Люди… Они были для нас богами, а теперь ушли, бросили нас на произвол судьбы. Конечно, в Женеве еще есть сколько-то людей, но разве можно их беспокоить, им до нас дела нет.
Сидя в сумерках, он вспоминал, как приносил виски, как выполнял разные поручения, вспоминал дни, когда в этих стенах жили и умирали Вебстеры.
Теперь он выполняет роль духовного отца для псов. Славный народец, умные, смышленые. И стараются вовсю.
Негромкий звонок заставил Дженкинса подскочить в кресле. Снова звонок, одновременно на пульте видеофона замигала зеленая лампочка. Дженкинс встал и оцепенел, не веря своим глазам.
Кто- то звонит!
Кто- то звонит после почти тысячелетнего молчания!
Пошатываясь, он добрел до видеофона опустился в кресло, дотянулся дрожащими пальцами до тумблера и нажал его.
Стена перед ним растаяла, и он оказался лицом к лицу с человеком, сидящим за письменным столом. За спиной человека пылающий камин озарял комнату с цветными стеклами в стрельчатых окнах.
— Вы Дженкинс, — сказал человек, и в его лице было нечто такое, от чего у Дженкинса вырвался крик.
— Вы!.. Вы!..
— Я Джон Вебстер, — представился человек.
Дженкинс уперся ладонями в верхнюю кромку видеофона и замер, испуганный непривычными для робота эмоциями, которые бурлили в его металлической душе.
— Я вас где угодно узнал бы, — произнес он. — Та же внешность. Любого из вас узнал бы. Я вам столько прислуживал! Виски приносил и… и…
— Как же, как же, — сказал Вебстер. — Ваше имя передавалось от старших к младшим. Мы вас помнили.
— Вы ведь сейчас в Женеве, Джон? — Дженкинс спохватился: — Я хотел сказать — сэр…
— Зачем так торжественно? Джон, и все. Да, я в Женеве. Но мне хотелось бы с вами встретиться. Вы не против?
— Вы хотите сказать, что собираетесь приехать?
Вебстер кивнул.
— Но усадьба кишит псами, сэр.
Вебстер усмехнулся.
— Говорящими псами? Ну да, — подтвердил Дженкинс, — и они будут рады вас видеть. Они ведь все знают про ваш род. По вечерам на сон грядущий слушают рассказы про былые времена и… и…
— Ну, что еще, Дженкинс?
— Я тоже буду рад увидеть вас. А то все один да один!
Бог прибыл.
От одной мысли об этом притаившегося во мраке Эбинизера бросало в дрожь.
Если бы Дженкинс знал, что я здесь, думал он, шкуру с меня содрал бы. Дженкинс велел, чтобы мы хоть на время оставили в покое гостя.
Перебирая мягкими лапами, Эбинизер дополз до двери кабинета и понюхал. Дверь была открыта — чуть-чуть!..
Он прислушался, вжимаясь в пол, — ни звука. Только запах, незнакомый резкий запах, от которого по всему телу пробежала волна блаженства и шерсть на спине поднялась дыбом.
Он быстро оглянулся — никого. Дженкинс в столовой, наставляет псов, как им надлежит себя вести, а Сыщик ходит где-то по делам роботов.
Осторожно, тихонько Эбинизер подтолкнул носом дверь. Щель стала шире. Еще толчок, и дверь отворилась наполовину.
Человек сидел в мягком кресле перед камином, скрестив свои длинные ноги, сплетя пальцы на животе.
Эбинизер еще плотнее вжался в пол, из его глотки невольно вырвался слабый визг.
Джон Вебстер сел прямо.
— Кто там? — спросил он.
Эбинизер оцепенел, только сердце отчаянно колотилось.
— Кто там? — снова спросил Вебстер, заметил пса и произнес уже гораздо мягче: — Входи, дружище. Давай входи.
Эбинизер не двигался.
Вебстер щелкнул пальцами.
— Я тебя не обижу. Входи же. А где все остальные?
Эбинизер попытался встать, попытался ползти, но кости его обратились в каучук, кровь — в воду. А человек уже шагал через кабинет прямо к нему. Эбинизер увидел, как человек нагибается над ним, ощутил прикосновение сильных рук, потом вознесся в воздух. И запах, который он уловил из-за двери, — одуряющий запах бога — распирал его ноздри.
Руки прижали его к незнакомой материи, которая заменяла человеку мех, затем послышался ласковый голос. Эбинизер не разобрал сразу слов, только почувствовал — все в порядке.
— Пришел познакомиться, — говорил Джон Вебстер. — Улизнул, чтобы познакомиться со мной.
Эбинизер робко кивнул.
— Ты не сердишься? Не скажешь Дженкинсу?
Вебстер покачал головой.
— Нет, не скажу Дженкинсу.
Он сел, и Эбинизер уселся на его коленях, глядя на его лицо, волевое, изборожденное складками, которые казались еще глубже в неровном свете каминного пламени.
Рука Вебстера поднялась и стала гладить голову Эбинизера, и Эбинизер заскулил от восторга, переполнявшего его псиную душу.
— Все равно что вернуться на родину, — говорил Вебстер, обращаясь к кому-то другому. — Как будто ты надолго куда-то уезжал и наконец вернулся домой. Так долго дома не был, что ничего не узнаешь. Ни обстановку, ни расположение комнат. Но чувство родного дома владеет тобой, и ты рад, что вернулся.
— Мне здесь нравится, — сказал Эбинизер, подразумевая колени Вебстера, но человек понял его по-своему.
— Еще бы, — отозвался он — Для тебя это такой же родной дом, как для меня. Даже больше, ведь вы оставались здесь и следили за домом, а я о нем позабыл.
Он гладил голову Эбинизера, теребил его уши.
— Как тебя звать? — спросил он.
— Эбинизер.
— И чем же ты занимаешься, Эбинизер?
— Я слушаю.
— Слушаешь?
— Ну да, это моя работа. Ловить слухом гоблинов.
— И ты их в самом деле слышишь?
— Иногда. Я не очень хороший слухач. Начинаю думать про кроликов и отвлекаюсь.
— Какие же звуки издают гоблины?
— Когда какие. Когда ходят, когда просто тюкают. Иногда говорят. Только они чаще думают.
— Постой, Эбинизер, а где же находятся эти гоблины?
— А нигде, — ответил Эбинизер. — Во всяком случае, не на нашей Земле.
— Не понимаю.
— Это как большой дом. Большой дом. в котором много комнат. Между комнатами двери. Из одной комнаты тебе слышно, есть ли кто в других комнатах, но попасть к ним ты не можешь.
— Почему же не можешь? — возразил Вебстер. — Открыл дверь да вошел.
— Но ты не можешь открыть дверь. Ты даже не знаешь про нее. Тебе кажется, что твоя комната — одна во всем доме. И даже если бы ты знал про дверь, все равно не смог бы ее открыть.
