Теперь вам следует узнать, что смерть нисходит с седьмого уровня. То, что известно нам как жизнь, приходит с первого уровня. Рождение начинается с физического тела; рождение означает начало физического, материального. Вот почему вначале физическое тело входит в утробу матери, и только потом следуют остальные тела. Итак, первое тело является началом жизни, а последнее тело, тело нирваны, является тем, откуда приходит смерть. Поэтому люди, слишком привязанные к первому телу, панически боятся смерти, а страшащемуся смерти никогда не познать седьмое тело.
При постепенном отпускании физического тела наступает момент приятия смерти. Только тогда мы знаем. Познавший смерть освобожден в истинном смысле этого слова, потому что тогда жизнь и смерть становятся двумя частями одного и того же, а человек выходит за эти пределы. Поэтому нет даже надежды, что наука достигнет седьмого тела, хотя и есть некоторая возможность ее проникновения на шестой уровень.
Двери четвертого тела открыты для науки, теперь ей нетрудно достичь пятого, но для этого необходимы люди с научным складом ума и религиозным сердцем. Как только такие появятся, переход на пятый уровень не заставит себя ждать. Однако это трудная комбинация, потому что обучение ученых множества направлений блокирует их от религиозности. Точно так же и религиозное обучение мешает человеку стать ученым. Эти две отрасли нигде не пересекаются, что и создает проблему.
Однако иногда это происходит, и в таких случаях знание достигает нового пика. Возьмем, для примера, Патанджали: он был человеком с научным складом ума, но ушел в религию. Он поднял йогу на высоту, не превзойденную до сих пор. Патанджали давно мертв, с того времени многое можно было сделать, но не нашлось ни единого человека, который обладал бы интеллектом ученого и внутренним миром духовного практика. Ни один не взобрался на более высокую ступень йоги. Шри Ауробиндо пытался, но ему это не удалось.
Ум Шри Ауробиндо был научным — возможно, более научным, чем у Патанджали, потому что он получил образование на Западе. Его образование безупречно и превосходно. Когда Шри Ауробиндо было шесть лет, отец отправил его из Индии, запретив возвращаться до полного возмужания. Даже лежа на смертном одре, когда другие родственники поговаривали о возвращении Шри Ауробиндо, отец не разрешил. Он сказал: «Ничего страшного, если я не увижу его перед смертью. Он должен полностью пропитаться западной культурой. Не позволю даже тени Востока упасть на него. Не сообщайте ему о моей смерти». Должно быть, он был очень смелым отцом. Вот каким образом Шри Ауробиндо глубоко погрузился в культуру Запада. Если в мире и был человек, которого можно было бы назвать западником, то это был именно Шри Ауробиндо. После возвращения в Индию ему пришлось заново учить родной язык.
Знания науки были полны, но религия стала более поздним внедрением, которое не могло проникнуть глубоко; иначе этот человек покорил бы более высокие вершины, чем Патанджали. Но этого не произошло. В более глубоком понимании западное образование стало препятствием, потому что он мыслил полностью как ученый. Он перенес всю теорию Дарвина в религию. Он ввел в религию мысли, принесенные с Запада. Но он не обладал внутренним пониманием религии, которое он мог бы принести в науку. В результате он написал объемные научные труды, где религия прослеживается вполне поверхностно, ведь любые попытки объяснить тайны шестого и седьмого тел непременно обречены на провал, потому что они необъяснимы в терминах науки и логики. Когда бы ни было установлено равновесие между научным интеллектом и религиозным умом, обязательно достигается великая высота. Но возможность подобного весьма мала на Востоке, потому что Восток утратил свою религиозность, а научным мышлением он и вовсе никогда не обладал. На Западе такая возможность более велика, потому что там стало слишком много науки.
Когда возникает излишек, маятник всегда отклоняется в противоположную сторону. Вот почему сверхинтеллектуалы Запада зачитываются Гитой с удовольствием, уже не встречаемым на Востоке.
Шопенгауэр, впервые прочитав Гиту, положил ее на голову и затанцевал в экстазе. Когда окружающие поинтересовались причиной подобного безумного поведения, он ответил: «Эта книга достойна не только прочтения, но и того, чтобы положить ее на голову и пуститься в пляс! Никогда прежде я даже не знал, что на этой земле жили люди, говорившие подобным образом. Я никогда не был способен изложить свои мысли в словах так, как это было сделано в этой книге». Теперь в Индии уже не найти человека, который мог бы танцевать с Гитой на голове. Находятся только те, что подкладывают Гиту под себя, путешествуя в электричках, — но это так бессмысленно.
В конце этого века откроются новые высоты, потому что, когда возникает потребность, в мире активизируются многие силы. Перед смертью Эйнштейн стал религиозным. В течение жизни он оставался ученым, но перед приближением смерти он стал религиозным. Вот почему ученые говорили: «Не следует воспринимать последние слова Эйнштейна серьезно. Он сошел с ума».
Последние слова Эйнштейна были преисполнены смысла. Он сказал: «Я думал, что смогу познать о мире все, что только может быть познано, но чем больше я познавал, тем больше понимал тщетность своих усилий, потому что непознанного оставалось бесконечно больше. Я думал, что однажды смогу разрешить тайну мира науки, сведя ее к математическому уравнению, и тогда она перестанет быть тайной. Но проблемы математики становились все больше и больше, и вместо того, чтобы разрешить тайну мира, они сами по себе становились тайной. Теперь эту проблему разрешить невозможно».
Некоторые из величайших ученых современности блуждают на периферии религии. Такая возможность стала реальна для науки, потому что она исследовала второе тело и подбирается к третьему, где невозможно избежать отблесков религии. Она сама по себе вторгается в неизвестный мир неуверенности и возможности. Иногда кое-где ей приходится признавать непознаваемое. Науке придется признать, что существует намного больше того, что можно увидеть невооруженным глазом. Невидимое существует; неслышимое тоже существует. Сто лет назад мы утверждали, что если что-то невозможно увидеть, услышать, пощупать, значит, это не существует. Теперь наука говорит противоположное. Она говорит, что доля видимого мала, невидимое же огромно. Диапазон звука мал, но то, что неслышимо, — бесконечно.
