– Пожалуй, тебе стоит переложить часть домашних дел на девочек.

– В этом нет нужды, – ответила она твердо. Об этом они спорили постоянно. – Девочки живут в 1045-м.

– Но дом слишком велик, чтобы ты управлялась одна.

– Трудно управляться только детям, Джошуа. А в этом доме детей уже нет.

Голос ее звучал печально, но без упрека. Сделав заметное усилие, она успокоилась:

– Мне не нужно вытирать пыль. Единственное преимущество нынешней зимы. Пыль просто не может сюда попасть.

– Мне нравится твой оптимизм, мама.

– Я попала бы к тебе в пациенты, если бы стала жаловаться на жизнь. Когда-нибудь у Джеймса и Эндрю будут свои дети, тогда и у меня появятся заботы. Ведь у меня одной есть опыт по этой части. Я – из последнего счастливого поколения, которое могло иметь сколько угодно детей. За четыре года замужества я родила четверых. И вас было бы больше, если бы твой отец остался жив. Я – счастливая, Джошуа.

Он не смел сказать то, что хотел: Мама, как же вы были эгоистичны! Четыре ребенка – в то время, когда мир уже стремился к сокращению рождаемости, когда люди задавались вопросом: почему мы у себя в Америке должны жить по-старинке? Теперь четверо ваших детей вынуждены расплачиваться за вашу слепоту и легкомысленность. Вот тяжесть, которая пала на наши плечи: не холод, не нехватка уединения и комфорта в поездах, даже не строгая регламентация всей жизни, столь чуждая истинному американцу…

Дети. Вернее, отсутствие детей.

Задребезжал телефон. Мать взяла трубку.

– Джеймс говорит; если ты свободен, он хотел бы видеть тебя. Пришла миссис Фейн и еще какая-то Паи-Пат.

По галерее Джошуа отправился в 1045-й. Джеймс уже поджидал его в переходе.

– Только не говори мне, что она не справилась. Не поверю, – сказал Джошуа, когда они шли по коридору.

– Справилась.

– Тогда в чем дело?

– Пусть сама расскажет.

Пока Джеймс ходил за миссис Фейн, доктор уселся, но не за массивным столом, в на мягкой кушетке в своем кабинете.

– Что случилось? – спросил он, едва миссис Фейн появилась на пороге.

– Это было ужасно! – ответила миссис Фейн, присаживаясь на дальний конец кушетки. – Началось все прекрасно: девочки были рады увидеть меня после четырехмесячного отсутствия и посмотреть гобелен. Мэри Трингл – надо сказать, она вообще-то молчалива – не может смириться с тем, что я получаю так много за реставрацию каких-то там гобеленов…

– Значит, причина не…

– Отсюда и неприятности?

– О, нет! Все шло прекрасно поначалу. Даже когда я рассказала, что расстроена из-за письма, в котором Второе Бюро по вопросам детства сообщило, что мне в лотерее не повезло.

– Вы говорили, что были у меня?

– Конечно. Вот тут-то и прорвало Сильвию Стрингман. Вы – шарлатан, потому что величайший сексолог мира Матт Стрингман сказал, что вы – шарлатан, и что я влюблена в вас, если хожу к вам на прием. Честное слово, доктор, не знаю, кто из них больше осел – Сильвия или ее ученый муж.

Доктор Кристиан подавил улыбку, внимательно рассматривая пациентку. Она пришла – значит, впервые за последнее время чувствует себя действительно неплохо. Патти Фейн была вождем племени Пат-Пат – клана из семи женщин, которых сдружила классная комната в местной школе. Странный симбиоз, поддерживавшийся, пожалуй, лишь стараниями старшей из них – Патти Фейн, или Патти Дру, как ее звали в те времена. Все семь Пат-Пат были очень разными – по характеру, внешности, национальности, но обрели такое единство, что все вместе направились в Свотмур, разом вышли замуж, одновременно нашли работу в университете Чабб. Шли годы, однако соплеменницы продолжали встречаться примерно раз в месяц, заранее договорившись о месте сбора. Их взаимная привязанность была так неодолима, что теперь их мужья и дети были тоже включены в сообщество, хотя и на правах отдельной группы.

Патти Фейн (доктор мысленно звал ее Пат-Пат I) стала пациенткой его клиники три месяца назад. В глубокую депрессию ее поверг голубой – проигрышный – шар лотереи о Бюро по рождению второго ребенка. Отказ ударил ее больно: Пат было уже тридцать четыре, и БР могло вот-вот просто вычеркнуть ее из списков женщин, стоящих в очереди за разрешением завести второго ребенка. К счастью, он смог справиться с ее депрессией, вскрыв ее причины. Милая, чувствительная женщина, с такими легко работать. Как, впрочем, с большинством пациентов, которых одолевают не мнимые, а вполне реальные беды. У реальных бед есть реальные же корни – их легче выкорчевать.

– Я будто осиное гнездо разворошила, рассказав им, почему у меня был стресс. Скажите на милость, почему женщины так скрывают, что обращаются в БР? Каждый из нас, из Пат-Пат, получал оттуда письма каждый год. Но разве кто-то признался в этом открыто? Боже упаси! Ну почему никому из нас не достается красный шар? Никому из семерых!

– Удача в этой лотерее выпадает одному из десяти тысяч, а вас всего семеро.

– Мы все прекрасно подходим – и по тестам, и с медицинской точки зрения. Все замужем, имеем по одному ребенку, да и наш возраст…

– Все верно. Но судьба – против вас, Патти.

– Все еще – против, – помрачнела она. – Забавно: Марг Келли так и светилась от радости, но никто не поинтересовался, чем она довольна – всех занимала моя беда… Если бы я случайно не услышала разговор тех двух женщин о вас, доктор… не знаю, что бы я сделала с собой…

– Маргарет Келли? – задумчиво переспросил он.

– Она вытянула красный. Он не стал ее перебивать.

– Боже правый! Как быстро она переменилась! Мы, как обычно, пили кофе и вели обычную беседу, как вдруг Синтия Кавалерри – сегодня мы встречались у нее – спросила у Марг, с чего это та выглядит, будто киска у блюдечка со сливками. А Марг порылась у себя в сумочке и достала пачку бумаг – каждый лист с печатью…

Патти помолчала, снова мысленно переживая сцену в доме Синтии.

– Они все замерли. В комнате и так было холодно, а тут как будто морозом дохнуло. Дафна Корник как вскочит с кресла! Вот уж не думала, что она может быть такой стремительной… Раз – и вырвала из рук бедняжки Марг эти бумаги. Дафна! Дафна всегда была с причудами… Эти ее походы в церковь, стремление наставить всех на путь истинный… Мы всегда следили за своими словами в ее присутствии. И вот эта-то Дафна стояла теперь перед Марг и рвала в клочья бумаги, и обвиняла Натана Келли в тайных связях с БР, поскольку он был ректором Чабба и бывшим владельцем «Майского цветка». И вообще заявила, что она – единственная, кто достоин иметь второго ребенка, потому что может воспитать его в страхе и любви к Господу, как воспитала своего Стаси, а Марг и Натан научили своего ребенка неверию, и все мы, остальные, живем в грехе, открыто преступая заповеди, и что наша страна не имела права подписывать Делийский договор и она не понимает, как Бог мог допустить, чтобы его служители оказались главными вдохновителями этого договора. Тут она перешла на отвратительно грубый жаргон – вот уж не ожидала, что Дафна знает такие слова! Она была вне себя и даже не пыталась этого скрывать.