– Что ж, – согласился он, когда я изложил ему свой план. – Но у нас нет коровы.
– Неужели во всем Стамбуле не найдется человека, который одолжил бы нам на несколько дней корову, разумеется, за определенную плату? Наконец, можно купить корову.
– Как это у тебя просто получается. Но где будем держать ее, и чем кормить, и куда ее девать потом?
– Ничего с коровой не случится, если продержим ее несколько дней под открытым небом – пускай пасется поблизости от крепостных стен. А потом продадим или подарим кому-нибудь.
– Пожалуй, лучше всего купить. Я сегодня же отпрошусь в отпуск на несколько дней и займусь этим делом.
И вот мой знакомый уже дважды пас по вечерам корову в районе крепостных башен. Его наблюдения подтвердили правильность сообщенных техником сведений.
Я стал готовиться к возвращению на родину, но как-то вечером ко мне в комнату зашла хозяйка и между прочим сообщила, что со вчерашнего вечера в нашем квартале и около дома вертятся какие-то подозрительные личности.
– Похоже, что кого-то разыскивают.
– Пусть себе разыскивают, нам с вами нечего тревожиться, – успокоил я ее.
Моя хозяйка была твердо уверена, что я купец и сын купца из далекого Тебриза, но оставаться здесь дальше было опасно. Я не спеша оделся, выбрался через черный ход на улицу и, петляя по кривым переулкам старого Стамбула, перебрался на другую, заранее подготовленную квартиру.
А ночью ко мне пришел доверенный человек и сообщил, что полиция союзников произвела обыск в квартире, где я жил, примерно через час после моего исчезновения. Хозяйку пригласили в управление политической полиции и спрашивали, не жил ли у нее кто-нибудь.
Хозяйка твердо ответила, что у нее никто не жил, ее отпустили, предупредив, что за сокрытие опасного большевистскою агента она понесет тяжелое наказание.
Я должен был увидеться с рабочим с табачной фабрики, но он в назначенное время не пришел. Не пришел он и на следующий день.
Хоть это было и рискованно, но я все же послал к нему человека с запиской. Оказалось, что табачника задержали в районе строительства и стали допрашивать: кто он, откуда у него корова и почему он пасет ее именно в этом районе? Он просидел ночь в полиции, утром его отпустили, но корову оставили в залог, полагая, что владелец рано или поздно придет за сьоей скотиной, а за это время успеют проверить правильность его ответов. За коровой он, конечно, не пришел.
Стало ясно – полиция Антанты опять напала на мой след, и нужно возможно скорее выбираться из Стамбула. О легальном возвращении нечего было и думать. Меня забрали бы еще в бюро по выдаче выездных виз.
И снова пришлось обращаться к купцам из крытого базара. Я послал им записку и назначил свидание в рыбачьем поселке Кум-Капу.
Один из купцов явился в назначенный час, все выслушал и обещал посоветоваться со своим компаньоном.
Купцы оказались людьми весьма оперативными. На второе свидание они явились вдвоем, сказали, что оставаться мне в Стамбуле действительно рискованно, а выехать можно либо по старому испытанному способу – нанять моторную лодку, снарядить ее по всем правилам коммерции и отправить в один из черноморских портов Советской России, либо с подложным паспортом нелегально уехать в Болгарию и оттуда пробираться домой. Мы решили, что первый способ вернее, хотя сразу его не осуществишь. Впрочем, я не очень спешил: я успел передать план укреплений приехавшему от Леонидзе курьеру, и он увез его с собой.
Недели через две нагруженная товаром моторная лодка покачивалась на легких волнах причала Сиркеджи.
Нам с капитаном лодки Осман-агой предстояло решить самый сложный вопрос: как мне перебраться на лодку – после того как лодка минует контрольный пункт или тут же у причала? И мы остановились на следующем: в якорном трюме капитан соорудит тайник между перегородками и спрячет меня.
– Тайник у нас узкий, сидеть там нельзя, но притока воздуха будет достаточно. Полицейские с контрольного пункта никогда не заглядывают в якорный трюм, а если и заглянут, все равно ничего не увидят. Не станут же они ломать все перегородки на моем судне, тем более что документы у меня по всем правилам, железные, – обнадеживал Осман-ага.
В воскресенье на рассвете, когда в порту было малолюдно, я, изображая пьяного матроса, пробрался на лодку и заперся в каюте капитана, а когда подняли якорь и приблизились к контрольному пункту, спрятался в тайник. Осман-ага собственноручно заколотил за мною доски, и я оказался в темной, сырой дыре. Здесь было настолько узко, что нельзя было даже поднять руки. Потянулись томительные часы. Болели ноги, ломило поясницу. Я старался думать о посторонних вещах, пытался даже вздремнуть, но мешал гул мотора над головой.
Потом по палубе застучали тяжелые сапоги, видимо, на лодку поднялись полицейские.
Мне казалось, что прошла целая вечность, когда капитан оторвал доски тайника.
– Ну как, жив? – спросил он, освещая мое лицо фонариком.
Я поднялся на палубу. День был погожий, ни единого облака на голубом небе. Монотонно стучал мотор. Мы медленно плыли в сторону Батуми. Я вдыхал морской воздух и смотрел вдаль, представляя себе очертания родных берегов.
…В Тбилиси, зайдя в кабинет Леонидзе, я молча положил перед ним чеки на пятнадцать тысяч долларов.
Он поднял на меня черные, сразу вдруг потеплевшие глаза.
– Молодец, провернул такую сложную операцию, да еще сберег деньги. Теперь можешь ехать отдыхать.
Но я так устал, что, казалось, не отдохну и за год… Впрочем, я знал, что бывает усталость лучше и счастливее любого отдыха.
1966
