LII
): «У ночи много звезд прелестных…». С. 526. Hony soit qui mal y pense. – Девиз британского «Ордена Подвязки», основанного 19 января 1350 г. королем Эдуардом III; согласно преданию, этими словами он отвечал на недоуменные и насмешливые взгляды придворных, когда на одном из балов поднял упавшую подвязку своей любовницы графини Солсбери. Действительное происхождение этой фразы неизвестно; упоминания о ней появляются лишь в позднейших источниках (впервые в кн.: Polydorus Virgilius. Historiae Angliae. Lugduni Batavorum, 1651). Используется Гончаровым также во «Фрегате „Паллада”» (том второй, гл. IX), «критическом этюде» «Мильон терзаний» и письмах в той же устарелой форме (современное написание: honni). С. 527. …был бы дар напрасный. – Реминисценция стихотворения А. С. Пушкина «Дар напрасный, дар случайный…» (1828). С. 527. …при звуке непривилегированного поцелуя… – Ср. в «Обломове»: «В эти блаженные дни на долю Ильи Ильича тоже выпало немало мягких, бархатных, даже страстных взглядов из толпы красавиц ‹…› два-три непривилегированные поцелуя…» (часть первая, гл. V). С. 528. …в глушь и дичь сада ~ обогащающие только трапезу эконома. – В тылу здания Екатерининского института (см. выше, с. 807, примеч. к с. 508) располагался сад, остатки которого сохранились до настоящего времени. Описание институтского сада имеется в воспоминаниях А. В. Стерлиговой (Стерлигова А. В. Воспоминания о С.-Петербургском Екатерининском институте: 1850-1856. С. 34). С. 529. Кто сердцу юной девы скажет ~ не изменись? и т. п…. – Цитата из поэмы «Цыганы» (1824). С. 529. …как дьяк, в приказах поседелый… – Цитата из «Бориса Годунова» (1825; сцена «Ночь. Келья в Чудовом монастыре»). 819 С. 530. …помчит ли ее великолепная карета с гербами ~ прямо, прочие по-прежнему устремит глаза ~ с улыбкою скажет: «Там, в первый раз…» – Возможная отсылка к финальной сцене восьмой главы «Евгения Онегина» (строфы
XLI
,
XLVI
). Ср. у Пушкина: «Ей внятно все. Простая дева / С мечтами, сердцем прежних дней, / Теперь опять воскресла в ней»; и также: «…За те места, где в первый раз, / Онегин, видела я вас…». С. 530. …обрыскав свет, воротится к невским берегам. -Типичная для Гончарова разнохарактерная цитатная нагрузка фразы – с отсылкой к реплике Фамусова в «Горе от ума» (ср.: «Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?» – д. II, явл. 2) и к пушкинской поэтической фразеологии («невские берега», «невский брег» – о Петербурге); ср. в «Евгении Онегине»: «Иди же к невским берегам, / Новорожденное творенье…» (глава первая, строфа LX); в послании «К Языкову» (1828): «И я с веселою душою / Оставить был совсем готов / Неволю невских берегов»; в «Медном всаднике» (1833): «Поэт, любимый небесами / Уж пел бессмертными стихами / Несчастье невских берегов» (часть вторая). С. 530. …взглянет на колоннаду… – Ср. в «‹Хорошо или дурно жить на свете?›»: «…здание строгого стиля с колоннадою…» (наст. т., с. 509). С. 530. …подобно тому монаху ~ не узнал своего монастыря. – Сюжет восходит к главе 35 «О славе небесней и радости праведных вечней» «Великого Зерцала», латинского сборника нравоучительных рассказов и легенд (XV в.), известного в России с конца
XVII
