Тут великан взревел и вскочил на ноги.

«Или не надо?»

Роланд вылетел из пещеры на утреннее солнышко, вильнул мимо меньшего великана, который автоматически попытался его сцапать, и покатился вниз по усыпанному камнями склону. Добраться бы до леса, тут всего сто ярдов, даже меньше, а там, среди деревьев, можно легко оторваться от здоровенных и неуклюжих преследователей.

По крайней мере он на это надеялся.

— Ты уверен, что мне надо идти на работу, Эван? — Ребекка стояла в дверях, озабоченно глядя, как Адепт меряет шагами ее небольшую квартирку. — Я могу остаться дома и помочь тебе искать.

— Я был бы рад твоей помощи, Леди. — Эван прошел еще два шага и взял Ребекку за руку. — Но ты ведь знаешь, что любой беспорядок ослабляет барьеры между твоим миром и Тьмой. И если ты не пойдешь на работу… — Он прижался щекой к ее ладони.

— Если я не пойду на работу, это внесет беспорядок в жизнь многих людей, — серьезно подтвердила Ребекка. — Но Роланд — один из моих лучших друзей. И я хотела бы помочь его найти.

— У каждого из нас своя роль, Леди.

В серых глазах стихла буря, и теперь они были неестественно спокойны.

— Понимаю, — вздохнула она. — Но я бы хотела лучше остаться с тобой.

— И я бы хотел, чтобы ты осталась со мной, Леди.

Это было правдой, потому что Эван чувствовал себя увереннее, сильнее, когда она была с ним, легче касался Света, хотя и не понимал почему. Однако он подозревал, что, забрав Роланда, они пытаются заманить в капкан его, Эвана, и не хотел, чтобы Ребекка была поблизости, когда капкан щелкнет. Ею он рисковать не мог. На работе она будет в безопасности. Все же остальное тоже было правдой.

Ветви били по голове, рвали футболку и оставляли болезненные царапины на обнаженных руках. Роланд нырял под них, спасая глаза от хвойных игл, и выругался, когда нога попала под выступающий корень, и он чуть не расшиб лицо о ствол. Он бежал бы быстрее и легче, если бы бросил арфу, освободив руку для отбивания ветвей, но все то же упрямство, заставлявшее его оставаться на улице в любую погоду, удерживало инструмент под мышкой. Роланд ободрал голени о бревно, опять выругался и остановился.

Сперва он не услышал ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Постепенно он перестал пыхтеть, как целый класс на аэробике, и к нему стали пробиваться другие звуки леса.

Пели птицы.

Шелестели на ветру листья.

Тихо терлись друг о друга — шорх-шорх — две ветви.

Куда существеннее то, что он не услышал треска сучьев и рева великанов. Они устроили, конечно, игру в пятнашки, но даже великан поменьше не мог двигаться проворно среди деревьев, и Роланд, полный энтузиазма, вырвавшегося из отчаяния, быстро от них оторвался. Судя по звукам окрест, он был спасен.

Бережно прислонив арфу к бревну и спрятав Терпеливую от греха подальше за ствол большого дерева, Роланд позволил себе впасть в честно заслуженную истерику.

Когда истерика закончилась, он почувствовал себя почти спокойным. Да, усталым, все еще испуганным, но уже не напряженным до предела. Присев на бревно, Роланд вытер мокрые щеки тыльной стороной ладони и вздохнул.

— И что теперь? — спросил он у арфы.

Одна из порванных струн колыхнулась на ветру и задела за целую, заставив ее прозвенеть. Роланд впервые за долгое время улыбнулся.

— Добро пожаловать, — ответил он, наклонился и вытащил Терпеливую из укрытия.

На футляре появилось несколько новых зазубрин и царапин, но сама гитара, извлеченная для осмотра, казалась невредимой.

— Это моя леди, — сказал Роланд, обращаясь к арфе. Он отстегнул ремень от гитары и осторожно положил Терпеливую на ложе из пенопласта и войлока. — И, думаю, ты тоже была чьей-то леди. — Держа арфу на коленях, он приладил вышитую холщовую ленту к одному из закруглений арфы. — А леди заслуживает лучшего места. Вот здесь. — Он закинул ленту на плечо и встал.

— Может быть, чуть низковато, зато у меня рука свободна для защиты.

