Он так целиком и хотел внести эту картину-сцену в свой проект и ею закончить роман, набросив на свои отношения с Верой таинственный полупокров: он уезжает не понятый, не оцененный ею, с презрением к любви и ко всему тому, что нагромоздили на это простое и несложное дело люди, а она останется с жалом – не любви, а предчувствия ее в будущем, и с сожалением об утрате, с туманными тревогами сердца, со слезами и потом вечной, тихой тоской до замужества – с советником палаты! Оно не совсем так, но ведь роман – не действительность, и эти отступления от истины он называл «литературными приемами».

У него даже дух занимался от предчувствия, как это будет эффектно и в действительности, и в романе.

Он сделал гримасу, встретивши бабушку, уже слышавшую от Егорки, что барин велел осмотреть чемодан и приготовить к следующей неделе белье и платье.

Новость облетела весь дом. Все видели, как Егорка потащил чемодан в сарай смести с него пыль и паутину, но дорогой предварительно успел надеть его на голову мимошедшей Анютке, отчего та уронила кастрюльку со сливками, а он захихикал и скрылся.

Бабушка была поражена неожиданною вестью.

– Это ты что затеял, Борюшка? – приступила было она к нему и осыпала его упреками, закидала вопросами – но он отделался от нее и пошел к Вере.

Тихо, с замирающим от нетерпения сердцем предстать в новом виде, пробрался он до ее комнаты, неслышно дошел по ковру к ней.

392

Она сидела за столом, опершись на него локтями, и разбирала какое-то письмо, на простой синей бумаге, написанное, как он мельком заметил, беспорядочными строками, и запечатанное бурым сургучом.

– Вера! – сказал он тихо.

Она вздрогнула от испуга так, что и он задрожал. В это же мгновение рука ее с письмом быстро опустилась в карман.

Оба они неподвижно глядели друг на друга.

– Извини, ты занята? – сказал он, пятясь от нее, но не уходя.

Она молчала и мало-помалу приходила от испуга в себя, не спуская с него глаз и всё стоя, как встала с места, не вынимая руки из кармана.

– Письмо? – говорил он, глядя на карман.

Она глубже опустила туда руку. У него в одну минуту возникли подозрения насчет Веры, мелькнуло в голове и то, как она недавно обманула его, сказав, что была на Волге, а сама очевидно там не была.

«Что это такое!» – со страхом подумал он.

– Должно быть, интересное письмо и большой секрет! – с принужденной улыбкой сказал он. – Ты так быстро спрятала.

Она села на диван и продолжала глядеть на него уже равнодушно.

«Нет, уж теперь не надуешь этим равнодушием!» – подумал он.

– Покажи письмо… – сказал он шутливо, нетвердым от волнения голосом.

Она с удивлением взглянула на него и плотнее прижала руку к карману.

– Не покажешь?

Она покачала головой.

– Зачем? – спросила потом.

– Разумеется, мне не нужно: что интересного в чужом письме? Но докажи, что ты доверяешь мне и что в самом деле дружна со мной. Ты видишь, я равнодушен к тебе. Я шел успокоить тебя, посмеяться над твоей осторожностью и над своим увлечением. Погляди на меня: таков ли я, как был?.. «Ах, черт возьми, это письмо из головы нейдет!» – думал между тем сам.

Она поглядела на него, точно ли он равнодушен. Лицо, пожалуй, и равнодушно, но голосом он как будто просит милостыню.

393

– Не покажешь? Ну, Бог с тобой! – полупечально сказал он. – Я пойду.

Он обернулся к дверям.

– Постойте, – сказала она.

Потом пошарила немного рукой в кармане, вынула письмо и подала ему.

Он поглядел на обе стороны и взглянул на подпись: Pauline Kritzki.

– Это не то письмо, – сказал он, подавая его назад.

– А разве вы видели другое? – спросила она сухо.

Он боялся признаться, что видел, чтоб опять не уличила она его в шпионстве.

– Нет, – сказал он.

– Ну, так читайте.

