Именно это написал ты в зале суда и передал мне через Закхейма. И ни слова не добавил. На протяжении семи лет. Почему же теперь ты, как привидение, возник в окне моей новой жизни? Уходи в поля и охоться себе на просторе. Уходи в звездный холод – на своем черно-белом космическом корабле. Уходи и не возвращайся. Даже в грезах моих не появляйся. Даже в томлении моего тела. Даже в потрескиванья стен и скрипе половиц. Выйди из гравюры на дереве. Из черного капюшона. Почему бы тебе не пересечь снежную пустыню и не постучаться в первую же хижину, взыскуя тепла и света? Женись на своей секретарше-очкарике. Женись на одной из своих поклонниц. Возьми себе женщину и построй ей дом. Сделай так, чтобы зимой пылал в этом доме камин. Чтобы был небольшой фруктовый сад во дворе. Розы. Голубятня. Быть может, родится у тебя еще один сын, и, возвращаясь по вечерам с работы, ты сможешь сидеть с ним у черного письменного стола, вырезать для него картинки из американского географического журнала, касаться его волос, пачкая их клеем. Жена проведет рукою по твоему усталому лбу. По ночам она станет массировать тебе затылок, онемевший от работы за письменным столом и от одиночества. Вы можете поставить пластинку: не Вивальди, не Альбинони. Возможно, какой-нибудь хрипящий джаз. А на улице проливной дождь. Вода будет журчать в водосточных трубах. И из соседней комнаты повеет на вас ароматом детского сна – запахом талька и шампуня. Вы будете лежать в постели, прислушиваясь к шуму ветра за оконными ставнями. Каждый читает свою книгу. Либо ты тихонько рассказываешь о наполеоновских войнах. А затем будет погашен свет, и ее пальцы отправятся побродить меж курчавых волос на твоей груди. Ты зажмуришь глаза… И тогда явлюсь я – словно что-то прошелестит между вами. И в темноте мы с тобой вдвоем беззвучно рассмеемся. Мой джин и моя бутылка.

А сейчас – уже почти шесть утра. Я всю ночь писала тебе. Приму ванну, оденусь и пойду готовить завтрак моей девочке и моему мужу. Есть в мире счастье, Алек. И страдание – это отнюдь не его противоположность, это – путь, усеянный колючками, который нам предстоит проделать, – ползком, на брюхе, – чтобы добраться до той лесной поляны, залитой серебристым лунным светом, которая зовет нас и ждет.

Не забывай.

Илана

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. К ТВОЕМУ СВЕДЕНИЮ АЛЕКС. ПО ЗАКОНУ БОАЗ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ И НАХОДИТСЯ НА ПОПЕЧЕНИИ МАТЕРИ. ПРЕДПРИНЯТЫЕ ТОБОЙ ДЕЙСТВИЯ МОГУТ БЫТЬ КВАЛИФИЦИРОВАНЫ КАК ПОХИЩЕНИЕ. СОМО ВЗВЕШИВАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫДВИЖЕНИЯ ПРОТИВ ТЕБЯ УГОЛОВНОГО ИСКА. МОЖЕТ ПЕРЕСМОТРИШЬ СВОЙ ОТКАЗ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРОДАЖИ СОБСТВЕННОСТИ. СОВЕТУЮ ТЕБЕ СПУСТИТЬСЯ С ДЕРЕВА.

ЗАКХЕЙМ

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. МОЙ КОМПАНЬОН ОКАЗЫВАЕТ ДАВЛЕНИЕ ПО НЕСКОЛЬКИМ НАПРАВЛЕНИЯМ. СИТУАЦИЯ ДЕЛИКАТНАЯ. РЕШЕНИЕ В ВАШИХ РУКАХ.

РОБЕРТО ДИ МОДЕНА

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ЛИЧНО ДИ МОДЕНА ИЕРУСАЛИМ ИЗРАИЛЬ. ПРЕДЛОЖИТЕ ОТ МОЕГО ИМЕНИ СУПРУГАМ СОМО И ЗАКХЕЙМУ ЕЩЕ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ В ОБМЕН НА ОБЯЗАТЕЛЬСТВО ОСТАВИТЬ БОАЗА В ПОКОЕ. ЕСЛИ ПОЖЕЛАЕТЕ, Я ОСВОБОЖУ ВАС.