Роланд немного сдвинул Терпеливую на ее ложе, скорее для того, чтобы ощутить ее прикосновение к рукам, чем для чего-нибудь другого, и плотно закрыл крышку. У его бедра прозвучала тихая нота. Из футляра донесся приглушенный, но отчетливый ответ.

Роланд откинул крышку.

Терпеливая выглядела как прежде. Он провел пальцем по ее струнам. Звук нисколько не изменился. Только раньше она никогда не звучала, если он на ней не играл. Шли минуты, но и арфа, и гитара молчали. Роланд подождал секунду и снова закрыл футляр. К странности всего, что с ним произошло, эта новая странность относилась как три к десяти, не более.

— Ладно, — выпрямился он. — Чресла я препоясал. Как будем выбираться?

Кажется, вспоминалось читанное где-то и когда-то насчет мха, растущего на северной стороне деревьев. Здесь же мох рос, где ему хотелось, а у многих деревьев — по всему стволу. В лесу нельзя было определить, где солнце, и почему-то ни один бойскаут не выскочил из-за деревьев указать ему дорогу, желая заработать баллы за ориентирование в лесу.

— И все равно я не знаю, куда хочу выйти.

Наконец Роланд решил держаться пути, выбранного в поспешном бегстве — примерно вниз, и не расставаться с мыслью, что встретит в конце концов кого-нибудь, кто покажет ему путь домой. Не может быть, чтобы единственным выходом было воззвание к Тьме.

И только тот же противный голосок спросил: «А что, если так оно и есть?»

— Простите, я вас, кажется, где-то видела.

Эван обернулся на голос. Молодая женщина была тем, чем казалась, а не искусственным созданием Тьмы, так что он всего лишь улыбнулся и сказал:

— Не думаю.

Она же протянула руку и нежно коснулась его руки выше браслета.

— Вы уверены?

Ее пальцы тихо скользили по его коже.

— Уверен.

Она медленно передвигала пальцы вверх по его руке, пока не дошла до плеча. Придвигаясь ближе и касаясь его грудью, она с придыханием сказала:

— Это все равно. Теперь мы вместе.

На минуту Эвана ошеломило пламя желания в ее глазах, потом, чуть покачав головой, он осторожно высвободился.

«Свет притягивает Свет, — подумал он, идя своей дорогой и улыбаясь, а молодая женщина двинулась дальше, лишь смутно помня происшедшее, — но никогда раньше это не происходило так явно».

Но, пока он прошел два квартала от дома Ребекки до Йонг-стрит, то же самое случилось «так явно» с тремя другими женщинами, одна из которых годилась ему в прабабушки, двумя мужчинами, тринадцатилетним подростком и назойливо дружелюбной собакой. Эван остановился на углу — подумать и понять, в чем дело, и при этом чувствовал, что на него с неприкрытым желанием смотрят по крайней мере две пары глаз.

«Он ничего не может сделать со мной непосредственно, если только мы не встретимся лицом к лицу, и потому старается затруднить поиски и его, и Роланда, ставя на моем пути этих людей».

Эван, не желавший никого подвергать риску, вынужден был признать остроумие хода, придуманного Тьмой. Невозможно вести поиски, если через каждые два фута останавливаешься, чтобы отвязаться от очередного обожателя: если учесть опыт этих двух кварталов, потеря времени и сил будет неимоверной. Эван обдумал ситуацию, сделал выводы и похолодел от ярости.

«Он манипулирует Светом в людях. Не Тьмой, а Светом!»

Сила Эвана от гнева запылала вокруг него, и трое прохожих, в которых Адепт Тьмы уже пробудил желание Света, пали на колени с блаженными лицами. Эван ощутил желание откликнуться на этот порыв, почувствовал, как рвется проявиться его сила. Он знал, что каждый видит Свет по-своему. Вывести хотя бы этих троих полностью к Свету — вот самый сильный и, возможно, величайший соблазн, одолевавший его род в этом мире.

Потому что Свет может сдвинуть весы так же легко, как и Тьма.

Любой же сдвиг весов ослабляет барьеры и всегда на руку Тьме.

Эван смирил свою силу и постарался исправить нанесенный вред. Свет оказался слишком сильным, чтобы полностью стереть память о нем, но он хотя бы постарался уменьшить его эффект. После этого ему пришлось отступить в безопасность квартиры Ребекки и хорошенько подумать, что же предпринять теперь.