– Я вот чего хочу спросить, – обратился он к Коновалову. – А может, убийца проник в дом через окно? Оно было открыто. Вы не проверяли?

Коновалов согласно кивнул и сказал: а как же!

– Проверяли. Только на подоконнике следов нет, а Михаил, который как раз в это время косил газон рядом с кабинетом, ничего подозрительного не видел… Нет, Василий Сергеевич, – он погрозил нам с бабушкой указательным пальцем, – я думаю, убийца проник в кабинет через дверь. И я скоро узнаю, как он это сделал!

– Как? – тут же спросила Анечка.

Рыльский ехидно засмеялся и захлопал в ладоши.

Хороший вопрос, согласился я, прямой и по существу. Может, в другое время я бы тоже, как и Максим Валерьянович, поаплодировал ему. Но сейчас мне хотелось одного – сложить руки в карманах и постараться отбросить от себя противную мысль о том, что для женщины, несколько часов назад лишившейся мужа, Анечка слишком спокойна и деловита.

– Не беспокойтесь! – сказал ей Коновалов. – Узнаю как-нибудь! Если вы мне, конечно, поможете в этом.

Анечка сложила ладошки на груди и сказала: обязательно поможем.

Рыльский засмеялся еще громче.

– Итак, повторяю вопрос, – повысил голос Коновалов. – Что каждый из вас делал с пятнадцати ноль-ноль до шестнадцати сорока пяти, когда Анна вышла из кабинета?… Екатерина Николаевна! Прошу вас!

Бабушка согласно кивнула и сказала, что с трех часов до четырех двадцати смотрела телевизор. В четыре двадцать поднялась к себе в комнату поправлять мою постель.

– Игорь был там? – спросил Коновалов.

– Нет, – ответила бабушка. – Он был внизу. Когда в половине пятого я спустилась в зал, он о чем-то разговаривал с Максимом.

– Ничего необычного вы не заметили?

Немного подумав, бабушка произнесла решительным голосом:

– Нет, ничего.

– Спасибо. Анна, твоя очередь!

Анечка сказала, что вышла из зала почти сразу после начала трехчасовых новостей, а вернулась, так же как и вчера, в четыре сорок.

– Я открыла дверь в кабинет, – ее губы задрожали, – а там…

– Кто, кроме тебя, еще находился в зале?

Анечка протяжно вздохнула.

– Тетя Катя, Игорь, дядя Максим, – перечислила она.

– Ничего странного не заметила?

– Вроде ничего.

– Ладно. – Коновалов повернул голову в сторону Рыльского. – Вы.

Максим Валерьянович пожевал нижнюю губу, а точнее то место, где она должна была находиться, и сказал, что он, как и все остальные, смотрел телевизор. А после того как начался футбол, встал и прошелся по комнате.

– Ноги, знаете ли, затекли от долгого сидения. Да и спорт меня в последнее время мало интересует. А вот, бывало, когда играл Олег Блохин, форвард киевского «Динамо»…

– Вы заходили в кабинет?

– Нет.

– Почему? Ведь по условию эксперимента вы в это время должны были быть там! В чем дело?

Рыльский сказал, что потерял счет времени и потому опоздал.

– Опоздал, значит. Ага, ну хорошо, – удовлетворился ответом Коновалов. – И что было дальше?

– Дальше откуда-то явился Курочкин. Потом спустилась Екатерина Николаевна, а следом за ней и эта, – Максим Валерьянович пренебрежительно кивнул в сторону Анечки, – мадемуазель Худобина.

Я ахнул про себя: «Ничего себе: „откуда-то явился!“

– Да я из кухни вышел! – сказал я Рыльскому. – У меня еще стакан в руках был! Вон он стоит на камине, молоко уже, наверное, еще не скисло. Я когда в четыре двадцать спустился в зал, с бабушкой поговорил и сразу на кухню пошел, бутерброд с сыром делать! А вы говорите: откуда-то! Зачем так говорить?

– Значит, никто из вас до шестнадцати сорока в кабинет не входил? – обвел нас взглядом Коновалов.

– Конечно нет! – воскликнул я.

– Нет, – почти одновременно ответили бабушка с Анечкой.

Рыльский сказал, что на этот вопрос он уже отвечал.

