Но я стал посылать своих санньяси на его выступления. И они садились в первых рядах, в своих оранжевых одеждах. И, как только Кришнамурти видел санньяси в их традиционной одежде, он забывал обо всем. Он забывал о предмете своего выступления и начинал говорить обо мне. Он злился и говорил: "Я не могу понять, почему эти санньяси сидят здесь передо мной. Я - против этих одежд. Я - против санньяси".
Я же сказал своим людям: "Когда он злится - смейтесь. Это разозлит его еще больше". И мои санньяси приходили на все его выступления, где бы он ни появлялся.
Лично я воспринимаю это как своего рода извращенное сострадание. Не следует проявлять такую настойчивость - просто нужно сделать доступным все, чем обладаешь. Каждый волен решать, выбирать то, что ты предлагаешь, или отказаться - свобода воли остается за каждым. Нельзя навязывать свои идеи всем остальным.
Хотя его идеи и были о свободе, проблема заключалась в том, что он хотел, чтобы вы согласились с ним, лишив вас свободы выбора. Он не понимал, что это рабство - психологическое порабощение людей.
Можно лишь делиться своими представлениями о свободе - и все. Остальное - за людьми. Если что-то заденет струну в их сердцах - хорошо, если они останутся глухими к твоим словам - что тут поделаешь?
Никого нельзя насильственно привести к свободе. О какой свободе может идти речь, если она навязана против твоей воли? Ты свободен... но под дулами автоматов!
Можно лишь высказывать свои мысли и затем забывать об этом. Что же касается меня, я считаю просветление величайшим развлечением. Лишь просветленный человек может искренне развлекаться, наслаждаться жизнью, смеяться. Что общего могут иметь с этим несчастные люди?
Я отказался встречаться с ним по той простой причине, что не хотел без нужды злить его. Он был старым, больным человеком и, как и я, прекрасно знал, что мы не придем с ним к согласию ни в одном вопросе.
Мне совершенно чужды старые представления о развлечениях или старые представления о просветлении.
Кришнамурти же принадлежал к старому типу учителей: упрямый, уверенный в том, что лишь он знает истину. Но существует множество сторон истины и еще больше способов преподносить ее. И человек правды должен делиться своим знанием - любовно, мирно, давая абсолютную свободу каждому, кто хочет ступить на путь исследования реальности. Если кто-то не хочет ступать на этот путь - это не повод злиться. Гнев доказывает, что ты ожидал иного от этого человека.
Если вы не понимаете меня - ничего страшного. Это ваше дело - понимать или не понимать. Я продолжаю идти своим путем. Если кто-то пожелает стать моим попутчиком - милости прошу! Если же он захочет расстаться со мной посреди пути - это его право.
Но мой подход отличен от подхода Кришнамурти, потому что в моей жизни никогда не было учителя. Это позволило мне начать работать в ином пространстве. Не зная сам учительской опеки, я предоставляю вам полную свободу. Я и сам наслаждался свободой. Я никогда никого не слушал, я жил, как хотел. И эти слова я адресую всем вам - живите так, как вы хотите. Я могу поделиться с вами своим пониманием - выбор же за вами. Я не вижу причины сердиться.
Кришнамурти заставили стать просветленным. На протяжении двадцати пяти лет теософическое движение и, в частности, его президент, Анни Безант, и один из его представителей, Лидбитер, держали его почти в заточении. Ему не позволяли встречаться с обычными людьми. Их план состоял в том, чтобы внезапно представить миру великого учителя. Итак, они готовили почву для будущего всемирного учителя, способного спасти все человечество. Они распространяли книги, литературу, где говорилось, что "вскоре появится всемирный учитель".
И они скрывали от мира Кришнамурти и еще пятерых детей - ведь как знать, кто может оказаться наиболее подходящим в нужное время? Четырех они отвергли, один умер, и Кришнамурти был избран всемирным учителем, и он был полностью подготовлен для этой роли. Даже книги были написаны за него. Лидбитер написал их. Великая книга "У ног учителя" была "написана" Кришнамурти в тринадцатилетнем возрасте - он даже не помнит об этом! Позже, когда его спросили: "Написали ли вы эту книгу?" - он ответил: "Не помню".