АЛЕКС

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. ПОЗВОЛЬ МНЕ ПРОДАТЬ СОБСТВЕННОСТЬ, И Я ОБЯЗУЮСЬ, ЧТО БОАЗ СМОЖЕТ ОСТАТЬСЯ. ЕСЛИ ТЫ ОТКАЖЕШЬСЯ – ОН ВПОЛНЕ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ЗА РЕШЕТКОЙ. ВСПОМНИ, ЧТО ОН УЖЕ БЫЛ ПРИГОВОРЕН УСЛОВНО. РОБЕРТО ТЕБЯ ОСТАВЛЯЕТ. ПЕРЕСТАНЬ ГЛУПИТЬ И ДАЙ МНЕ ПОМОЧЬ ТЕБЕ. НЕ ОТКАЗЫВАЙСЯ ОТ СВОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО ДРУГА. ОСТАЛЬНЫЕ ЛИШЬ ДОЖИДАЮТСЯ ТВОЕЙ СМЕРТИ И НАСЛЕДСТВА. ХВАТИТ СХОДИТЬ С УМА. ВОСПОЛЬЗУЙСЯ ХОТЬ НЕМНОГО СВОИМ ПРОСЛАВЛЕННЫМ УМОМ. ПО ТВОЕЙ ВИНЕ Я СКОНЧАЮСЬ ОТ ЯЗВЫ ЖЕЛУДКА.

МАНФРЕД

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ЛИЧНО ЗАКХЕЙМУ ИЕРУСАЛИМ ИЗРАИЛЬ. ПРОЩАЮ ТЕБЯ ПРИ УСЛОВИИ, ЧТО ПЕРЕСТАНЕШЬ НАДОЕДАТЬ. ВМЕСТО ИМУЩЕСТВА В ЗИХРОНЕ РАЗРЕШАЮ ПРОДАТЬ ТВОЕМУ КЛИЕНТУ ДОМ И УЧАСТОК В МАГДИЭЛЕ. Я ИЗ ТЕБЯ ДУШУ ВЫТРЯСУ, ЕСЛИ СНОВА ПОПЫТАЕШЬСЯ ХИТРИТЬ. ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

АЛЕКС

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. ПЕРЕДАЛ ВАШИ ДЕЛА МОЕМУ КОМПАНЬОНУ. НО ХАРД ФИЛИНГС

РОБЕРТО ДИ МОДЕНА

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. ВСЕ УСТРОЕНО. БОАЗ ПОД МОЕЙ ПРЕДАННОЙ ОПЕКОЙ. Я ПРОДОЛЖАЮ ПРИКАРМЛИВАТЬ СОМО, НО ДЕРЖУ ЕГО НА КОРОТКОМ ПОВОДКЕ. БЕРЕГИ СВОЕ ЗДОРОВЬЕ.

МАНФРЕД

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] СОМО ТАРНАЗ 7 ИЕРУСАЛИМ. Я РЕШИЛ ИЗМЕНИТЬ СВОЕ ЗАВЕЩАНИЕ. ВЫ ПОЛУЧАЕТЕ ЧЕТВЕРТЬ, А ОСТАЛЬНОЕ ПОЙДЕТ БОАЗУ ПРИ УСЛОВИИ, ЧТО СОГЛАСИТЕСЬ ЮРИДИЧЕСКИ ОФОРМИТЬ МЕНЯ ЕГО ОПЕКУНОМ ДО ДОСТИЖЕНИЯ ИМ СОВЕРШЕННОЛЕТИЯ. ПОЖАЛУЙСТА ПРИМИТЕ РЕШЕНИЕ КАК МОЖНО СКОРЕЕ.

АЛЕКСАНДР ГИДОН

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] Г-НУ ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. ПРИ ВСЕМ УВАЖЕНИИ К ВАМ, МОЙ ГОСПОДИН, БОАЗ ПРОДАЖЕ НЕ ПОДЛЕЖИТ. МАТЬ ЕГО ОТВЕЧАЕТ ЗА НЕГО, А Я ОТВЕЧАЮ ЗА НЕЕ. ЕСЛИ ВЫ ЖЕЛАЕТЕ ЕМУ ДОБРА, А ТАКЖЕ В КАЧЕСТВЕ ЧАСТИЧНОГО ИСКУПЛЕНИЯ ВАШИХ УЖАСНЫХ ГРЕХОВ, СОИЗВОЛЬТЕ СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЯ ВО ИМЯ ОСВОБОЖДЕНИЯ ЭРЕЦ-ИСРАЭЛЬ И ВЕРНУТЬ МАЛЬЧИКА ПОД НАШ ПРИСМОТР.

