И до Пялиц добрался прогресс. Дверца в заборе оказалась оборудована домофоном. Он был установлен рядом с антикварным почтовым ящиком с яркой надписью для дураков: «Для писем и газет». Я щелкнула ногтем по звонкой утробе ящика и надавила на кнопку звонка.

— Кто? — почти сразу из домофона раздался приятный мужской голос.

Я прокашлялась и четко доложила:

— Из Питера. Я Марина. Николай звонил вам насчет меня.

— Ага! — обрадовался приятный голос, и в замке что-то щелкнуло. — Проходите.

Я распахнула дверцу и очутилась в неуютном дворе, с обширными следами недавно свернутого здесь строительства. Откуда-то из засады испуганно взлаяла тонким голоском невидимая собачка. А от дома навстречу мне уже спешил немолодой мужчина в строгом черном костюме, белой рубашке и темно-бордовом галстуке. Если он разрядился столь официально, ожидая встречи со мной, то это лестно.

— Здравствуй, Мариночка. — Мужчина резво подскочил ко мне и, прежде чем я успела от него увернуться, поцеловал меня в щеку. — Я Николай, — негромко представился он, — Сейчас открою ворота.

«Еще один Николай, — про себя ухмыльнулась я. — Сколько их здесь? Каждый второй? Лет сорок назад у местного попа, похоже, закончились святцы. Хотя тогда попов здесь, наверное, и не было».

Мужчина тем временем уже распахнул ворота и даже присвистнул, с восхищением уставившись на четырехглазую морду моего «мерседеса».

— Ишь ты! — прокомментировал он. — Заезжай, Мариночка.

Я аккуратно вкатила машину во двор, обогнула кучу строительного мусора и, повинуясь активным жестам «распорядителя» в темно-бордовом галстуке, припарковалась впритирку к крыльцу.

— Отлично, Мариночка! — в кривой улыбке расползся рот Николая. — Сейчас пойдем ужинать. Только сначала давай разберемся с делами. Где посылка, которую тебе передали в Санкт-Петербурге?

Мне резанул по ушам этот «Санкт-Петербург». Так говорят только дикторы с телевидения. И то иногда. А нормальные люди произносят короче — «Питер».

Впрочем, не только это. Николай на высоком бетонном крыльце сейчас смотрелся, точно плохой актер, который очень старается без ошибок сыграть свою роль в паршивенькой пьесе. Декламирует громко и четко, так, чтобы расслышали на галерке.

«А где же галерка?» — подумала я.

Она дала о себе знать, как только я распахнула багажник и, поднатужившись, начала вытаскивать оттуда сверток с крылом и лонжероном.

— Секундочку, девушка, — раздался у меня за спиной грозный окрик, и я даже вздрогнула.

Откуда он взялся, этот молоденький типчик в яркой летней рубашке и в темных очках, который сзади незаметно подкрался ко мне, я проморгала. Зато отлично видела, как широко распахнулась дверь дощатого сарайчика метрах в тридцати от меня, и оттуда выскочил мужчина в ментовской форме. Следом за ним из-за двери выглянули две любопытные рожицы — старичка и женщины средних лет.

«Понятые, — почему-то сразу же догадалась я. — Ну и во что же я вляпалась?»

— Лейтенант Груздев. — Парень в яркой рубашке сунул мне в нос красные «корочки», и я чисто автоматически прочитала: «Министерство внутренних дел России. Пялицкий РУВД…»

— Участковый инспектор, капитан Подпалый, — подойдя ко мне, представился второй мент. Тот, что в форме. — Понятые! — сипло проорал он в сторону сарайчика, и оттуда к нам засеменил старичок. Следом за ним дамочка средних лет.

А я ощутила легкую слабость в коленках. И подумала: «Сука Самохин! Толстожопый ублюдок! Подставил-таки, скотина! В этом проклятом пакете, что он мне передал, в лучшем случае сейчас обнаружат волыну.[2] В худшем — наркотики… Вляпалась, дура! И поделом! Не просчитала. Не проверила сверток».

— Гольдштейн Марина Александровна? — задал дежурный вопрос Подпалый, и сразу следом за ним злорадно скрипнул старичок-понятой:

— Жидовка, чего ли? Я резко обернулась.

— Немка, придурок! Поня-а-ал?.. Вижу, понял! Тогда иди смени памперс! — И, оставив в покое захлебнувшегося от возмущения деда, уткнулась взглядом в ментовского капитана. — Чем обязана, сударь?

— Документы, пожалуйста. — Он, словно нищий в переходе метро, протянул мне ладошку, и я, невозмутимо пожав плечами, сунулась в салон машины за сумочкой.

