За нее отвечал отец:

– Землю девочкам не даете. Боится, голодать будет. Вот и плачет.

– Почему же Муса не плачет? Он ведь у вас тоже еще маленький, – улыбаются члены комиссии.

– А зачем ему плакать? – в тон им отвечает отец. – Муса – мужчина, джигит. Сейчас вы ему столько земли отвалите-за день не обойдет, хоть и на ногу скор!

Все громко смеялись.

Глядя на всех, переставала плакать и Масхуда. А обо мне и говорить нечего – я чувствовал себя настоящим мужчиной. Почти таким же, как и мой большой отец.

Крестьянский труд я познал рано. Отец стал брать меня с собой в поле еще совсем мальчонкой. Поднимется чуть свет, запряжет длинногривого Чулпана в телегу и ждет, когда мать поднимет меня с постели. А встать в такую рань, ой, как нелегко! Глаза слипаются, в голове носятся обрывки снов, и во всем теле такая вялость, что, кажется, будто оно совсем без костей. Мать настойчиво теребит меня, полусонного одевает и торопливо выводит на крыльцо.

Здесь радостным возгласом меня встречает отец;

– А, джигит, проснулся! Поехали. Работа ждет. Так было изо дня в день. И я даже решил про себя, что без меня отец ничего не может – ни землю вспахать, ни стог сложить, ни рожь обмолотить. Я не спеша забирался к нему в телегу, степенно садился с ним рядом, и мое маленькое сердце переполнялось горячей радостью и гордостью шестилетнего джигита!

Башкир с раннего детства мечтает об оседланном коне. Жила эта мечта и во мне. Сесть бы на быстроногого скакуна, выехать в чистое поле и, звонко гикнув, ринуться навстречу горячему степнол^у ветру!..

Мечта мечтой, но пока что приходилось довольствоваться вожждми, которые иногда передавал мне отец:

– Возьми-ка, сынок, я что-то устал.

А устать было от чего. На севе, сенокосе или уборке они с матерью работали от зари до зари. Приедем в поле до восхода солнца, отец оглядится вокруг (приехали ли соседи?), поплюет на широкие мозолистые ладони и тихо скажет:

– Ну, мать, пошли. День уже начинается…

Родители работать умели и любили. В поле они почти не разговаривали и не отдыхали. Лица их моментально преображались, делались торжественными, одухотворенными, красивыми.

Я старался помогать старшим, однако однообразная работа быстро надоедала и я шел к сверстникам. Вместе с ними бегал по полю, играл. Но вот старшие разгибают спины, останавливаются на обед, и мы со всех ног мчимся к ним, зная, что сейчас отцы поведут коней на водопой, а какой водопой может быть без нас, мальчишек? Надо непременно успеть!..

Отец сажал меня на коня, и я лихорадочно хватался за гризу.

– Не боишься?

– Нет, что ты!..

– Это хорошо. Плохо, если страх бежит впереди твоего коня.

Усталая лошадь еле передвигала ногами, а мне казалось, что я лечу быстрее ветра. Отец ехал верхом рядом, готовый в любую минуту подхватить меня, и, довольный, улыбался. Видно, и ему казалось, что мы летим быстрее ветра и птицы и что под нами не загнанные тяжелой каждодневной работой крестьянские лошади, а те самые скакуны, на которых выезжают на охоту могучие сказочные батыры…

Вернувшись с водопоя, отцы торопливо поедали свой обед, а мальчишки еще долго хвастали друг перед другом, какие они лихие наездники.

Жизнь в деревне текла мирно, спокойно, без особых происшествий и событий. Но однажды все вдруг изменилось. Люди заволновались, заторопились, задвигались. В каждом доме – спор, шум, гам. На каждой улице свои толки, свой разговор. А началось все вот с чего.

…В нашу деревню приехал человек,, оказавшийся уполномоченным из райцентра. Он вкатился на улицу на какой-то тележке, которая несла его, казалось, быстрее любого коня. Уполномоченный спокойно сидел на ней верхом, не спеша двигал ногами и даже вроде бы что-то тихо напевал. Ну, а тележка неслась и неслась! Кроме всего остального, она была на двух тонких блестящих колесах. И эти колеса крутились так быстро, что спицы их превращались в сплошной круг. Но самое удивительное заключалось в том, что они вели себя устойчиво, крутясь и сверкая, несли на себе взрослого человека. А человек лениво двигал ногами и что-то напевал себе под нос.

Вскоре вся деревня высыпала на улицу посмотреть на загадочную самоходную тележку. Впереди всех, как обычно, – мы, мальчишки.

– Дядь, а дядь! Что это за железный ишак? Как называется?

– Ишак? – смеется приезжий. – Это не ишак, а велосипед.

– Что, что? – не понимаем мы.

– Ве-ло-си-пед! – по слогам произносит уполномоченный. – Не видали никогда?

– Нет, у нас таких тележек еще не было… Уполномоченный поставил велосипед к забору, чтобы войти в дом. Но у нас еще много вопросов.

– Дядь, а дядь! А это что?

– Педали, чтобы двигать цепь.

– А цепь для чего?

– Колеса крутить.

– А-а…

– Дядь, а дядь! А это?

– Насос. Колеса накачивать. Видите, какие они упругие!

Приезжий слегка касается звонка на руле, и мы испуганно шарахаемся в стороны.

«Ух ты, вот это звенит!»

Пока мы знакомились с велосипедом, собрался сельский сход. Уполномоченный тихо сказал:

– Сегодня, товарищи, нам нужно решить очень важный вопрос. Знаю, что это будет непросто, но решать надо. От этого нам никуда не уйти…

Услышав такое вступление, люди замерли в ожидании: о чем говорит этот приезжий, о каких вопросах речь, или опять где-нибудь недород, как совсем недавно было здесь? Говорил бы уж прямо…

– Я имею в виду вот что, товарищи, – продолжал после небольшой паузы уполномоченный. – Село у вас большое, народу много, а землицы не хватает. Не хватает же, верно говорю?

– Что верно, то верно…

– А когда ее крестьянину хватало? Крестьянину всегда не хватало одного – земли!

– Теперь-то терпимо, а когда-то было совсем плохо. Спасибо Советской власти – помогла крестьянину.

– А ты что прибавить можешь? Прибавь, не откажемся! Хоть по десятине на душу!..

Сход зашумел, задвигался, завздыхал. С крестьянином всегда так-только заговори с ним о земле, он до вечера о другом думать не сможет. Так и будет вздыхать, ерошить на голове волосы и… мечтать. Мечтать о земле.

Люди долго не могли успокоиться и, казалось, даже забыли о приезжем. Пришлось ему самому напомнить о себе.

– Вот кто-то спросил, могу ли я прибавить вам земли, – почти крикнул он, чтобы его все хорошо расслышали. – А что, могу и прибавить! Скажу даже больше: затем и приехал я к вам. Да, да! Затем и приехал!

Теперь наступила такая тишина, что мне хорошо было слышно, как на другом конце деревни кудахтала снесшая яйцо курица.

«Какой странный человек, – думал я, об этом незнакомце, – приехал на двух блестящих колесах, собрал народ и вот обещает дать всем столько земли, сколько они никогда не имели. Может ли быть такое? Или шутит? Но если у него есть такая чудесная тележка, то, наверное, ему ничего не стоит найти для нас и землю. Этот уполномоченный, видимо, какой-то особенный, он все может…»

– Земли у нас много, товарищи, – говорил между тем уполномоченный, – и вся она наша. Вон у Каменного ключа какие земли лежат! Бывшие барские, богатые, урожайные. Сколько лет ваших рук дожидаются.

– Далековато будет, – подал кто-то голос.

– Известно, не очень близко, – улыбнулся приезжий. – А вы не пугайтесь дороги, переезжайте туда со всем своим хозяйством, ставьте новые дома, устраивайтесь как следует. Кому будет трудно, государство ссуду даст. К тому же все переселенцы на два года освобождаются от всех налогов.

Теперь сход забурлил, как настоящий деревенский базар. Нам, мальчишкам, это вскоре надоело и мы отошли в сторону, чтобы поиграть в прятки.

На другой день стало известно, что двадцать четыре семьи решили переехать на новые земли.

Одним из этих двадцати четырех был мой отец…

На новом месте все было не так, как в нашей старой деревне Илякшиде. Леса, овраги, ковры цветов на нетронутых лугах, чистый говорливый родник, – красота, приволье, простор!..

Родник выбивался из-под камней на дне одного из оврагов, и вода в нем была прозрачная и холодная, как звенящий осенний воздух. Наевшись душистой земляники, которой здесь было видимо-невидимо, мы жадно припадали к роднику и пили долго-долго, пока не начинало ломить зубы.