МИХАЭЛЬ СОМО

* * *

[ТЕЛЕГРАММА] ГИДОНУ УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ИЛЛИНОЙС ЧИКАГО. Я ПРОДАЛ МАГДИЭЛЬ СОМО, ПРЕДСТАВЛЯЮЩЕМУ СВОЕГО ПАТРОНА, МИЛЛИОНЕРА-ФАНАТИКА ИЗ ПАРИЖА. ДЛЯ ОБМЕНА С ФРАНЦУЗСКИМ МОНАСТЫРЕМ НА ЗЕМЛИ, РАСПОЛОЖЕННЫЕ НА ЗАПАДНОМ БЕРЕГУ ИОРДАНА. МОЙ ЗЯТЬ ТОЖЕ В ДЕЛЕ. ПРЕДЛАГАЮТ ТЕБЕ ВЛОЖИТЬ НАЛИЧНЫЕ ДЛЯ ПРИОБРЕТЕНИЯ НЕДВИЖИМОСТИ НА ТЕРРИТОРИЯХ, НАХОДЯЩИХСЯ ПОД ЮРИСДИКЦИЕЙ ИЗРАИЛЬСКОЙ ВОЕННОЙ АДМИНИСТРАЦИИ. БУДУЩЕЕ – ИМЕННО ТАМ. НАУЧИСЬ ХОТЬ ЧЕМУ-НИБУДЬ У СВОЕГО ОТЦА В ЕГО ВЕЛИКИЕ ДНИ. ЖДУ УКАЗАНИЙ.

МАНФРЕД

* * *

Илане Сомо

ул. ТАРНАЗ, 7,

Иерусалим

Бейт-Авраам,

17.8.76

Здравствуй, Илана

Письмо твое меня огорчило, обидело и причинило боль. Кто же не мечтает иногда подняться, взлететь и сгореть дотла в пламени какой-нибудь далекой свечи? Зря ты надо мной смеешься, но ведь не ты придумала этот извечный выбор между огнем и пеплом, ведь и я в замкнутом кругу. Может быть, я тебе кое-что расскажу. Примерно полгода тому назад выпало мне в очередной раз убирать наш клуб. Было утро, шел дождь, и молодой парень, мне не знакомый, волонтер то ли из Исландии, то ли из Финляндии, в очках, загорелый, с влажными волосами, сидел в одиночестве в углу, погруженный в раздумья, плавая в сигаретном дыму, и писал письмо. Кроме «доброе утро» и «извините», мы не обменялись ни единым словом. Стояла полная тишина, в окнах – серый дождь. Я дважды сполоснула пол, протерла и под его ногами, опорожнила, вымыла и вернула ему пепельницу, и в это мгновение он улыбнулся мне с грустью, горечью и состраданием, словно ему была известна истина. Если бы он сказал мне «сядь», если бы поманил меня рукой, ничто на свете не остановило бы меня. Я могла бы забыть все. Но не смогла. Со всех сторон притаились в засаде ухмылки, мелкие унижения, раскаяние, опасение, что мои подмышки пахнут потом, боязнь не справиться с пряжками, смущение, замок «молния», мокрый пол, пуговицы, грубый бюстгальтер со шнурками, утренний свет, открытая дверь, холод, занавески, сданные в стирку, запах хлорки, стыд. Словно непробиваемая стена. Ни одной живой душе я не рассказала об этом, только тебе, и, по сути, даже тебе не рассказала. Да и вообще – никакого рассказа нет. А Иоаш был призван на резервистскую службу, на Голанские высоты, а без четверти десять была у меня с Ифтахом очередь к зубному врачу. Ничего не было, кроме боли понимания: словно непробиваемая стена. Словно невозвратимая потеря. В тот вечер я выкрасила в белый цвет мебель на веранде – чтобы удивить Иоаша, когда он вернется. Детям приготовила шоколадное мороженое по домашнему рецепту. А ночью я гладила, гладила, пока не кончились передачи по радио, а приемник продолжал издавать хрипящие звуки, и сторож, проходя мимо, смеясь, сказал под моим открытым окном: «Поздно, Рахель!» Никакого рассказа нет, Илана. Иди-ка ты работать в свой книжный магазин на полдня, в те часы, когда Ифат в яслях. Поступи на какие-нибудь заочные курсы. Купи себе что-нибудь новенькое взамен коричневого платья: из твоего письма я поняла, до чего оно тебе надоело. Если хочешь, называй меня ежом. Если хочешь, не отвечай мне. Иоаш работает в ночную смену на ферме, а я устала, и в раковине полно посуды. Кончаю.