Paul Strathern

SCHOPENHAUER

Philosophy in an Hour

Перевод с английского А. Бушуева, Т. Бушуевой

Художественное оформление В. Матвеевой

© Paul Strathern, 1998

© Бушуев А., Бушуева Т., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014 КоЛибри®

Современная философия началась с Декарта. Все подвергая сомнению, он свел наше знание к единственно достоверному положению: cogito ergo sum[1]. К сожалению, потом он приступил к выстраиванию нашего знания о мире заново, как если бы до этого ничего не происходило. Чуть позже британские эмпирики Локк, Беркли и Юм встали на столь же разрушительный путь, утверждая, что наше знание базируется исключительно на опыте. К тому времени как Юм завершил этот процесс, от человеческого знания остались одни руины. Согласно Юму, весь наш опыт представляет собой пестрый набор самых разных ощущений и все наши выводы, сделанные на его основе, не имеют ровным счетом никакой философской достоверности.

Именно этот абсурд и пробудил Канта от его «догматических грез». Принимая во внимание эмпиризм, однако при этом отказываясь идти у него на поводу, Кант создал одну из величайших философских систем.

Начав с возвышенного и закончив смешным, Гегель позднее создал свою собственную, не менее внушительную философскую систему. Его современник Шопенгауэр отнесся к ней с презрением, которого она, несомненно, заслуживала. В том, что касается эпистемологии – учения о познании мира, сам он придерживался кантианской точки зрения. Однако Кант создал также возвышенную и прекрасную систему морали. В глазах Канта мир был наделен непревзойденной красотой и имел моральное основание. «Es ist gut»[2] – таковы, говорят, были его последние слова. А в своей последней великой работе, посвященной цели и назначению нашего мира, Кант сказал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне»[3]. Как мы увидим, Шопенгауэр смотрел на эти вещи совершенно иначе.

Шопенгауэр вновь возвращает нас на грешную землю. И хоть человеком он был малоприятным, его философские работы достойны восхищения. Из всех мыслителей он был самым тонким стилистом после Платона. Его философская система не может оставить вас равнодушными. Впервые после Сократа философия Шопенгауэра впитала в себя всю полноту личности своего создателя. Его труды дают нам наглядное представление о том, что это был за человек, правда, с одной оговоркой. Читая его работы, необходимо постоянно помнить: то, что на страницах его книг кажется верхом остроумия, проницательности и искренности, в реальной жизни может обернуться сарказмом, эгоизмом и агрессией. Вне сцены комедианты редко демонстрируют человеческие качества. И одно то обстоятельство, что остроумные философы – явление редкое, не делает их исключением из этого правила. (Сократу крайне повезло, что у нас не осталось свидетельств его жены Ксантиппы.)

Но Шопенгауэр был оригинален и в другом, куда более важном отношении. Не зря его называют «философом пессимизма». Как и в случае с другими крупными философами, невозможно избавиться от ощущения, что пишущий являет собой образец достойного поведения и ждет от вас того же. У него все необыкновенно серьезно и высоконравственно. (Даже Юм, разрушая все и вся, был крайне серьезен.) С другой стороны, Шопенгауэр не скрывает того, что воспринимает и сам мир, и нашу жизнь как неудачную шутку. В этом смысле он гораздо ближе к реальному положению дел, чем те, кто смотрит на мир сквозь розовые очки либо пытается отыскать в нем какое-либо предназначение. В свое время, послестолетий засилья христианства и века рационализма, шопенгауэровский пессимизм внес свежую струю. Хотя сам философ был пессимистом лишь в той степени, в какой утверждал, что миру безразлична наша судьба, он не унижает нас намеренно.

Такая точка зрения была высказана столь полно впервые со времен стоиков, дистанцировавшихся от этого мира с его злом и пороками. Шопенгауэр сделал то же самое, но только в ярко выраженной, напористой и приземленной манере. Кроме того, он был слишком большой эгоист, чтобы самому практиковать такое самоотречение (что не мешало ему видеть себя образцом аскетизма). Эти парадоксы в известной степени и объясняют популярность философии Шопенгауэра. Они проистекают из противоречий, лежавших глубоко в его натуре и оставшихся неразрешенными до конца его дней.

Артур Шопенгауэр родился 22 февраля 1788 г. на берегах Балтийского моря в городе Данциге (ныне польский Гданьск), откуда рукой подать до Кенигсберга, в котором прожил всю свою жизнь предмет его поклонения Иммануил Кант. Отец будущего философа был купцом, хотя и происходил из знатной семьи. Мать была веселой женщиной с нереализованными художественными наклонностями.

В семье царили космополитические взгляды. Мальчика нарекли Артуром по той причине, что этим именем называют детей в Англии и Франции. Когда в 1793 г. в Данциг вошли пруссаки, которые не разделяли столь непатриотичные воззрения, отец Шопенгауэра тотчас перевез семью и перевел свое коммерческое дело в вольный город Гамбург. Здесь семейство Шопенгауэров поселилось в красивом старинном особняке в Альтштадте (Старом городе).

Их новый дом был достаточно вместительным – в нем даже имелся зал для балов с красивыми панелями и лепным потолком. К дому прилегали склады, откуда был виден канал, где разгружались баржи. Таких особняков в Гамбурге было немало. В них жили семьи зажиточных купцов, время от времени приглашавшие друг друга в гости. Однако семейного уюта в доме Шопенгауэров не было – юный Артур рос в атмосфере педантичности, получая слишком мало тепла и любви и, кажется, особо в них не нуждаясь.

В возрасте десяти лет мальчика отправили на два года во Францию изучать французский язык. Здесь он жил в семье делового партнера отца в Гавре и даже стал кем-то вроде брата сыну этой семьи, Антиму. Когда Артуру исполнилось пятнадцать, родители взяли его с собой в двухгодичное путешествие по Европе.

В Лондоне на него произвели неизгладимое впечатление улица Пикадилли и театры. Увы, затем он был вынужден провести несколько месяцев «во тьме египетской», изучая английский язык в частной школе в Уимблдоне, пока его родители путешествовали по Шотландии. Система английского воспитания восполнила все то, что он недополучил по причине непосещения прусской школы, – в частности, такие «прелести», как ныряние в бассейн перед завтраком, регулярные порки, английская кухня и бесконечные посещения церкви.

С другой стороны, учеба в Англии подготовила его к посещению других, куда более мрачных мест. Так, например, в Бордо Артур два месяца жил в том самом доме, из которого двумя годами ранее бежал безумный Гельдерлин. Будущий философ также побывал в Тулоне, где к галерам, в «омерзительной грязи», были прикованы шесть тысяч рабов. (Спустя годы Шопенгауэр воспользовался этим ужасающим образом для описания страданий человечества, прикованного ко злу, которое несет в себе воля к жизни.) В Богемии Артур поднялся на гору Шнеекоппе. Его впечатления сохранились в книге посетителей горного шале:

Но в целом для юного Артура это было довольно безрадостное время. Где бы ни останавливалась их семья, путешествуя по странам Европы, повсюду были видны печальные последствия недавних наполеоновских войн. На улицах городов с протянутой рукой стояли искалеченные ветераны, многие городки и деревни пришли в запустение. Наполеон же никак не мог удовлетворить свою манию величия. Век, который начался надеждами Французской революции, выродился в отчаяние, ощущавшееся по всей Европе. Именно в это время родились и изощренная беспечность Байрона, и меланхоличная лирика великого итальянского поэта Леопарди. Это был, по выражению Гете, обреченный мир. Мир, в котором Бетховен в гневе разорвал титульный лист своей «Героической симфонии» с посвящением Наполеону.