— Двойное виски, — сказал я.

Бабочка дернулась и исчезла.

Я подошел к телефону-автомату и набрал номер Айвэна Бермана. Я долго держал трубку у уха и сдался только после десятого, наверное, гудка. Конечно, было бы слишком хорошо, чтобы он оказался дома. Дежурит, очевидно. Я вдруг подумал, что могу позвонить Хербу Розену. С ним, по крайней мере, можно быть честным. Работник полицейского управления — он-то уж знает, что к чему. Я нашел его телефон в своей записной книжке Херб оказался дома и даже не спал.

— Херб, — сказал я, прикрывая трубку рукой, — это Язон Рондол.

Наступила пауза. Слишком длинная пауза. Обычно Херб Розен не делает пауз. Он очень импульсивный человек. Настолько импульсивный, насколько может быть полицейский.

— Привет, Рондол, — наконец ответил он мне. Голос у него почему-то звучал сдавленно. Возможно, он хотел повеситься, и я ему помешал. Я уже знал, что незачем спрашивать о ночлеге. Люди, которые долго думают, прежде чем сказать «привет», вряд ли будут рады позднему гостю.

— Херб, возможно, ты слышал…

— Я слышал…

— Мне не хотелось бы идти к себе.

— Я понимаю.

— И я подумал, может быть…

— Что может быть, Язон? — мягко спросил меня Херб.

— Может быть, я смог бы переночевать у тебя…

— Нет, Язон. Боюсь, что нет…

Он молчал, ожидая моей реакции, но и я молчал. Пусть он продолжает. Или кладет трубку.

— Понимаешь… — Херб вздохнул, — это тонкая штука… Если узнают… Нет, Язон, я не могу позволить себе…

— Хорошо, Херб, сделай мне тогда другое одолжение. Арестуй меня. Ты получишь повышение по службе, и совесть твоя будет чиста — ты выполнил просьбу друга.

— Не вижу ничего смешного, — сказал Розен.

— А я и не смеюсь. Я говорю совершенно честно. Все равно я собираюсь отдаться в руки правосудия, так почему при этом не оказать услугу старому другу?

Розен вздохнул. Я представил себе, как он мучительно думает, издеваюсь я над ним или говорю правду.

— Язон, — сказал он, — ты знаешь, какие у тебя хвосты?

— Приблизительно.

— И ты хочешь явиться с повинной?

— А что мне еще делать? Не могу я бегать все время, как заяц.

— Я ничем не смогу тебе помочь, Язон. Это слишком серьезно. Начальство рвет и мечет. Похоже, что ты прошел по мозолям целого батальона.

— Так как?

— А как ты это себе представляешь?

— Завтра, ну, скажем, в десять утра, ты случайно оказываешься… допустим, у входа в отель «Мажестик». Хорошо?

— Ну, допустим. А ты?

— Я подойду к тебе, а ты арестуешь меня.

— А ты меня не разыгрываешь?

— Господь с тобой, Херб.

— Ну спасибо.

Старый, добрый Херб. Большой, толстый Херб. Прокрутится, бедняга, наверное, минут десять на кровати, пока уснет. Муки совести. Десятиминутные муки. А может быть, и не муки. Может быть, и он думает, что я обязательно, во что бы то ни стало попытаюсь бежать. Может быть, и он знает, что я их больше устраиваю в виде трупа, чем живой, и все полицейское управление Шервуда знает. В таком случае он проявил редкое благородство — отказался от соблазна пристрелить приятеля при попытке к бегству. Зря я иронизирую. В некоторых кругах это огромная жертва. Редкое благородство. Большое сердце. Только бы он не передумал до утра. Но другого выхода у меня не было.

Я выпил свое виски. Оно скользнуло теплой волной по пищеводу, И я вдруг подумал, что выпил, может быть, последний раз в жизни.

Я снова позвонил. На этот раз знакомому из «Шервуд икзэминер». Год тому назад он был репортером. С тех пор я его не видел.

— Тим, — спросил я, — это ты? Я тебя не разбудил?

— Нет, не разбудил, — сказал он. — Но хотелось бы знать, кто меня не разбудил?

— Это Язон Рондол.

Тим молчал. Так же, как только что Херб Розен. Я, кажется, начинаю действовать на людей как гремучая змея. Они цепенеют.

— Здравствуй, Язон. Где ты?

— Еще на свободе. Но завтра я собираюсь отдаться в руки полиции. Ты, надеюсь, слышал, что за мной идет настоящая охота.