Дело в том, что он никогда не писал этой вещи. Я глубоко изучил эту книгу и другие труды Лидбитера - это один и тот же стиль. Да, это Лидбитер написал книгу под именем "Дж. Кришнамурти", чтобы доказать миру, что Кришнамурти - божественное воплощение. Кто же еще способен написать такую книгу в тринадцатилетнем возрасте?
Книга действительно великая. Лидбитер был весьма красноречивым писателем и высокообразованным человеком. Он остановил свой выбор на Дж. Кришнамурти и на его брате, Нитиананде, когда Кришнамурти было всего девять лет.
Оба мальчика играли на берегу реки в Мадрасе, возле Адиара, где располагалась штаб-квартира теософского движения. Лидбитер увидел этих двух ребят, плещущихся у берега, обливающих друг дружку водой из реки. А он, безусловно, был очень проницательным человеком - он сразу понял, что с помощью этих мальчиков может удаться великое начинание. Он также нашел и трех других ребят - каждый из них прославился на своем поприще.
Нитиананда умер из-за слишком суровой дисциплины. Он был хрупким мальчиком. Эти дети должны были просыпаться в три часа утра, исполнять всевозможные ритуалы, слушать священные тексты, есть лишь определенную пищу...
Беда с Лидбитером заключалась в том, что он был гомосексуалистом и вступал в половые отношения с каждым мальчиком, не исключая и Кришнамурти. Против Лидбитера было возбуждено дело в Верховном Суде Мадраса. Отец же этих детей был бедным клерком. Его жена умерла, и он еле-еле сводил концы с концами, не зная, как содержать двоих детей и свой офис... Так что, когда англичанка Анни Безант, уступив настояниям Лидбитера, согласилась усыновить мальчиков, их отец очень обрадовался. Анни Безант была всемирно известной женщиной.
Он дал свое согласие Анни Безант, но многие люди знали, что Лидбитер совершил сексуальное надругательство над мальчиками. Но Анни Безант, будучи высокопоставленной английской леди, сумела переправить детей в Великобританию прежде, чем было вынесено решение суда. Это было несложно - Индия тогда находилась под британским правлением, а Анни Безант была очень влиятельной женщиной.
Итак, она отправила детей из страны.
И постановление суда, предписывающее возвращение детей их отцу, запоздало - детей там уже не было.
Она не послала этих детей, включая и Дж. Кришнамурти, в государственную школу. Как можно было посылать этих феноменальных ребят в обычную школу? Там они могли начать вести себя как обычные школьники - могли даже начать курить! И Кришнамурти содержался как заключенный. Его обучали частные учителя и пичкали всевозможной ерундой - религией, священными текстами.
Таким образом, возникла ситуация, когда он восстал.
Был назначен день, когда его должны были объявить всемирным просветленным учителем. Шесть тысяч членов теософского движения съехались со всего мира в Голландию. И в последний момент, когда это должно было быть провозглашено, Кришнамурти встал и заявил: "Я - никакой не всемирный учитель, и я отказываюсь возглавлять какую-либо организацию". Специально для него была создана организация "Звезда Востока", и он должен был ее возглавить. Это был филиал теософского движения.
Он носил на себе эти раны всю жизнь. Двадцать пять лет он не мог простить своим учителям обид. Это был очень странный и трагический случай.
И потому, когда бы он ни говорил, он не мог освободиться от переживаний прошлого. Он продолжал сражаться со своими учителями, не думая, что он был действительно просветленным. Он обладал для этого разумом и всеми возможностями и очень близко приблизился к просветлению. Единственное, что мешало ему, - ненависть к своим прошлым учителям, обида на то, что было ему навязано. Этот гнев стал подводным течением всей его жизни.
Я люблю этого человека. Он принес в мир великое понимание, но сам так и остался почти просветленным. Он не был ни Гаутамой Буддой, ни Ма-цзы, ни Хякудзё. Мне грустно говорить об этом, потому что я люблю его. Его озарения были ясными, но что-то сдерживало его, не давало ему раскрыться, как цветку. Что-то давило на него, что-то давило на его психику. Он не был человеком абсолютной свободы, хотя и говорил лишь о ней.