет… за шесть лет до нынешнего несчастья. Жил он в деревне Айнепо на северной стороне бухты Кеалакекуа, недалеко от места, где погиб капитан Кук.

Потом он сел, прислонясь спиной к травяной стене хижины, и мы дали ему воды и плодов манго. Глаза его лихорадочно блестели – очевидно, от страха, который ему довелось испытать.

Халеману шел на юг с дядей и другими людьми из его деревни, так как местный кахуна, или жрец, предупредил их, что на долину Коны надвигается большая беда. Это было первое путешествие мальчика, которое вполне могло оказаться последним.

Накануне они побывали в деревне, где жил преподобный Уистер. Деревня была пуста, и дядя Халеману сказал, что в ней побывали злые духи. Они направлялись дальше на юг, в деревню, где жила знаменитая жрица Пеле, которая могла упросить богиню прогнать зло. Наступила ночь, но путники не хотели оставаться в этом страшном месте и решили идти дальше. Здесь, в миле от деревни жрицы, их и настигли Идущие в Ночь.

– Мальчик, ты же христианин, – сказал преподобный Хеймарк. – Неужели ты веришь этим языческим сказкам?

Халеману посмотрел на него так, словно он говорил полную чушь.

– Там было два Ка-уакаи-о-капо, две группы Идущих. Мы пытались убежать, но они нас легко догнали. Первыми шли вожди и воины древних времен, и среди них – алокапу, вождь такой знатности, что любой, кто видел его, человек, зверь или птица, должен был умереть. Вожди прокричали «Капу о моэ!» – чтобы предупредить живых сородичей, но мы не могли сдвинуться с места. Дядя велел нам раздеться и пасть ниц, и мы сделали это.

Я слышал флейты и барабаны, а потом раздался мертвый голос одного из вождей: «Позор!» Мы все закрыли глаза, и я слышал, как вожди говорили: «Они позорят нас своей наготой. Не касайтесь их!» Они прошли, но следом подошла вторая Ка-уакаи-о-капо. На этот раз не было музыки и никто не кричал: «Капу о моэ!» Я открыл глаза и увидел ярко горящие красные факелы – пять спереди, пять в середине и пять сзади, священное число. Еще до того, как дядя шепотом сказал об этом, я понял, что в этой Ка-уакаи-о-капо шествуют боги. Богов было шестеро, трое мужчин и три женщины, и моему дяде показалось, что он узнал в первом ряду Хииака-каполи-о-Пеле, младшую сестру Пеле. Дядя прошептал, чтобы мы закрыли глаза и лежали как мертвые.

Тут Халеману прервался, чтобы выпить воды, и я бросила взгляд на преподобного Хеймарка. Он смотрел на меня, нахмурившись, и качал головой, словно хотел предупредить, чтобы я не верила рассказу раненого юноши. Я выглянула за дверь. Вода все еще стекала с крыши хижины, но дождь прекратился. Мистера Клеменса нигде не было.

– Когда шествуют боги, – сказал Халеману, – не слышно музыки, только молния от их факелов и гром от возглашения их имен и великих деяний. Они прошли тем же путем, что и вожди, но не говорили «Позор!» Они подходили по очереди к каждому из нас и кричали: «Встать!» Человек вскакивал, и тогда призрачный воин, который охранял богов, бил его по голове своей призрачной дубинкой. Наконец остались только мой дядя и я, и дядя прошептал: «Халеману, не беги, когда они закричат: „Встать!“» Потом бог подошел к дяде и крикнул: «Встать!» – и дядя не побежал, но воин все равно разбил ему череп дубинкой. Потом воин подошел ко мне, и бог крикнул: «Встать!» – и…

– Откуда ты знаешь, что это были духи и боги? – прервал его преподобный Хеймарк.

Халеману наморщил лоб.

– Ну… боги были очень высокие, выше кокосовых пальм. Духи намного ниже, но тоже высокие… футов семь. И их ноги не касались земли.

Преподобный Хеймарк только хмыкнул.

– Продолжай, Халеману, – сказала я, стирая кровь с его лица влажной тряпкой. – Что случилось, когда бог крикнул «Встать!»?

– Воин поднял дубинку, чтобы ударить меня, но я помнил совет дяди и не побежал. И тут одна из богинь крикнула: «Не надо! Он мой!» И воин отклонил удар так, что дубинка только слегка задела меня. «Он мой», – повторила богиня, и тогда воин отошел на свое место. Боги ушли, а я попытался поднять дядю, но увидел, что глаза у него открыты и в них затекает дождь. Другие тоже были мертвы. Больше я ничего не помню до тех пор, пока не вспыхнула молния и я не увидел рядом богиню. Я тронул ее за ногу, чтобы поблагодарить, но это была не богиня, это были вы. Вы ведь не боги?

– Нет, Халеману, я не богиня, – сказала я. – Тебе нужно отдохнуть.

Пальцы мальчика вцепились в мой рукав.

– Нельзя здесь оставаться! Боги пришли сюда потому, что Пануа-эва и его демоны вышли из Милу. Сестра Пеле и другие боги строят новый хеиау, чтобы остановить Пауна-эву. Будет страшная битва. Если вы останетесь здесь, вы все умрете еще до восхода солнца.

В этот момент что-то ворвалось в дверь хижины и рухнуло на пол, сшибив при этом одну из свечей. Это был мистер Клеменс. Волосы его были всклочены еще больше, чем обычно, одежда выпачкана в грязи.

– Мисс Стюарт! – воскликнул он дрожащим голосом, и снова: – Мисс Стюарт!

– Вы не ранены? – Я склонилась над ним, как только что склонялась над юношей.

– Нет, не ранен. Но я видел такое… – Он нервно рассмеялся.

– Что же вы видели, мистер Клеменс?

Тут он схватил меня за плечи и притянул к себе. Не скрою, что я была скорее встревожена, чем возмущена таким странным поведением.

– Я видел ужасные вещи, мисс Стюарт. Ужасные вещи!