– Ладненько, – Коновалов встал с дивана и с задумчивым видом прошелся по комнате. Остановился возле кресла, в котором сидел Максим Валерьянович, и, собираясь задать ему очередной вопрос, поднял указательный палец вверх.

– А вы-то сами, – первым спросил Рыльский, – где были с шестнадцати часов пяти минут, когда заглядывали в кабинет, до шестнадцати часов сорока минут, когда Аня вышла из него. А?

– Да, действительно! – присоединилась к вопросу бабушка. – Игорь почти все время провел на наших глазах, и то вы его подозреваете! А сами почти полчаса провели неизвестно где и молчите! Чего молчите?

– Да? – спросил я. – Чего?

Словно прохожий, которого окружила толпа шумных цыган с требованием позолотить ручку, Коновалов растерянно посмотрел по сторонам, не зная, что делать: то ли послать всех куда подальше, то ли как можно быстрее пойти туда самому. Решив никуда не ходить, он тихо спросил:

– Вы действительно хотите это знать?

Бабушка твердо сказала: да, хочу.

– В деталях?

– Естественно!

– Ну, хорошо, слушайте. – Коновалов оперся руками на подлокотники бабушкиного кресла и, слегка нагнувшись, громко прошептал: – В шестнадцать ноль пять я заглянул в кабинет, удостовериться: всё ли там в порядке. Потом зашел в туалет – собственно говоря, туда-то я и направлялся. Там я расстегнул пряжку, ширинку, снял, извините за интимные подробности, штаны, и сел на унитаз. Да! Чуть было про трусы не забыл! Сначала я снял штаны, потом трусы, а трусы у меня знаете какие: белые в красный горошек, и только после этого сел куда говорил… Прикажете продолжать?

Бабушка отрицательно покачала головой.

– Не хотите? Ладно, не буду, – охотно согласился Коновалов. – А вопросы ко мне еще есть?

– У меня есть вопрос, – поднял руку Романов. – Но только к Екатерине Николаевне, если не возражаете.

Бабушка не возражала. Она повернула к Романову лицо и сказала, что готова ответить на любой вопрос, если он не касается нижнего белья.

– Меня интересует другое, – ответил Романов. – В кабинете Анатолия Николаевича на стене висит фотография Виктора и балерины Анастасии Волочковой, если я не ошибаюсь. Они что, когда-то вместе танцевали?

Все, кто знали Виктора, сдержанно улыбнулись.

– Скажете тоже, – ответила бабушка. – Эта фотография была сделана на частной вечеринке, когда Волочкова приезжала к нам на гастроли. Их познакомил один Витин знакомый – антрепренер из Москвы. Они выпили по коктейлю и сфотографировались на память… А танцевать он никогда не любил, да и, признаться, не умел.

– Понятно, – разочарованно протянул Романов. – А я почему-то думал, что он был танцором.

«А может, и был, – заметил я про себя. – Это ведь во многом зависит от того, какие коктейли пить. Например, после коктейля, состоящего из старого французского коньяка и молодой русской балерины, говорят, не один солидный господин, разорившись на это удовольствие, скакал козлом по ресторанным танцплощадкам».

Хотел я поделиться этой мыслью с окружающими, да передумал – не хотел бабушку огорчать: как-никак, один из таких козлов приходился ей родным племянником.

– Нет, вы ошиблись, – сказала Романову бабушка. – Виктор не танцевал. А если и танцевал, то исключительно со своей женой.

Весь следующий день я провел один у телевизора. Бабушка с Анечкой, напуганные последними событиями, появлялись на людях только в сопровождении вооруженного Коновалова, а все остальное время: от завтрака до обеда и от обеда до ужина, сидели, закрывшись в своих спальнях. Также вел себя и Рыльский. Утром он смотрел НТВ, дремал, а когда в очередной раз проснулся и увидел, что мы с ним в зале одни, встал и молча, без объяснения причин, ушел в свою комнату. Может, он испугался того, что ему захочется убить еще одного человека – меня, а может, того, что это мне захочется убить еще одного человека – его. Кто тут разберет? Разве что Коновалов. По крайней мере, если судить по его возбужденному состоянию и по тому, что он весь день куда-то звонил, отвечал на чужие звонки, ругался с Романовым, то есть развивал бурную деятельность, можно было предположить то, что ему уже кое-что известно.