Чтоб они провалились, эти ваши пассажиры…

– Это ваши пассажиры, – осторожно напомнил старпом. Самарин бросил на него короткий взгляд, и Иван Захарович испуганно замолчал.

– Проклятая чертовщина, – пробормотал Владлен Михайлович, раздраженно вталкивая пистолет в наплечную кобуру и натягивая сверху пиджак. – Сплошной кабак, никто ничего не знает, никого не найти… Не стойте столбом! Ищите Мокеева, ищите этого вашего вахтенного, выясняйте, куда мог подеваться Дорогин! Делайте что-нибудь, пока он не выкинул еще какой-нибудь фокус… Выставьте охрану возле шлюпок, только незаметно! Нечего рисоваться с автоматами. И постарайтесь, чтобы наш бравый капитан узнал обо всем последним… Имейте в виду, Нерижкозу.., черт, ну что у вас за фамилия!., так вот, имейте в виду: мы с вами связаны одной веревочкой, у вас в подвале зарыт труп, так что не пробуйте сделать вид, что вы меня не знаете. Если будем пропадать, то вместе. И на суде вам отвертеться не удастся: дескать, Самарин заставил, запугал… Если все кончится плохо, я вас попросту пришью, а потом уже пойду сдаваться. Ну, ну, не дрожите! Я вас не пугаю, а просто ввожу в курс дела, чтобы вы потом не удивлялись. Никаким судом пока что и не пахнет, а пахнет. А этот Дорогин, по-моему, ненормальный, от него всего можно ожидать. Кстати, надо подумать, не передать ли по сети внутреннего оповещения призыв ко всем честным гражданам помочь в задержании опасного маньяка. Пусть-ка побегает… Надо, чтобы он начал суетиться, и тогда мы его прихлопнем без особых проблем. Ну, вперед. Действуйте, Иван Захарович.

Он вытолкал трясущегося старпома в коридор и вышел следом. Иван Захарович до сих пор не мог опомниться от известия, что в его подвале зарыт покойник.

Ведь он же просил, умолял… По всему выходило, что Самарин прав: проклятому москвичу удалось намертво спутать Ивана Захаровича по рукам и ногам. Старпом тоскливо вздохнул и ощупал за пазухой пистолет. Ему пришло в голову, что не худо было бы пальнуть Самарину в спину и положиться на «авось», но это, конечно, не привело бы ни к чему хорошему.

Расставшись с перепуганным, но хорошо все понявшим старпомом, Владлен Михайлович заторопился на верхнюю палубу. Его не оставляла неприятная мысль: это непонятное падение в воду вряд ли было случайным, так же как и нелепое обвинение, выдвинутое против старпома. Девчонка отвлекала на себя внимание, причем, судя по всему, вполне успешно.

Зачем ей это понадобилось? Конечно же для того, чтобы развязать руки Дорогину. А что в таком случае делал этот тип, пока банда бездельников во главе со старпомом развлекалась, выуживая из воды чертову бабу? Владлен Михайлович почувствовал, что боится получить ответ на этот вопрос.

Ничего, сказал себе Владлен Михайлович. "У нас есть козырь – эта баба. Радиорубки на кораблях строят так, чтобы в них можно отсидеться даже во время нападения, слушая, как дураки барабанят в железную дверь, и посылая в эфир сигнал СОС.

Оттуда Дорогину ее не достать, и там Владлен Михайлович поговорит с этой стервой по душам. Деваться Дорогину некуда, он еще приползет на брюхе, моля о пощаде, особенно если услышит, как визжит его красавица. А она будет визжать как недорезанная свинья, потому что церемониться с ней Владлен Михайлович не станет. Вот только сначала надо посмотреть, как там золото…

С этими мыслями Самарин вышел на палубу и сразу увидел небольшую группку людей, окружившую какой-то лежавший на светлых досках настила продолговатый предмет. При ближайшем рассмотрении этот предмет оказался одним из членов команды.

Когда Владлен Михайлович, протолкавшись сквозь строй любопытных, склонился над ним, тот уже начал приходить в себя и слабо пошевелил рукой, обводя присутствующих мутным, ничего не выражающим взглядом. Это был часовой, поставленный охранять шлюпку, в которой лежали ящики.