«Ма belle, charmante, divine1 Вера Васильевна! – начиналось письмо, – я в восторге, становлюсь на колени перед вашим милым, благородным, прекрасным братом! Он отмстил за меня, я торжествую и плачу от радости. Он был велик! Скажите ему, что он мой рыцарь и навсегда, что я его вечная, послушная раба! Ах как я его уважаю… сказала бы… слово вертится на языке, – но не смею… Почему не сметь? Да, я его люблю, нет, боготворю! – Все мужчины должны пасть на колени перед ним!!..»

Райский отдал было письмо назад.

– Нет, продолжайте, – сказала Вера, – там есть просьба до вас.

Райский пропустил несколько строк и читал дальше.

«Упросите, умолите вашего брата – он вас обожает, о, не защищайтесь – я заметила его страстные взгляды… Боже, зачем я не на вашем месте!.. Упросите его, душечка Вера Васильевна, сделать мой портрет – он обещал. Бог с ним – с портретом, но чтоб мне быть только с артистом, видеть его, любоваться им, говорить, дышать с ним одним воздухом! Я чувствую, ах, я чувствую… Ма pauvre tête, je deviens folle! Je compte sur vous, ma belle et bonne amie, et j’attends la reponse…»2

– Что ж отвечать ей? – спросила Вера, когда Райский положил письмо на стол.

394

Он молчал, не слыхав вопроса, всё думая, от кого другое письмо и отчего она его прячет?

– Написать, что вы согласны?

– Боже сохрани – ни за что! – опомнившись, с досадой сказал Райский.

– Как же быть: она хочет «дышать с вами одним воздухом…»

У ней задрожал подбородок.

– Черт с ней, я задохнусь в этом воздухе.

– А если б я вас попросила? – сказала она грудным шепотом, кокетливо поглядев на него.

Сердце у него перевернулось.

– Ты? Зачем тебе это нужно?

– Так, мне хочется сделать ей что-нибудь приятное… – сказала она, но не прибавила, что она хваталась за это средство, чтоб хоть немного отучить Райского от себя.

Она знала, что Полина Карповна вцепится в него и не скоро выпустит его из рук.

– Ты примешь за знак дружбы, если я исполню это?

Она кивнула головой.

– Но ведь это жертва?

– Вы напрашивались на них: вот одна…

– Ты требуешь! – сказал он, наступая на нее.

– Не надо, не надо, я ничего не требую! – торопливо прибавила она, испугавшись и отступая.

– Вот уж и испугалась моей жертвы! Хорошо, изволь: принеси и ты две маленькие жертвы, чтоб не обязываться мной. Ведь ты не допускаешь в дружбе одолжений: видишь, я вхожу в твою теорию, мы будем квиты.

Она вопросительно глядела на него.

– Первое, будь при сеансах и ты; а то я с первого же раза убегу от нее: согласна?

Она нехотя, задумчиво кивнула головой. Ей уж не хотелось от него этого одолжения, когда хитрость ее не удалась и ей самой приходилось сидеть вместе с ними.

– Во-вторых… – сказал он и остановился, а она ждала с любопытством. – Покажи другое письмо!

– Какое?

– Что быстро спрятала в карман.

– Там нет.

– Есть: вон, я вижу, оно оттопыривается!

Она опять опустила руку в карман.

395

– Вы сказали, что не видали другого письма: я вам показала одно. – Чего вам еще?

– Этого письма ты не спрятала бы с таким испугом. Покажешь?

– Вы опять за свое, – сказала она с упреком, перебирая рукой в кармане, где в самом деле шумела бумага.

– Ну, не надо, – я пошутил: только, ради Бога, не принимай этого за деспотизм, за шпионство, а просто за любопытство. А впрочем, Бог с тобой и с твоими секретами! – сказал он, вставая, чтоб уйти.

– Никаких секретов нет, – сухо отвечала она.

– Знаешь ли, что я еду скоро? – вдруг сказал он.

– Знаю, слышала – только правда ли?

– Почему ж ты сомневаешься?

Она молчала, опустив глаза.

– Ты довольна?

– Да… – отвечала она тихо.

– Отчего же? – с унынием спросил он и подошел к ней.

– Отчего?..

Она подумала, подумала, потом опустила руку в карман, достала и другое письмо, пробежала его глазами, взяла перо, тщательно вымарала некоторые слова и строки в разных местах и подала ему:

– Я уж вам говорила – отчего: вот еще – прочтите! – сказала она и опустила руку опять в карман.