в. в переводах с польских изданий (текст см.: Державина О. А. «Великое зерцало» и его судьбы на русской почве. М., 1965. С. 215-217). Популярная легенда о монахе, заслушавшемся пения птички и не заметившем, как прошло 1000 лет (по другому варианту перевода – 300 лет), существует как в фольклорных и лубочных версиях, так и в литературных переложениях. Гончарову она могла быть известна, в частности, и по «Райской птичке» (1791) Н. М. Карамзина. 820 1 Пепиньерка (от фр. p?pini?re – питомник, рассадник) – ученица «пепиньерского» класса, существовавшего в Смольном, Патриотическом, Екатерининском и других женских институтах, в котором выпускницы проходили дополнительный одно- или двухгодичный курс обучения. 2 «Пепиньерка» упомянута в перечне гончаровских рукописей в «Каталоге архива Никитенко» (см. об этом: Лобкарева А. В. К вопросу об истории архива И. А. Гончарова // Гончаров. Материалы. С. 299). 3 Гипотеза Сакулина – без ссылки на него – была повторена и украшена многочисленными «романическими» подробностями в статье: Челышев Б. Пропавшая рукопись // Учит. газ. 1962. 16 июня. № 71 (перепечатано: Челышев Б. Д. В поисках редких книг. М., 1970. С. 46-50). 4 «Так как комедия не сохранилась, – писал исследователь, – и о содержании ее ничего неизвестно, мы можем сказать о ней только то что это было произведение еще более “домашнее”, чем “Лихая болесть”. Но это обстоятельство не мешало “Пепиньерке” быть нравоописательной комедией с возможно метко схваченными чертами институтского быта и воспитания ‹…› таланту Гончарова, как он раскрылся потом в романах, было несомненно присуще комедийное мастерство» (Евстратов. С. 202-203). Письмо В. Ап. Солоницына – без даты, датируется по содержанию; частично опубликовано (см.: Евстратов. С. 201; Летопись. С. 22). 5 В «Списке слушателей, преподавателей и учениц Екатерининского института за 1842 г.» значится Нина Чиляева, поступившая 16 июля 1835 г. (РГИА, ф. 759, оп. 94, № 213, л. 9 об.). Упоминания о ней см. также ниже, с. 813-818. Переписка Майковых сохранила имена и других пепиньерок – Ахачинской, Поздеевой, Вахрушовой, посещавших их дом в начале 1840-х гг. С одной из них, Екатериной Федоровной Поздеевой семья Майковых поддерживала отношения и впоследствии; Гончаров упоминает ее в письмах Майковым с фрегата «Паллада» от 25 мая (6 июня) и 15 (27) сентября 1853 г., а также в указанном выше письме к Е. В. Толстой от 8 сентября 1855 г. («Екат. Фед. П.»). 6 См. об этом: Белоусов А. Ф. Институтки в русской литературе // Тыняновский сб.: Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 80. 7 Обращаясь к Аполлону, Евгения Петровна признается: «…исчез ты и увез с собой пятницы, которые более не существуют ‹…›. Очень скучновато в институте, все переговорили, и нового ничего не услышишь в стенах рая! ты своим живым характером (…) разнообразил часы, проведенные там, а после тебя на сто процентов потерял институт и его пепиньерки» (ИРЛИ, № 17374, л. 44). В недатированном (также начало осени 1842 г.) письме В. Ап. Солоницына тому же адресату говорится: «Я уже доложил тебе, что тропинка в институт заглохла, заросла травой. ‹…› Право, мы почти совсем не ходим в жилище ангелов. ‹…› Нет, твое отсутствие уничтожило и последнюю нашу отраду…» (ИРЛИ, № 17370, л. 11). 8 Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. СПб., 1896. Т. 2. С. 228. Аполлон Майков вернулся из-за границы 8 марта 1844 г. 9 См. об этом: Белоусов А. Ф. Институтки в русской литературе. С. 77-99. Оригинальный тип институтского поведения был настолько известен в обществе, что, как правило, авторы вместо характеристики героини лишь вскользь упоминали о ее институтском воспитании, находя более подробные объяснения излишними. 10 Ср. повести «Испытание» (1830) А. А. Бестужева-Марлинского, «Бедовик» (1839) В. И. Даля и др., а также образ институтки в романе А. Погорельского (А. А. Перовского) «Монастырка» (ч. 1 – 1830; целиком – 1833) и в «Мертвых душах» (1842) Гоголя. 