Сразу же сзади прямо мне в ухо жарко задышал лейтенант Груздев — следил, чтобы я, не дай Бог, вместе с документами не прихватила, что-нибудь колюще-режущее, огнестрельное. И не выпустила бы им всем кишки. Перебьются! Обломятся! Подобного удовольствия я сейчас никому не доставлю.

— Документы в кармашке. — Я протянула сумочку участковому, и он выудил наружу мой паспорт.

Полистал без особого интереса и с пафосом объявил, скорее не мне, а дедушке-одуванчику и бальзаковской барышне:

— Гражданка Гольдштейн. По оперативным данным в вашей машине… — он заглянул в техпаспорт, — …«мерседес-бенц-320», государственный номер…

Короче мне предлагалось ответить, а нету ли у меня с собой — в одежде, в сумочке, в машине — запрещенных предметов или веществ. Если таковые имеются, то не буду ли я столь любезна выдать их добровольно.

«Есть, — думала я. — В свертке с крылом и лонжероном. Вот ведь пидор Самохин! Из-за него теперь предстоит проторчать в этой дыре несколько дней, пока меня не отмажет Организация. А потом вместо югов я не поленюсь на пару недель возвратиться в Питер. Ой, Самохин! Моя месть будет страшна! В лучшем случае ты останешься на всю жизнь инвалидом. Тебе сломают хребет за то, что утратил чувство реальности. Обнаглел, почувствовал себя безнаказанным. И рыпнулся на того, на кого не стоило рыпаться!»

— Проверьте этот пакет. — Я вытащила из багажника сверток с железом и с грохотом швырнула его под ноги ментам. — Если что-то и есть, то только там. А за свою машину, одежду и сумочку я отвечаю.

Лейтенант брезгливо ткнул носком кроссовки самохинскую посылку и поставил меня в известность:

— Все наши действия фиксируются на видеокассету. — Он ткнул пальцем в сторону крыльца, и только тогда я обратила внимание на камеру, установленную над дверью. К моему задержанию эти парни подготовились основательно. — Пожалуйста, распакуйте сверток.

— Пожалуйста, распакуйте сами, — ослепительно улыбнулась я лейтенантику. — Эта вещь мне не принадлежит. Ее просил отвезти по этому адресу, — я, работая на видеокамеру, картинно обвела рукой двор, — мой знакомый, ваш земляк, проживающий сейчас в Петербурге, Самохин Николай Анатольевич. Посылка предназначена его брату, который работает у вас в РУВД. Со слов Самохина это запчасти для джипа «сузуки». Что там на самом деле — не знаю. Не проверяла. Не привыкла копаться в чужих вещах… А привыкла, дурочка, доверять людям.

Мой коротенький монолог внимательно выслушали. С саркастическими улыбочками. Мол, болтай, болтай, девочка. Что тебе еще остается делать, как не болтать и не пытаться подставить нашего Колю Самохина и его братьев, честных, заслуженных работников МВД? Но мы-то знаем, что все это — треп. И нам на него наплевать. И сейчас возьмем тебя на цугундер.

— Черт с ней, — дослушав меня до конца, распорядился Подпалый. — Понятые, подойдите поближе. Коля, не заслоняй сверток от камеры. Распакуй его…

Я, не сдержавшись, хихикнула. Третий Коля подряд! Фантазией жителей Пялиц Господь не обидел. Какая широкая палитра имен!

— Посмейси, посмейси-и-и, рестанка, — прокряхтел старичок, а Коля уже разодрал с треском бумагу и, радостно пискнув, извлек на свет Божий целлофановый пакет с беленьким порошком.

«Граммов пятьдесят, — прикинула я. — Ого-го! Меня подставляют с размахом! Ведь достаточно было бы и одного жалкого чека. Так нет, не пожалели среднеоптовой партии. Интересно, что же за ставки в этой игре?»

— Что в этом пакетике? — блеснул глазами Подпалый.

— Я же сказала, не знаю.

— Ах да, — с сарказмом произнес участковый. — Это не ваше. Конечно-конечно… Коля, составляй акт изъятия.

Старичок у меня за спиной мерзко хихикал. Как же мне хотелось взять его за шкирят-ник и повозить носом по этому клятому двору! Я даже попыталась прикинуть, а успею ли разодрать ему морду о выложенную тротуарной плиткой дорожку, прежде чем в меня вцепятся мусора. Но потом отказалась от такой соблазнительной мысли. Зачем усугублять?.. И я увлеченно начала помогать ментам составлять протокол моего задержания. Если чувствуешь, что изнасилования не избежать, тогда расслабься и постарайся получить удовольствие. Вот я и расслаблялась. С веселой улыбочкой, чем очень бесила старика-понятого.