Мне вряд ли будут благодарны ее родители. Я впервые накормил ее таблетками, я дал ей понюхать кокос. Не факт, что это хорошо отразится на моей загробной карьере, но уж девочка точно запомнит меня на всю жизнь. Хотя бы как парня, который дал ей попробовать это дерьмо. А что еще можно было сделать, чтобы оставить в памяти человека, умудренного ебаным житейским опытом, след?

Мы давно потеряли невинность. В нашей жизни было много людей. В основном чужие, враги, лишь прикидывающиеся друзьями. Впрочем, все мы лишь временные странники и союзники. Браки недолговечны. Я клялся в вечной преданности. Я старался сам верить в то, что говорил. Хотя, конечно, как всякий взрослый, внутренне осознавал, что это ложь. Я знал, как знал всегда, пройдет время, кто знает, быть может, совсем мало времени, и мы будем так далеки друг от друга! Она вспомнит меня украдкой, на провинциальной дискотеке, куда отвезет ее новый ухажер, настоящий мужик. Я вздрогну, когда какая-нибудь новая знакомая скажет мне: «Эй, мальчик!» Ведь так называла меня она…

То, что витало в воздухе, наконец произошло.

Как-то под вечер Женя приехал в офис и попросил нас задержаться.

– Не к добру это, – сказал я Казаку.

– Да ладно, – отмахнулся он, – все как обычно, просто Женя опять будет канючить, что дела в конторе обстоят хуево.

– Они и вправду обстоят так.

– Я знаю, – Казак потряс своей начинающей лысеть головой. Ему было не до дела. Он снова влюбился. У него разыгрывалась очередная трагедия души.

Женя мрачно сидел в своем кабинете и не выходил оттуда до тех пор, пока в офисе не остались лишь мы с Казаком и Аркатов.

– Чего мы ждем? – спросил Алексей.

– Уже дождались, – веско ответил Женя.

Я бросил взгляд в окно. Во двор нашего офиса въехали два «джипа». Mitsubishi Pajero. Переходная модель. «Джипы» были набиты крепкими ребятами в кожаных куртках. Сердце на мгновение замерло и тут же принялось колотиться в бешеном темпе. Я повернулся к Казаку.

«Я же говорил, что что-то неладно», – хотелось сказать, но внезапно дыхание сперло, и я зашелся хриплым кашлем.

– Это еще что за хуйня? – спросил вместо меня Аркатов.

– Сейчас поймешь, – сказал вдруг кто-то, только вошедший в кабинет. Голос был низкий и прокуренный. Мы, словно по команде, отвернулись от окна и посмотрели на говорившего. Перед нами стоял коренастый коротко стриженный мужик в темно-сером костюме. Костюм этот был вряд ли дизайнерским, но очень добротным. Под пиджаком – белая рубашка и темно-серый же, почти черный галстук. Хорошо выбритое лицо вновь пришедшего казалось каким-то плоским, маленькие глазки его были посажены чересчур близко к переносице. Где-то я уже видел это лицо, точно, но где это было, вспомнить не удавалось.

– Я – Николай Зайцев, – произнес он с таким видом, как будто представился по меньшей мере Джеймсом Бондом. Видимо, предполагалось, что все должны были знать, кто он такой.

– Это один из братьев Зайцевых, – вдруг сказал Казак, – попали впросак!

Точнее, он прошептал мне это прямо в ухо. В ответ я только пожал плечами.

– Надо поговорить, – Николай Зайцев смотрел почему-то только на меня.

– О чем? – пришлось реагировать. Я старался выглядеть спокойным, но голос предательски дрожал.

– О чем? – переспросил Зайцев и сделал шаг в мою сторону. – О том, как вы, суки, у Жени крысятничаете. Понял?

– Крысятничаем?! – истерично воскликнул Казак.

– Да я в жизни чужую копейку не брал, – сказал я. Мне удалось справиться с самим собой, и голос мой был преисполнен благородного негодования. В ту же самую минуту Зайцев ударил меня правой. Точным коротким хуком в челюсть. Это произошло так неожиданно, что я не то что увернуться, даже испугаться не успел. Просто внезапно послышался какой-то хруст, и тут же я оказался на полу, у окна. Боль иглой впилась в подбородок. В глазах потемнело.

Откуда-то издалека я услышал, как Зайцев спросил у Казака:

– Тоже хочешь?

Сознание постепенно начинало проясняться. Звуки становились четче. Я сел прямо на полу и принялся ощупывать лицо. Вроде все было цело. Неожиданно я вспомнил, откуда мне было знакомо его лицо. Тогда, в Израиле. Вместе с Ингой. Это был он, точно. Предательское второе «я» подбивало сказать что-то вроде: «А Инга и с тобой была жесткой, или в этом деле ты не очень? С чего бы это она съебалась тогда от тебя ко мне?»

– Давайте успокоимся, – тихо, почти шепотом, сказал Казак.

Аркатов хранил непроницаемое молчание. Я с трудом поднялся. Потряс головой. В ушах был слышен какой-то далекий не то звон, не то гул.

– Это мои пацаны, – говорил меж тем Зайцев, кивая в сторону окна, – долго я тут тереть не в настроении. Будете понты колотить, в лес отвезем и зароем, ясно?

Мы молчали. Каждый по-своему. Мое молчание было пропитано злобой, черной ненавистью. Я представлял Зайцева с распоротым брюхом. Выпущенными наружу кишками. Вытаращенными блеклыми глазами. И отчего-то Ингу, присевшую над телом, трущуюся клитором о его вывалившийся наружу синий язык.

Аркатов молчал от страха. От ужаса открывшейся внезапно перспективы быть похороненным ни за что ни про что где-нибудь в глухом Подмосковье.

Казак молчал в негодовании. Он просто слов не находил, чтобы выразить всю истерику, которая творилась в его душе.

– Вы меня всю дорогу наебывали, – подал вдруг голос Женя. Надо же! Я думал, он не умеет чеканить слова столь громко и четко.

– С чего ты это взял? – нарушил молчание Коля. Он был очень бледен. На минуту я задумался, проступила ли бледность через мой сан-ситивский загар. Во всяком случае, руки дрожали. Изнутри я потрогал языком кровоточащую губу.

– Во-первых, – сказал инвестор. На щеках его играл румянец. Я думаю, что Женя нервничал не меньше нашего. – Во-первых, – повторил он, – вы меня на этот никчемный бизнес развели.

– Ты что? – от удивления и обиды Казак просто взвизгнул. – Ты же сам к нам привязался, мол, давайте вместе замутим…

– Полегче-полегче, – Зайцев покачал головой. Коля умолк. Я молчал тоже. От Аркатова, похоже, вовсе осталась только внешняя оболочка, а сам директор странным образом испарился.