11 В связи с этим представляет интерес «роман в письмах» С. А. Закревской «Институтка», появившийся ровно за год до создания «Пепиньерки» (ОЗ. 1841. № 12; фрагмент романа под заглавием «Письма совоспитанниц» был ранее опубликован анонимно (С. 1837. Т. 8) с пометой на письмах «Екатерининский институт», отсутствующей в «Отечественных записках»). Здесь впервые была предпринята попытка описать в подробностях будничную жизнь Екатерининского института глазами его воспитанниц. Автор активно использует слова из институтского жаргона, выделяя их в тексте курсивом, употребляет различные экспрессивные лексические формы, тем самым имитируя институтский синтаксис и интонации речи. Вполне вероятно, что Гончаров знал эту повесть и учел опыт Закревской при написании своего очерка (судя по переписке Майковых, в их кружке следили за выходом «Отечественных записок» и внимательно их читали). ‹Упрек. Объяснение. Прощание› Упрек Вы едете! Неужели это правда? Какая скука! какая тоска! А кругом всё весело; всё зеленеет, всё распускается; природа радуется черт знает чему, когда Вы едете. Ваш отъезд мне всё казался каким-то отдаленным, почти невозможным событием – я дремал в счастливом сомнении – и что же? Вы действительно, жестоко, бессовестно едете, покидая преданный Вам мир и отъезжая в другой, неведомый, окружась толпою милых спутников… Эгоизм, жестокосердие! И что всего ужасней, Вы наложили на оставленных Вами сирот страшную обязанность – сказать, даже написать Вам прости ! а сами уклонились от нее, потому что тяжко, грустно сказать это слово тем, кого любишь. Как бьется и трепещет сердце, когда готовится выдать это слово, как оно обливается кровью, с каким мучительным напряжением сбрасывает с себя это бремя, как бледнеют уста, произнося его! Ведь Вы понимаете, что этого слова нельзя сказать или написать: его надо, с позволенья сказать, родить … так тяжело носить в голове думу о разлуке, с такою болью разрешается ею сердце: иногда даже роды бывают смертельны. Вы понимаете тяжесть этого, как я понимаю тяжесть родов, хотя не родил никогда, – понимаете – и все-таки требуете: верх жестокосердия и эгоизма!!! Объяснение «Тем, кого любишь…» – сказано выше… После осьмилетнего знакомства в первый раз мне пришел в голову вопрос: как я Вас люблю? Страстною, глубокою любовью? Нет! Я никогда не покушался вознестись до высот, мне недоступных. Сыновнею? Вам слишком далеко идти до лет моей матери: я слишком далеко ушел от лет Вашего сына. Братскою? Это сухо. Дружескою? Дружбы между мужчиной и женщиной существовать не может. Как же я Вас люблю? Ей-богу, не знаю. Любовь в мою душу незаметно вкралась, постепенно упрочилась: начало ее теряется в бесчисленных Ваших достоинствах, в беспредельной моей признательности к Вам. Когда-нибудь на досуге разберу, как я Вас люблю; а теперь ни Вам, ни 532 мне не до того: Ваш отъезд поглощает всё Ваше время; Ваш отъезд поглощает все мои мысли, только язык вслед за сердцем твердит: люблю, люблю, люблю! Прощание А Вы меня? Нет! страшно допытываться: ну, как… того…? И мне ли толкаться в Ваше сердце? Оно так занято, так полно. Оно, как светлый храм, сияет негаснущим огнем: там совершается вечное служение на алтаре любви и дружбы. Жрецы избраны, поклонников тьма с богатыми приношениями. Они предупредили меня, пришельца с бедной лептой. Толпа непроходимая и невыходимая: кто раз попал – не выходит! Из толпы слышится грозное: куда лезешь ! Страшно! Нет! говоря Вам прости , требую не любви и дружбы, а только немного памяти и привычки . Прощайте, но возвратитесь, возвратитесь скорее – и дайте мне занять в Вашем внимании такое место, какое занимает старая, давно прочтенная, ветхая книга, которая, может быть, немного наскучила, но за которую принимаются каждый вечер, по привычке , на сон грядущий, и, зевая, прочитывают несколько давно известных строк. 533 [Гродецкая А. Г.] Примечания к тексту «‹Упрек. Объяснение. Прощание›» // Гончаров И. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. СПб.: «Наука», 1997. Т. 1. С. 820-822. Автограф (ИРЛИ, ф. 134 (А. Ф. Кони), оп. 8, № 2, Л. 1-2) – на двойном листе художественной почтовой бумаги, с датой в конце текста: «14 июня 1843 г.». Впервые опубликовано: Цейтлин . С. 445 (с ошибкой в дате: «июля» вместо «июня»). В собрание сочинений включается впервые. Печатается по автографу. Прощальное послание Гончарова носит полуэпистолярный-полубеллетристический характер и адресовано Евг. П. Майковой, уезжавшей с семьей в Германию и Францию. Вместе с мужем, сыновьями Валерианом и четырехлетним Леонидом (Бурькой) и В. Андр. Солоницыным Евгения Петровна выехала из Петербурга 15 июня 1843 г.1 Со 820 словами прощания к ней обратился не только Гончаров, но и Бенедиктов; под его стихотворным посланием «Е. П. Майковой» также стоит дата «14 июня».2 27 декабря того же года Майковы вернулись в Петербург.3 В письме к Евг. П. и Н. А. Майковым от 22 июля 1843 г., вспоминая их недавний отъезд и, вероятно, свое «объяснение», Гончаров писал: «В дружбе объясняться нет надобности, потому что недавно расстались и забыть друг друга никак не могли; что касается до любви, то объясняться Вам в ней, Евгения Петровна, нахожу теперь неудобным, даже опасным, потому что письма получает с почты, вероятно, Николай Аполлонович и, пожалуй, прочтет: что тогда будет? Я думаю, Вам и так порядком досталось от него за то, что, садясь здесь в почтовую карету, помните?.. но тс…». Переходя на серьезный тон, Гончаров продолжает: «В течение недели я еще могу кое-как помириться с мыслию, что Вы за границей, но едва настанет воскресенье – я с утра начинаю сильно чувствовать, что Вас нет: Вы оставили страшную пустоту». Наполненное шутливыми намеками и недосказанностями, письмо Гончарова, как и «(Упрек. Объяснение. Прощание)», передает атмосферу живой игры и свободы в отношениях, которые существовали между ним и старшими Майковыми. С Евгенией Петровной писателя связывала многолетняя дружба и интимно-доверительная переписка. По замечанию А. Г. Цейтлина, «‹Упрек. Объяснение. Прощание›» имеет автобиографическую ценность: Гончаров познакомился с Евг. П. Майковой в 1835 г., и, «таким образом, дружба их продолжалась те самые „восемь лет”, о которых говорится в этом отрывке» ( Цейтлин. С. 445). К литературным достоинствам гончаровской шутливой миниатюры Цейтлин отнес «членение письма на три части, придающее ему внутреннюю четкость, психологическую наблюдательность Гончарова, тонкий юмор, наконец, элегический конец, в котором автор письма сравнивает себя со „старой, давно прочтенной, ветхой книгой”» (Там же). Рассматривая прощальное послание Гончарова в контексте его раннего творчества, Вс. Сечкарев отметил, что это «еще один пример того, как Гончаров этого периода любил соединять романтический пафос с сугубо индивидуальным ироническим отношением к своим героям» ( Setchkarev. P. 37). Здесь используется его излюбленный прием – «техника ныряния», по Сечкареву – резкие переходы от торжественной риторики к нарочито «низкой» лексике (типа вульгаризма «куда лезешь?» рядом с выражением «на алтаре любви и дружбы»). Нельзя не сказать, что Гончаров не был одинок и в своей «беспредельной признательности» Евгении Петровне, и в любви, которой так и не нашел определения. Теплые и благодарные воспоминания оставили о старших Майковых А. В. Старчевский, И. И. Панаев, Д. В. Григорович, С. Д. Яновский, Е. А. Штакеншнейдер. Ряд стихотворных посланий 821 посвятил Евг. П. Майковой В. Г. Бенедиктов. С «сыновним уважением» относился к ней Ф. М. Достоевский (см. его письмо Евг. П. Майковой от 14 мая 1848 г. – Достоевский. Т.