Владлен Михайлович подавил желание прямо при всем честном народе всадить в этого идиота парочку пуль и спиной вперед выбрался из толпы. Прежде чем подойти к борту, он осмотрелся, обращая особое внимание на трубы, иллюминаторы и выступы палубной надстройки. Ему казалось, что Дорогин затаился где-то поблизости и, хихикая в кулак, наблюдает за ним. Самарин стиснул зубы. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Обойдя группу сердобольных граждан, уверенных, что лежащий на палубе матрос стал жертвой солнечного удара, Владлен Михайлович подошел к поручням и посмотрел туда, где палубой ниже висела на талях шлюпка. Шлюпка была на месте, но Самарину показалось, что закрывавший ее брезент кто-то трогал и затем довольно небрежно вернул на место. Замирая от нехорошего предчувствия, он шагнул к трапу, и тут его тронули за плечо.

Резко обернувшись, он увидел старпома. Это казалось невозможным, но Нерижкозу выглядел еще более растерянным и испуганным, чем несколько минут назад, в каюте Самарина.

– Мокеева нигде нет, – шепотом сообщил он. – Вахтенного тоже. Кладовая заперта на ключ.

– Так отоприте!

– Так ключ же у Мокеева, вы же сами ему отдали…

– Проклятие… Ладно, черт с ней, с этой кладовой, и так ясно, что они сбежали. Мокеева скорее всего искать уже не стоит, как и вашего вахтенного. Нужно допросить, эту стерву. Идемте в радиорубку.

На время забыв о шлюпке и оставшихся в ней ящиках, он решительно двинулся к служебному трапу.

Толкнув дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», Владлен Михайлович вошел в коридор и остановился, чутко поводя носом. В коридоре стоял кисловатый запах пороховой гари. Опустив глаза, он сразу увидел торчавшие из-за угла коридора ноги в стоптанных адидасовских кроссовках и все понял.

Вынув пистолет, Владлен Михайлович снял его с предохранителя и осторожно двинулся вперед, поманив за собой старпома. Нерижкозу испустил протяжный беззвучный вздох, тоже вынул пистолет и пошел следом за хозяином семенящей походкой человека, который движется вперед против собственной воли.

Свернув за угол, они оказались в тупичке, который замыкала тяжелая стальная дверь радиорубки.

Помимо двери, здесь имелись два тела: одно лежало на спине, широко разбросав руки и вытянув на середину коридора ноги в кроссовках, а другое скорчилось под самой дверью в позе зародыша, прижимая ладони к простреленному животу. Это тело еще дышало, а прямо над ним насмешливо поблескивала забранная небьющимся пластиком табличка, сообщавшая, что посторонним вход в радиорубку, оказывается, тоже воспрещен.

Владлен Михайлович опустился на корточки и брезгливо ткнул раненого в живот матроса стволом пистолета. Тот застонал и поднял на Самарина слезящиеся, полные предсмертной муки глаза.

– Где они? – спросил Владлен Михайлович.

– Помогите, – простонал умирающий. – Врача…

– Где они?

– Там, – умирающий слабо кивнул в сторону стальной двери. – Мы привели женщину, дверь открылась, и он начал стрелять… Помогите…

Самарин разогнулся, равнодушно переступил через него и постучал в дверь рукояткой пистолета.

– Открывай, Дорогин, – сказал он. – Бежать некуда, ты попался. Обещаю сохранить жизнь тебе и твоей подруге. Если нам придется резать дверь автогеном, ты пожалеешь. Повторяю: бежать тебе некуда.

– А зачем мне бежать? – раздался из-за двери спокойный голос. – Мне и тут неплохо. Тепло, светло, уютно, компания хорошая. Опять же, радио: можно музыку слушать, а можно и в эфир передать что-нибудь этакое интересное…

Владлен Михайлович яростно оглянулся на старпома. Нерижкозу стоял с совершенно ошарашенным видом, и толку от него, судя по всему, было мало.

Самарин махнул на него рукой: в конце концов, тот не мог знать, что Дорогин засядет именно в радиорубке. Или мог? Имея хоть какое-то время на размышления, об этом нетрудно было догадаться. Неужели эти сволочи как-то умудрились сговориться?

Что Дорогин ему пообещал? Или они были в сговоре с самого начала?

Владлен Михайлович снова повернулся к старпому, медленно поднимая пистолет. Нерижкозу заглянул в помертвевшие глаза Самарина и, как в открытой книге, прочел в них свою судьбу.