В карманах было совсем мало денег. Рублей двести, не больше. Сначала я хотел взять такси, но, поразмыслив, решил все же воспользоваться общественным транспортом. Тем более что на автобусной остановке народу было немного. Две дородные тетки в возрасте, в серо-голубых одинаковых плащах, с огромными сумками, набитыми, очевидно, какой-то бесхитростной снедью. Пожилой негр, в очках и с папкой под мышкой, скорее всего, работник какого-нибудь африканского посольства, находящегося неподалеку. Школьник в ярко-синей олимпийке, с огромным ранцем за спиной. Неопределенного возраста алкоголик, бросающий вокруг себя неуверенные взгляды. Я встал немного в стороне, не в силах отождествить себя с этими людьми. Вот подошел автобус. Медленно, пыхтя и отдуваясь, он раскрыл свои двери, неохотно приглашая в холодный грязный салон. Я пропустил вперед теток и следом за ними поднялся по ступенькам. На переднем сиденье мирно спал пьяный. Стоять рядом было невозможно, тяжелое чесночное дыхание в сочетании с перегаром просто сбивало с ног. Я протиснулся в конец автобуса и отвернулся от попутчиков. За мутным, заляпанным дорожной грязью стеклом тряслась Мосфильмовская улица. В первый раз после выхода из дома я задумался о том, куда, собственно, направляюсь. С какой целью? Зачем? Особых идей в голову не приходило, и я решил просто выпить где-нибудь кофе и привести в порядок свои путаные мысли.

Не более чем через двадцать минут автобус подъехал к Киевскому вокзалу. Пассажиры, толкаясь и торопясь, устремились на улицу. Вышел и я. Вокруг грязных палаток, торгующих дешевыми сигаретами, толпился народ. Я, было, занял очередь, чтобы купить пачку «Кента» по оптовой цене, но уже через десять минут безыдейного стояния терпение покинуло меня, и я отвалил, решив купить сигареты где-нибудь по дороге, пусть дороже, зато без очереди.

Перед входом в метро грязненькие старушки торговали какой-то пожухлой зеленью, подозрительного вида одесской колбасой и «Очаковским» пивом.

Я попытался сосчитать, сколько лет уже не пользовался этим видом транспорта. Семь? Шесть? Особенно ничего не изменилось. Разве что вместо жетончика мне выдали картонную карточку, и старинные турникеты при входе были заменены современными считывающими магнитный код аппаратами.

Стены метрополитена пестрели рекламой. Это были не те, привычные для моего взгляда, плакаты, украшавшие щиты 3x6, призывающие ездить на BMW и Volvo, летать авиакомпанией Emirates и покупать квартиры в новеньком пентхаусе с видом на Университет. Реклама метро была направлена совсем на других людей. На тех, кто не имел автомобиля, чье материальное положение, а стало быть, и свобода, ограничивались заработной платой в пределах двухсот, ну, максимум, трехсот долларов в месяц. Объявления на стенах предлагали поучаствовать в беспроигрышных лотереях, воспользоваться кредитом на покупку бытовой техники, купить пару прочной и недорогой обуви в стоковом магазине, пройти курс обучения английскому языку.

С объявлений я переключил свое внимание на людей, плотной серой массой движущихся по бесконечным переходам. В цветовой гамме превалировал черный, лица усталые и сосредоточенные, походили одно на другое. Было очень много бомжей. Грязные и оборванные, распространяющие вокруг себя едкую вонь, тащили они свои здоровые тюки. На миг стало страшно. Вспомнилось, как когда-то давно, еще в школе, пугали меня эти живые призраки, и как часто задумывался я о том, что приводит людей в такое состояние. Что толкает их к последней черте. И не суждено ли и мне когда-нибудь пополнить их ряды.

Я вновь попытался отрешиться и стал размышлять над тем, как мне теперь устраивать свою жизнь. Не становиться бомжем, в конце-то концов! У меня довольно много связей, я имею большой опыт в рекламе…

Я вышел на станции «Маяковская» и направился в кафе «Цитрус». Прошлое, такое недавнее, но кажущееся почти забытым, неожиданно встало перед глазами. Я вспомнил, сколько раз бывал я здесь на деловых обедах и приятельских ужинах, сколько раз встречался здесь с Таней.

Таня, Таня! Высокая коротко стриженная блондинка с красивой грудью и чувственными губами никак не хотела отпускать меня.

Стоящий на входе в кафе секьюрити приветственно улыбнулся. Управляющий кафе Георгий вышел навстречу.

– Где пропадал, Володя? – спросил он. – Тысячу лет тебя не было! Уезжал куда-нибудь?

– Ну да, – ответил я, – был в творческом отпуске. Я сел за столик у огромного, во всю стену окна.

Заказал эспрессо и с ужасом вспомнил, что сигарет так и не купил.

– Что за блядство! – выругался я вполголоса и принялся шарить по карманам. На удивление, чудо свершилось, и в правом кармане куртки я нашел смятую пачку. Некоторые сигареты раскрошились, но оставалось еще несколько штук, вполне пригодных для курения.

Незнакомая улыбчивая официантка принесла кофе. Я сделал маленький глоток и закурил. Блаженство неожиданно снизошло на меня. Блаженство и покой. Чувства, так давно не гостившие у меня. Мне даже стало как-то не по себе. Я сделал еще несколько глубоких затяжек и прикрыл глаза. Жизнь показалась не таким уж и дерьмом.

«Все еще можно исправить, – подумал я про себя, – надо сделать несколько звонков, разослать резюме, устроиться куда-нибудь, и все образуется, точно».

Петр Вениаминович Шодин, директор рекламной компании «Оникс», сидел за огромным ореховым столом в своем кабинете. На стене висела карта Москвы, утыканная флажками, указывающими на расположение рекламных щитов. Карта просто пестрела флажками. Фирма «Оникс» входила в пятерку сильнейших. Возле стола стоял массивный сейф израильского производства. На дверце рядом с кодовым замком были прикреплены православные святые на магнитах, целый иконостас, а чуть выше из магнитных же букв была выложена надпись «Спаси и сохрани!».

Петр Вениаминович снял очки и потер переносицу.

– Да, Володя… – многозначительно протянул он. Он помолчал, словно собираясь с мыслями.

– Понимаешь, парень ты хороший, – наконец сказал он и снова погрузился в молчание.

От этого молчания мне стало как-то не по себе. Я пододвинул к Шодину свое резюме: