Цел и невредим к нам подошел ее спутник, и прекрасная незнакомка припала рыдая к его груди, потрясенная, по-моему, не столько падением, сколько нескромным поведением Я: воих юбок, открывшим постороннему взору то, что порядочная женщина не показывает незнакомцу. Затем последовали йчагодарности, она называла меня своим спасителем и даже ангелом-хранителем.

Наши почтальоны подняли кабриолет, дама отправилась в Падую, я в Венецию, где едва успел надеть маску и поспешить в Оперу.

Назавтра ранним утром я уже был в маске, чтобы отправиться вслед за «Бучинторо», который, воспользовавшись прекрасной погодой, должен был выйти к Лидо для величественной и смехотворной церемонии. Это не то что редкое, а единственное в своем роде бракосочетание проходит под наблюдением Адмирала Арсенала, отвечающего головой за благоприятную погоду: малейший порыв противного ветра может опрокинуть корабль и сбросить в воду дожа со всей сиятельной синьорией, посланниками и папским нунцием, призванным освятить этот шутовской брак, к которому венецианцы относятся с суеверным почтением. Чтоб усугубить несчастье, при всех дворах Европы не преминули бы заметить, что наконец-то дож полностью осуществил свои обязанности супруга.

Сняв маску, я пил кофе под арками Прокураций на Сан-Марко, когда проходившая мимо маскированная дама игриво ударила меня по плечу веером. Не узнав маску, я не придал этому заигрыванию никакого значения и, допив спокойно свой кофе, встал и пошел к набережной Сепулькре, где меня ждала гондола Брагадина. Какой-то уличный торговец демонстрировал за десять су изображения различных чудовищ. Среди зрителей я увидел ударившую меня. Подойдя к ней, я спросил, по какому праву она позволяет себе бить меня.

— По праву спасенной вами. За то, что вы не заметили меня!

Так это была дама из кабриолета на берегу Бренты! Я поклонился и спросил, собирается ли она посмотреть на церемонию.

— Охотно, если б у меня была надежная гондола.

Я предложил свою, довольно вместительную, и, переговорив с сопровождавшим ее офицером в маске, она согласилась.

Прежде чем разместиться в гондоле, я попросил их открыть лица, но они сказали, что у них есть резоны оставаться неузнанными. Тогда я спросил, не принадлежат ли они к какому-либо иностранному посольству; в таком случае я, хотя и с величайшим сожалением, вынужден просить их выйти из гондолы — на гребцах моих ливреи патрицианского дома, и мне не хочется иметь неприятности с государственной инквизицией. «Нет, — отвечали они, — мы венецианцы»*.

Мы двинулись за «Бучинторо», и, сидя рядом с дамой, я решился на кое-какие вольности, но не встретил понимания: она пересела на другое место. После окончания торжества мы возвратились в Венецию, и офицер сказал мне, что если я соглашусь отобедать в Соваджо, они мне будут весьма обязаны. Я согласился, мне было любопытно узнать поближе эту женщину — желание вполне естественное, если вспомнить, что открылось моему взору при падении из экипажа. Офицер поспешил вперед распорядиться насчет обеда, и мы остались вдвоем.

Я сразу же признался красавице, что влюблен в нее, что у меня есть в Опере ложа и она в полном ее распоряжении и, если мне будет позволено надеяться, что я не потеряю время напрасно, я буду верным ее слугой до окончания карнавала.

— Если вы намерены быть суровой со мной, прошу вас не стесняться и сказать об этом без обиняков.

— А я прошу вас также откровенно сказать, за кого вы меня принимаете?

— За совершенно очаровательную женщину, будь вы княгиня или окажись из более низкого сословия. Итак, я осмелюсь надеяться, что вы будете ко мне милостивы, в противном случае позвольте сразу же после обеда откланяться.

— Вы вольны поступить как вам будет угодно, но я надеюсь, что после обеда вы перемените тон; тот, что вы избрали сейчас, мало располагает к себе. Мне кажется, что прежде чем приступать к подобным объяснениям, надобно познакомиться. Вы этого не чувствуете?

— О! Разумеется, чувствую, но я так боюсь быть обманутым!

— И этот страх подсказал вам сразу начать с конца? Странно…

— Я прошу только одного ободряющего слова. Произнесите его, и я тут же стану смиренным, скромным и покорным.

— Утихомирьтесь!..

Офицер ждал нас у дверей. Как только мы поднялись в комнату, она сняла маску и оказалась еще привлекательней, чем накануне. Мне оставалось только узнать теперь, был ли офицер ее мужем, любовником, родственником или надзирателем, так как, начиная авантюру, я хотел знать, какого именно сорта мне предстоит приключение. Итак, я предложил ей ложу, и она согласилась. Но ложи у меня не было. И после обеда я, под предлогом неотложного дела, оставил их на некоторое время. Мне удалось снять ложу в Опера-буффо, где блистали Пертичи и Ласки. После спектакля я пригласил их поужинать, а затем отвез домой на моей гондоле. Под покровом ночи я добился от красавицы всех милостей, каких можно добиться в присутствии третьего, наряженного ее сторожить. При прощаньи он сказал мне:

— Ждите завтра от меня новостей. — Где и каким образом? — Не беспокойтесь, я вас найду.

На следующее утро мне доложили, что меня спрашивает какой-то офицер, это был он. После обычных любезностей я поблагодарил его за честь, оказанную мне вчера, и спросил, с кем имею удовольствие говорить. Вот что он мне ответил, излагая все очень складно, но не глядя мне в глаза: «Мое имя П. К. Мой отец богатый и уважаемый финансист, но мы с ним не ладим. Я живу на набережной Сан-Марко. Дама, которую вы видели со мной, урожденная О., жена биржевого маклера К., а ее сестра супруга патриция П. М. Г-жа К. в ссоре со своим мужем, и я причина этой ссоры, так же как она — причина моей ссоры с отцом.

Эта униформа на мне потому, что я имею патенту на звание капитана австрийской армии, но я никогда там не служил. У меня подряд на поставку Венеции говядины из Штирии и Венгрии; это дает мне десять тысяч флоринов в год. Однако сейчас возникли неожиданные трудности: злостное банкротство и сверхординарные затраты поставили меня в крайне тяжелое положение. И вот я, будучи наслышан о вас уже четыре года, страстно хотел познакомиться с вами. Я уверен, что само небо устроило позавчера нашу встречу. Надеюсь, что нас свяжут узы самой верной дружбы, и потому я предлагаю вам дело, в котором вы ничем не рискуете, а мне окажете столь нужную мне сейчас поддержку».