Читатель, может быть, захочет знать, увиделся ли я с Бинетти. Я ее увидел один лишь раз у г-на Мочинского, но она исчезла, как только меня увидела. Я сказал Мочинскому: «Вот странное поведение; за что сердита на меня эта дама?»

— За что? Разве вы не знаете, что ваша дуэль, которую она устроила, была причиной ее ссоры с Браницким? С тех пор Браницкий ни разу не был у нее.

— Можно только похвалить поведение графа. Эта дама, может быть, воображала себе, что граф Браницкий поступит со мною так, как он поступил с этим бедным Томатисом.

Я предпринял мое маленькое путешествие в сопровождении Кампиони. У меня было двести дукатов: половина этой суммы была подарок воеводы русского; другие сто я выиграл. — Не буду говорить об этом путешествии и перейду прямо к причинам, заставившим меня выехать из Варшавы навсегда. При моем возвращении в Варшаву была г-жа Жофрен, прежняя любовь короля; ее везде принимали самым роскошным образом. Не претендуя на прием, подобный приему г-жи Жофрен, я был очень удивлен холодным приемом, встреченным мною в Варшаве. Точно все сговорились, чтобы встречать меня одной и той же фразой: «Мы думали, что не увидим вас больше; зачем вы возвратились?»

— Чтобы уплатить долги, — отвечал я им и уходил. Самая бесцеремонная холодность заступила место самой изысканной любезности, которую мне расточали прежде. Правда, я еще получал приглашения, но уже никто не говорил со мной за столом. Я встретил воеводу русского: он почти не удостоил меня поклоном; увидел я также короля, но Его Величество даже не посмотрел на меня. Спросив князя Сулковского о причине такой перемены, я получил следующий ответ: «Это следствие национального характера; мы — очень непостоянны; вы знаете поговорку: „Sarmatorum virtus veluti extra ipsos“ (У сарматов нет добродетелей; они только их показывают). Вы бы могли устроить себе здесь отличное положение, если бы воспользовались случаем, но теперь слишком поздно; вам остается только одно…»

— Уехать, — прервал я, — постараюсь сделать это скорее.

Придя в себя, я получил анонимное письмо от лица благоприятствовавшего мне, которое сообщило мне, что сказал король на мой счет. Его Величество узнал, говорилось в письме, что мое изображение было повешено в Париже за то будто бы, что я украл значительную сумму из кассы лотереи; кроме того, меня обвиняли в различных мошенничествах в Англии и в Италии; наконец, я принадлежал в труппе странствующих комедиантов. Таковы были обвинения, возводимые на меня. Что мог я отвечать? Все это клевета, которую легче выдумать, чем опровергнуть, конечно, я желал уехать из Варшавы немедленно, но у меня не было необходимых денег. Я поэтому написал в Венецию, чтобы мне прислали. Но случилось обстоятельство, ускорившее мой отъезд.

Однажды утром ко мне явился тот самый генерал, который был секундантом Браницкого во время нашей дуэли. Этот генерал явился от имени короля с повелением мне выехать из Варшавы в течение недели. Возмущенный этим приказом, я поручил отвечать королю, что не имею возможности выполнить повеление, а если меня вышлют силой, то я буду протестовать против такого произвола перед целым светом.

Он спокойно отвечал мне: «Милостивый государь, я имею повеление не передать ваш ответ, а лишь только заявить вам распоряжение короля. Действуйте, как вам угодно».

Я немедленно написал большое письмо королю; я ему объяснял, что честь не позволяет мне покинуть Варшаву, так как я имел несчастие наделать долгов. Я просил графа Мочинского передать это письмо королю. На другой день граф привез мне тысячу дукатов от имени Его Величества, извинявшегося в том, что он дал это повеление, не зная, что у меня не было денег. Граф прибавил: если Его Величество настаивает на вашем отъезде, то только в ваших интересах; он желает видеть вас как можно скорее за границей, так как ему известно, что вы ежедневно получаете вызовы, на которые вы имеете благоразумие не отвечать; тем не менее верно, что лица, делающие эти вызовы, решили отомстить вам за то, что они называют вашим пренебрежением к ним, и король желает быть спокоен за вас.

Я проникся самой горячей благодарностью к королю; я просил графа поблагодарить Его Величество и сказал ему, что его приказы будут немедленно исполнены. Граф предложил мне свою карету, которую я принял, и просил меня писать ему.

На другой день я уплатил мои долги и выехал в Бреславль.