– Быковского позови, – вышел вперед невысокий крепкий Майкл Махота. – Разговор к нему.

– Какой разговор? – Васильев демонстративно выставил вперед ногу, давая понять, что без отчета Махота через порог не переступит.

– Ты у него, чего, в шестерках бегаешь? – зло процедил Майкл, отталкивая Андрюху. Стоящий у него за спиной Ян Константинов налег на спину Махоты, впихивая его вместе с Андрюхой в класс.

– Бык! Проявись! – гаркнул невысокий Ян, оглядывая опешивших от такой наглости бэшек.

– А его нет, – отозвался бесхитростный Когтев.

– Дома отсиживается? – Лицо Наташки Жеребцовой из «А» было полно презрения. – За мамочкиной спиной прячется?

– Это кто прячется? – начала подниматься толстая Марго.

Дальше все заговорили и закричали одновременно, толпа повалила в коридор, и он тут же оглох в общем гвалте.

Под общий шум Курбаленко подобралась поближе к стоящей в сторонке белобрысой Юльке Наумовой из параллельного. С Павлом Быковским у нее были свои отношения. Он ей нравился. А самому Павлу нравилась Лера Гараева из «А». Но Гараева уехала в свою родную Махачкалу сразу после праздников, и, как надеялась Лиза, если не навсегда, то хотя бы надолго.

– Дурдом! – в сердцах выругалась она, делано хватаясь за щеку. – Весь день шумим. Уже голова болит. К нам с утра прибегала мамаша Быковского, о чем-то шепталась с Червяковым.

– Дошепталась, – зло процедила Юлька.

– Чего хочет? – осторожно подвела к нужной теме Лиза.

– Чтобы Павел не общался с Гараевой.

– Ничего себе! – ахнула Курбаленко. – Чего это она?

– Считает, что Павла побили из-за Лерки, – голос у Наумовой был скучающий. – И вообще она против того, чтобы он общался с черномазой.

– С кем? – не поняла Лиза.

– Ну, кто она там – чеченка, дагестанка? – лениво тянула Юлька. – Дикая, короче.

– Ну да, дикая, – медленно согласилась Лиза, вспоминая одно давнее дело, когда ей пришлось иметь дело с Гараевой. Тогда она Леру посчитала даже не дикой, а сумасшедше[1]

– Вот это сюжетец! – за спиной Курбаленко вырос Васильев. – Ромео и Джульетта forever. Этот придурок еще бы в Махачкалу собрался поехать.

– А он и собрался, – хмыкнула Наумова, но тут у них за спинами поднялась новая волна шума, взвизгнула Ксюша. Васильев метнулся на крик, но успел заметить только, как Рязанкина впечатывается спиной в стену и сползает на пол.

– Быстро! – крикнула Наташка Жеребцова, увлекая за собой Наумову. Она первая сообразила, что ничего хорошего из этого падения не выйдет.

– Эй, ты чего? – еще пытался оправдаться Махота, но поднявшиеся шум, грохот переворачиваемых парт и стульев заглушили его слова. Все кинулись врассыпную. Кто-то за кем-то бежал. Кто-то кому-то что-то доказывал. Завизжали малыши. В сутолоке задели учительницу начальных классов.

Настойчивый звонок не смог вернуть школе привычную тишину. Третий этаж был похож на растревоженный улей. Высокие фигуры учителей мелькали то тут, то там. Преподаватели пытались навести порядок, потерявшиеся в сутолоке малыши только добавляли шума. Понадобились долгие пять минут, чтобы ученики, наконец, смогли успокоиться и разойтись по классам.

– А вы все воюете? – Учительница по биологии, Нинель Михайловна, терпеливо дождалась, когда в классе установится хотя бы подобие тишины и девчонки перестанут ахать над разбитой Ксюшиной коленкой. – Война мышей и лягушек продолжается.

– Это кто тут еще лягушка! – возбужденно кричал Васильев. Ему очень хотелось подойти к Рязанкиной, узнать, как она себя чувствует, помочь. Но пока он не решался это сделать. Ксюха могла его высмеять или что-то такое сказать, после чего все опять вспомнят драку на вечеринке. Нет, пускай все уляжется. Через пару дней можно будет делать вид, что ничего не произошло, и попробовать помириться. Да, да, позже, не сейчас.

– Они сами к нам пришли! – Рядом с Ксюшей стоял Гребешков, участливо положив руку ей на плечо.

Васильев сжал зубы и отвернулся. Ничего, и это он запомнит.

– Так обычно войны и начинаются, – Нинель Михайловна повесила на доску плакат с примером естественного отбора. – Никто не виноват, но все обижены.

– Ой, а у нее кровь идет, – ткнула пальчиком в Ксюшину разбитую коленку Аня Смолова. – Может, врача позвать?

– Зачем врача? – Биологичка мельком глянула на ссадину. – Само заживет. У вас последний урок? Ксюша, если хочешь, можешь идти домой.

Рязанкина спустила ноги с парты и тут же зашипела, изображая крайнюю степень страдания.

– Проводите ее кто-нибудь, – бросила Нинель Михайловна, отворачиваясь к доске. Ей было и смешно, и грустно смотреть на девятиклассников. Все, что здесь происходило, было настолько понятно и прозрачно, так были видны все их нехитрые отношения, что ничего, кроме улыбки, они вызвать не могли.

Васильев демонстративно грохнул стулом, привлекая к себе внимание.

Лиза тоже привстала со своего места. Ей не столько интересно было провожать Рязанкину, сколько хотелось попасть к ней в гости и узнать подробности ссоры с Васильевым.

– Давай, что ли, провожу? – подалась вперед сердобольная Аня Смолова.

Не глядя ни на кого, Ксюша сползла с парты, морщась, наступила на больную ногу, покачнулась, протянула вперед руку, ища опоры.

Ее пальцы сжали широкую ладонь Гребешкова – хитрая Рязанкина падала именно на него.

– Ты мне не поможешь? – прошептала она, не поднимая глаза.

– Помогу, – растерянно пробормотал Юрка, оглядываясь на учительницу.

– Сходи, Гребешков, сходи, – кивнула Нинель Михайловна.

– Сходи, сходи! – как эхо отозвался Васильев. – На том свете зачтется. А еще не забудь перевести через дорогу десяток бабушек и снять с дерева котенка. За это завтра мы тебе на портфель наклеим красную звездочку, как лучшему тимуровцу!

– Засохни, Вафел, – огрызнулся Юрка, неумело держа Ксюшу под локоть. – А то спланируешь у меня сейчас в окно.

– Давай, давай, ползи! – Андрюха пнул стоящий перед ним стул, и тот упал в проход как раз перед Гребешковым с Рязанкиной. – Рожденный ползать чихать не может!

– Васильев! – биологичка постучала по столу карандашом. – Урок идет.

– Гребешков! – Андрюха ткнул пальцем в сторону учительницы. – Урок идет, а ты ползешь!

– Васильев, прекрати! – не выдержала Аня Смолова. – Дай людям уйти.

– Чем я им мешаю? Могу даже дверь открыть! – Андрюха перемахнул через парту и ринулся к двери.

– Васильев, – напомнила о себе Нинель Михайловна. – Угомонись.

– А может, я тоже пойду? – тихо спросил Андрюха, останавливаясь на пороге.

Ксюша медленно шла на него. Перед глазами Васильева стояли ее побелевшие костяшки пальцев, изо всех сил сжимавшие Юркину руку. Как же хорошо он знал эти тонкие пальцы, как часто сам держал их в своей ладони. И вот теперь…

Ладно, один-ноль в ее пользу. Пусть пока живет.

– Васильев, замолкни, – загудели со всех сторон.

– Сядь!

– Не отсвечивай!

– Желание народа – закон, – покорно склонил голову Андрюха и демонстративно захлопнул дверь прямо перед Гребешковым с Рязанкиной.

– Я тебя сейчас урою, – прошептал Юрка, складывая внушительный кулак.

– Даму свою не потеряй, – махнул рукой Васильев, стороной огибая застывшую на выходе пару.

– Андрей, а какой у нас сегодня день недели? – Пока школьники выясняли отношения, учительница открыла журнал.

– Пятница, – буркнул первое, что пришло в голову, Васильев.

– Пятница – тринадцатое! – возмутился с галерки Волков. – Сегодня вторник!

– Вторник? – удивленно подняла брови Нинель Михайловна и пододвинула к себе журнал. – А разве не среда?

– Так вчера же было десятое! – Плотникова испуганно защелкала кнопками сотового телефона.

– При чем здесь десятое? – недовольно проворчал Когтев. – Десятое – это не день недели.

– Да пожалуйста! – Васильев стал тыкать в класс трубкой мобильного. – У меня здесь написано, что пятница.

– И давно у тебя эта пятница? – усмехнулась Олеся Маканина.