— Слышал.

— Тим, я обещаю тебе, ты завтра будешь первым, кто сообщит о том, что опасный преступник адвокат Язон Рондол сам сдался полиции. И смею тебя заверить, Тим, если я доживу до суда — а мне этого очень хочется, — это будет самый интересный процесс за долгие годы.

— Язон, для чего ты звонишь мне? Не только ведь для того, чтобы сделать мне одолжение?

— Совершенно верно. Я хочу дожить до суда.

— А я…

— Газета должна подчеркнуть, что я добровольно сдался полиции. И фото. Если вы это сделаете, они могут побояться прихлопнуть меня. Слишком велик скандал. И обязательно возьми с собой фотографа. Очень трудно стрелять в человека, когда на тебя смотрит объектив. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Ты обещаешь?

— Хорошо, Язон. Теперь я верю тебе. Знаешь, когда речь идет об эмоциях, я каждый раз теряюсь, словно и густом лесу. А когда понимаешь, где у кого какая выгода, тогда другое дело. Где и когда быть?

— Вход в отель «Мажестик». Десять утра.

— Спасибо, Язон. Арестовывайся спокойно.

Нет, что ни говорите, а друзья — великая вещь. Особенно если их интересы совпадают с твоими.

— Простите, мистер, мы закрываемся.

Я посмотрел на официанта. У него было синее от усталости лицо. Того же цвета, что и бабочка на руке.

— Хорошо, — сказал я. — Вот деньги. Сдачу оставьте себе.

Он даже не поблагодарил меня. Я понимал его. В какой-то момент усталость так давит, что на все становится наплевать.

После бара ночной воздух казался удивительно чистым. Я прошел квартала два, прежде чем нашел такси. Шофер — мужчина средних лет с печально обвисшими усами — дремал, прислонив голову к боковому стеклу. Я осторожно побарабанил. Шофер поднял голову.

— Батареи заряжены полностью? — спросил я.

Он кивнул, потер лицо руками. Я залез на заднее сиденье.

— Куда вам?

— В Джоллу.

Шофер нерешительно посмотрел на меня.

— В это время я не найду там пассажиров… Придется стоять до утра…

— О, вам не придется стоять там… Мне нужно лишь… передать пакет, и мы вернемся обратно.

Шофер все еще не мог решиться. Он с сомнением посмотрел на меня, и я вдруг понял, что он сомневается, не укокошу ли я его на ночной дороге и если нет, то хватит ли у меня денег заплатить за такое путешествие.

— Да вы не беспокойтесь, приятель, — сказал я. — Я работаю в фирме Гереро. Может быть, слышали, игрушки Гереро?

— Нет, — покачал шофер головой, но уже спокойнее.

— Плачу казенными. — Я вытащил из кармана деньги. Я и забыл, что был так богат. — Ехать на такси в Джоллу на свои — эдак быстро разоришься. А на казенные…

— Ну конечно, мистер, фабрика игрушек не могла позвонить в Джоллу, она должна посылать туда ночью человека. Но меня это не касается. Деньги у вас есть, а это главное…

— Это очень тонкая мысль, — сказал я, и шофер засмеялся.

Я откинулся на спинку сиденья. Мы ехали по пустым и темным улицам Шервуда. Монотонно поскрипывали щетки стеклоочистителя, тихо шипел моторчик обогревателя. В свете фар снежинки налетали на нас роями блестящих насекомых.

— Самое милое дело — ночная езда, — задумчиво сказал шофер. — Свободно, спокойно. Людей мало, и мир на мир похож, а не на котел какой-то, в котором все кипит, бурлит, переливается. — Шофер помолчал и добавил: — Не люблю людей… Все зло от них. Вот возьмите дорогу, к примеру. Людей нет — дорога спокойная, безопасная, чистая. А как люди появляются — тут тебе сразу же снование, суета. Шум, гам…

Я не спал, но и не бодрствовал. Я чутко дремал, плавал на границе сна и бодрствования. Иногда голос шофера начинал доноситься до меня уж очень издалека, приглушенным, я понимал, что засыпаю, встряхивался, болтал головой, массировал лицо руками.

В Джоллу я, конечно, ехать не собирался. Не нужно было вообще ехать в этом направлении. Сам не знаю, почему из меня выскочила эта Джолла. Как там поживает капитан Мэннинг? Как он выглядит? Не знаю, как левой, а правой стороной лица он наверняка может пугать детей… Бедная миссис Нильсен… Ее уже, наверное, арестовали.