— Куда он пошел? — удивился Артист. — Куда ему идти?

— Ну, мало ли куда. По делам.

— Фитиль! Ты что несешь? По каким делам? Какие дела могут быть у героя трагедии после финала? Это же трагедия! А в трагедии финал всегда только один! Один! Понял? Один!

— Ну, один, один. Я же не спорю. Я просто спросил, чем это дело кончается. А ты нервничаешь. Вместо того, чтобы ответить спокойно.

— Отвечаю спокойно. Последняя ремарка: «Похоронный марш. Все уходят, унося тела, после чего раздается пушечный залп».

— Красиво, — подумав, согласился Томас. — Да, красиво. Но мне почему-то не очень нравится.

— Садись, — сказал ему Пастухов. — У нас проблема. И ты можешь помочь. Ты язык за зубами держать умеешь?

— Вообще-то не очень, — признался Томас. — Особенно по пьянке. Но сейчас это не актуально. На триста пятьдесят девять дней.

Пастухов достал из спортивной сумки с надписью «Puma» странного вида плоский магнитофон с миниатюрной кассетой и наушничек. Объяснил:

— Здесь записан разговор. На эстонском. Нужно расшифровать его и перевести на русский. Сможешь?

— Почему нет? Могу даже перепечатать. Только я печатаю двумя пальцами. И с ошибками, — самокритично добавил Томас.

— Не страшно.

— А кто говорит? — полюбопытствовал Томас и тут же объяснил причину своего любопытства: — Мне же нужно знать. Или не нужно? Тогда не говори.

Вместо ответа Пастухов нажал копку «Play». В наушнике раздался слегка скрипучий, явно старческий голос. Томас немного послушал и обрадованно сказал:

— Знаю. Это господин Матти Мюйр. Он разговаривает с котом.

— С каким еще котом? — удивился Муха.

— Со своим. Его кота зовут Карл Вольдемар Пятый. Серж видел его. Мы вместе были у Мюйра, когда я покупал купчие. И когда, это самое, слегка перебрал.

Сказав это, Томас почувствовал, что краснеет. Это был самый позорный эпизод в его жизни. В том, что он в тот вечер перебрал, ничего позорного не было, со всяким бывает. А вот то, что из-за этого дела он перепутал пакеты с бабками и вместо заранее приготовленной «куклы» отдал господину Мюйру настоящие баксы, — вспоминать об этом было мучительно стыдно.

Пастухов кивнул, подтверждая, что посещение господина Мюйра сохранилось в его памяти, но в позорные для Томаса подробности этого вечера вдаваться не стал, за что Томас был ему глубоко благодарен.

— Фитиль, ты что несешь? — поразился Муха. — У него говорящий кот?

— Странный ты, Муха, человек, — заметил Томас. — Я не перестаю тебе удивляться. Нельзя же быть таким простодушным. И женщины для тебя все одинаковые. Не понимаю. Разве бывают говорящие коты? Бывают говорящие попугаи. Нет. У него самый обыкновенный кот. Пятый потому, что он у него пятый по счету. А Карл Вольдемар — потому что так звали его самого первого кота. И говорит он не с котом, а сам с собой. Сам с собой, но как бы с котом. Теперь понимаешь?

— Теперь понимаю, — сказал Муха. — Ты объяснил, и я сразу все понял.

Томас еще немного послушал скрипучий голос в наушничке и спросил:

— Вы думаете, он может говорить с котом о чем-то важном?

— Мы не знаем, что важное, — ответил Пастухов. — И говорит он не только с котом. — Он выключил магнитофон и кивнул Мухе. — Объяснишь Томасу, как всем этим пользоваться.

— Да умею я, — слегка обиделся Томас. — Что же я, по-вашему, совсем безрукий?

— Я не про диктофон. Печатать будешь на ноутбуке. Это проще, чем на машинке. Муха покажет. Устраивайся в кабинете и приступай. И вот что еще… Ты Таллин хорошо знаешь?

— Он спрашивает, хорошо ли я знаю Таллин!

Поколебавшись, Пастухов взял со стола снимки, выбрал один из них и показал Томасу.

— Посмотри внимательно. Где это могло быть снято? Хотя бы приблизительно.

Снимок был цветной, не очень крупный, но четкий, сделанный на качественной аппаратуре. Возле бревенчатой стены стоял какой-то смугловатый парень с перебинтованной головой, небритый, руки впереди скованы дымчатого цвета наручниками. На левой стороне лица изрядный кровоподтек. Кулаки сжаты, а на правой руке почему-то оттопырен мизинец. И взгляд исподлобья, от которого Томасу сделалось как бы даже чуть знобко.

— Это ваш, — уверенно сказал он.

— Почему ты так думаешь? — спросил Пастухов.

— Волк.

Пастухов промолчал, но по тому, как сумрачно усмехнулись Артист и Муха, Томас понял, что угадал.

— Браслетки не ментовские, — поделился он еще одним наблюдением. — У наших полицейских — хромированные. А почему он так странно держит мизинец? Как будто он не в браслетках, а пьет кофий.

— Хороший у тебя, Фитиль, глаз, — оценил Муха. — Это знак нам.

— Выходит, он знал, что этот снимок покажут вам?

— Догадывался.

— И что означает этот знак?

Муха вопросительно взглянул на Пастухова, тот кивнул:

— Можно.

— Что в охране шесть человек, — сказал Муха.

— А не один?

По лицам ребят снова пробежали сумрачные усмешки, и Томас понял, что он задал очень глупый вопрос. В охране этого парня не мог быть один человек.

— Место ничего тебе не напоминает? — повторил свой первый вопрос Пастухов. — Хотя бы в самых общих чертах?

Томас вновь всмотрелся в снимок и уверенно сказал:

— Снято не в городе.

— Точно?

— Сто процентов. Какой-то дачный поселок. Из дорогих.

— Доказывай.

— Сруб, — объяснил Томас. — Смотрите внимательно. Калиброванная сосна. Это когда с бревна снимают согру, внешний слой. И бревнышки становятся одного диаметра по всей длине. Это дорогая работа. И сруб довольно свежий. Значит, построили недавно. А сейчас такие дома могут строить только богатые люди. Это скорее всего где-то на побережье, в Пирита.

— Доказывай, — повторил Пастухов.

— Какой смысл богатому человеку строить дачу вдалеке от залива? Залив — это залив. Там и купаться можно, и катерок держать. Или даже яхту. И потом, Пирита — это престижно.

— Но если человек при деньгах, почему он не построил каменный дом? — спросил Артист.

— Не понимаешь, — сказал Томас. — Это у вас в России строят каменные дома. А мы, эстонцы, знаем толк в дереве. Дерево дышит, а камень — он и есть камень. И вот что еще, — подумав, добавил он. — На участке наверняка не один дом, а два или даже три. Сами считайте: только в охране шесть человек. А хозяева? А обслуга?