По окончании процесса обучения «Яки» были погружены в трейлеры и увезены в неизвестном направлении, а командир полка устроил прощальный банкет. Он, разумеется, не знал, куда и с каким заданием уезжают трое друзей, но для него это и не имело особого значения, потому что они были русскими пилотами, героями, и он старался проявить гостеприимство, чтобы они запомнили вверенное ему подразделение с самой лучшей стороны.
Банкет удался на славу. Было произнесено много тостов: традиционных и местных. Сказал своё слово и подполковник Вересов. Его напутственная речь друзьям-пилотам прозвучала так: – Давным-давно мой «шкраб» рассказывал такую историю. Один из его подопечных выполнял плановый полёт и потерял ориентировку. По идее он тут же должен был прекратить выполнение задания и запросить «полюс».[17] Однако он не сделал этого. Почему? Все вы знаете ответ на этот вопрос. Никто и никогда не хочет признаться в элементарной ошибке, потому что можно прослыть трусом или «фитилём»,[18] да ещё и попасть в Свод предпосылок к лётному происшествию, чтобы даже на краю света знали, что ты трус и «фитиль». И он смолчал. И стал действовать по инструкции. А точнее так, как он считал нужным действовать, не сообщив о своём положении руководителю полётов. Он занял эшелон. Снизил скорость. Встал в вираж с малым креном. И попытался определить своё местоположение по визуальным ориентирам. На запросы КДП он выдавал стандартные «квитанции»[19] и никто ничего не заподозрил бы, если бы пост радиолокационного наблюдения не доложил о беспорядочном движении одного из самолётов вне зоны пилотажа. Стали выяснять, кто это мог быть. Однако наш «герой» продолжал скрывать свои проблемы до тех пор, пока не зажёгся «окурок».[20] Вот тогда он заметался и попытался совершить вынужденную посадку на вспаханное поле. Но не справился – машина при посадке перевернулась и вспыхнула. В полку по-разному оценивали его поступок. На официальном уровне – с осуждением. Подвёл, мол, РП[21] и комполка под монастырь, статистику напрочь испортил, машину загубил. Однако на уровне курилки мнения разделились на диаметрально противоположные. Кто-то считал, что молодой пилот поступил глупо, нарушив букву инструкции. Кто-то сочувствовал и говорил, что поступил бы так же, окажись на месте погибшего: бывают ситуации, когда лучше смерть, чем позор. Мой «шкраб» сказал по этому поводу следующее. В сущности неважно, как оценивает нас суд в курилке, главное, что скажет Высший Суд – тот Суд, который нас ждёт у конца времён. А там многие из тех, кто не захотел прослыть «фитилём», будут выглядеть предателями. Боязнь признать ошибку – что же это ещё, как не предательство своих учителей? Я хотел бы поднять эту стопку за то, чтобы когда придёт время, никто из нас не испугался признать свою ошибку и не предавал своих учителей. Лучше прослыть «фитилём»!.. После того, как тосты были произнесены, большинство бутылок опорожнено, а шашлык употреблён по назначению, офицеры расселись в круг и пустили по нему гитару. Под перебор струн они пели песни о военной авиации, которые уже стали классическими. Прозвучали «Смерть истребителя» и «Песня о воздушном бое» Владимира Высоцкого, «Чёрный тюльпан» и «Камикадзе» Александра Розенбаума, «Серёга Санин» и «Капитан ВВС Донцов» Юрия Визбора. Потом, следуя заведённой традиции, перешли к песням из списка «народное творчество». У командира авиаполка оказался очень неплохой баритон и он задушевно выводил: От Курил до Ейска не отыщешь места, Где бы не летали мы с тобой. В «Л-двадцать-девятом» и «Л-тридцать-девятом», Hа «МиГ-двадцать-один» и «Су-седьмом». Жизнь летит стрелою, не суля покоя. Но мы скажем тем, кто не поймёт: С наше полетайте, с наше постреляйте, С наше повозите хоть бы год. Скоро нас заменят бывшие курсанты. Только будем долго помнить