Так они начали и меня работать,
Хряки пролетарской революции, дети Свиньи,
В шевиотовых, с лампасами, штанах санкюлоты,
Матери своей многососковой похрюкивающие сыны.
А я разгуливал в закатный час по Казани,
Чьи шпили предполагали на Западе и Нью-Йорк, и Париж,
Уже подготовленный к революционному наказанию,
Не подозревающий, что вместо судьбы мне приготовлен шиш
Этой ебаной революции и воронок трехтонки…
Через сорок с чем-то я молча воплю:
«Не получилось, суки!»
По матери, и по отцу, и по профессору Эльвову на гэбэшные картонки
Я слезы невидимые, но сверхкислотные лью
И задыхаюсь от скуки.