мы Взлёты и посадки, зоны, перехваты, Взрывы среди мирной тишины. Так выпьем за пилотов, выпьем за полёты И за тех, кто должен улетать. За бетон, за травку, за мягкую посадку, За весёлых молодых ребят! [22]Следующая песня хотя и была посвящена той же теме, но, благодаря задаваемому гитаристом ритму, прозвучала куда оптимистичнее, и те, кто знал её, с воодушевлением подхватили: Кто просчитает мне мои года? Да и считать, наверное, не надо. И я стремлюсь туда, где облака, А не туда, где – рай безоблачного сада Я тороплюсь опять понять, кто прав, Хотя неправым быть кому охота. Но снова мне себя понять пора, И я взбираюсь по стремянке самолета. Ревёт турбина. На приборы беглый взгляд. Я лётчик-ас, я прирожденный лидер. Я долечу, я верю в свой талант. Тот, что внутри и не всегда снаружи виден. И яростно играют желваки. Комбинезон мой вымокнет от пота. От благ земных, веселья и тоски Меня уносят крылья самолета. Когда упала стрелка до нуля, Та стрелка, что зависит от турбины, Как женщина, затихла вдруг она — Любимая и сильная машина. – Освободите быстро полосу. Освободите, я прошу посадку. На голове седеющей несу Мне заданную в воздухе загадку. Потом придёт заслуженно почёт, Потом дадут заслуженно награду, Но лётчик орденам не любит счёт: Аэродром – не место для парада. – Освободите быстро полосу. Освободите, я желаю взлёта. Меня встречает на стоянке «Су», И я взбираюсь по стремянке самолёта. Когда командир закончил, Стуколин тут же потребовал, чтобы ему тоже аккомпанировали. Зная, какой у друга слух, Громов попытался отговорить Алексея от этой безумной затеи, но тот упёрся рогом. Тогда Константин сам взял гитару в руки, подобрал простенький мотив на два аккорда, а Стуколин с восторженным азартом заорал во всё горло, распугивая местных собак, сбежавшихся на запах шашлыка: Мчусь поперёк нейтральных вод. А там авианосец прёт Из галса в галс, пытаясь этим с толку сбить. А справа «Ф-15» жмёт, и ниже пара их ползёт. Как гнусом, небо ими здесь кишит. Седьмой американский флот Пространство милями крадёт. Но я не тот, что много лет тому назад. Теперь я – с опытом моряк. Мой «Су» – не то, что робкий «Як». И я могу устроить здесь им маскарад. Друг друга знаем голоса, Но заливает пот глаза. Кто скажет, что тебя сегодня ждёт. Бескрайний океан – не сон. А вот уж рядом «Орион» Моторами, как дряхлый дёд, трясёт. Конечно, это не война. Но чувств такая же волна. Красавец-крейсер наш заснят в ходу, как пить. Пиши, доллары – на счетах, и форма будет в орденах. Работу смогут там такую оценить. Эх, шваркнул бы я по винтам, Послав инструкции к чертям. Улыбки наглые смахнул бы с этих сук. А то летят, куда хотят, снимают всех и вся подряд. И часто это сходит с грязных рук. В прицеле лампа «Пуск» горит И в сердце боя страсть кипит. Характер дали б мне славянский проявить… По горловины я залит и, как струна, форсаж звенит. Не одного из них сумел бы завалить. Когда-то снимут все табу. Напомним всякому врагу, Что память вражья коротка. За бой и труд цена одна, одна страда нам всем дана. В дозоре дальнем Родина близка. Но время кончилось моё. Промчалось быстро, как кино. Я ухожу отсюда в заданный квадрат. Придёт на смену мне мой друг. И те, кто вяжут этот спрут, Всё осторожней из кабин своих глядят… вернуться«Полюс» – в российской авиации сигнал лётчика о потере ориентировки в пространстве. вернуться«Фитиль» – обидное прозвище для плохого пилота, означающее, что он медленно соображает и вообще плохо подготовлен для лётной работы (жарг). вернуться«Квитанция» – подтверждение пилотом получения команды с земли (жарг). вернуться«Окурок» – показатель аварийного остатка топлива (жарг). вернутьсяЭто и два следующих стихотворения принадлежит перу полковника Геннадия Штерна, военного лётчикаIкласса и автора-исполнителя любительской песни. |