Потом разгорелся спор с Шерифом о выборе дома, откуда наблюдать за развилкой. Развилка уже была перед ними, дорога внизу смутно белела. Кобра покрутил головой под своим капюшоном из одеяла и сказал:

— Чтоб мне до самой смерти одни желуди жрать, если завтра утром по этой дороге фашисты пойдут.

Четверо предлагали укрыться в Кашина-делла-Ланга — на ферме, где большой хлев с заделанными на совесть щелями, и в нем много волов, чье дыхание греет не хуже парового отопления. Шериф возражал: в хлеву хорошо спать, ничего не скажешь, но как наблюдательный пункт он никуда не годится — слишком далеко от развилки. Все-таки Шериф настоял на своем и привел их в брошенный домишко на краю пригорка, прямо против развилки, на расстоянии автоматного выстрела от горстки домов у дороги, уже безмолвных, погасших, закрытых на все запоры. Они прошли к своему наблюдательному пункту вдоль длинного ряда деревьев, скрипевших до самых корней под ветром.

Домишко состоял из трех каморок с обвалившимися стенами и без крыши. Единственным мало-мальски пригодным помещением оставался хлев, если его можно так назвать. Он был до того крошечный, что в него бы не втиснулось и полдюжины овец, в яслях с трудом бы поместился карлик; каменный пол — голый, лишь в углу валялись две-три вязанки хвороста, единственное окошко было без стекла и даже ничем не заткнуто, в дверях зияли щели шириной с ладонь.

Первым на пост стал Шериф — это было в полночь. Остальные легли, свернувшись калачиком, съежившись на каменном полу. Они настолько отупели, что ни одному в голову не пришла мысль выбросить хворост, чтобы свободнее было спать. Они его только немного отодвинули, и кончилось тем, что на колких вязанках оказался Джек, которого, беспрерывно ворочаясь, корчась от холода, оттеснили туда остальные. И тем не менее Джек был единственным, кто спал — на колючках, подобно факиру, — спал, стеная во сне, как умирающий. Предпоследним на посту стоял Джорджо, а последней была очередь Джека, ведь лучше его никто не видит в первом, обманчивом свете утра.

Во время дежурства Джека как раз и получилась неприятность с Джордже. Войдя, он растолкал Джека; тот поднялся, и Джордже, сдвинув в сторону Кобру и Мео, кое-как устроился на колючей подстилке. Заснуть он, понятно, не смог и сел, обхватив руками колени. Выкурил сигарету, потом перепробовал сотню разных поз — не столько, чтоб уснуть, сколько для того, чтобы сносно скоротать остаток ночи, — но все впустую. Тогда он опять сел и закурил вторую сигарету. При свете спички он увидел Джека, которому полагалось быть на улице, в карауле, а не торчать в хлеву. Джек сидел у двери, привалясь к стене и уронив голову.

— У Джордже, — сказал Шериф, — должно быть, в глазах потемнело от ярости. Он-то свою смену честно отстоял…

— Еще бы! — перебил его Мильтон. — Да во всей дивизии нет часового лучше, чем Джордже.

— Это верно, — согласился Шериф, — и неважно, только для себя он старается или для товарищей тоже. Важно, что, оберегая собственную шкуру, он оберегает и чужую. Это понятно. Как я сказал, у Джорджо в глазах потемнело от ярости. Он стал на колени и, точно зверь, скреб руками подстилку. «Почему ты не на посту?» И, не дожидаясь возможных оправданий, обложил Джека, да так, что самым мягким выражением было «сукин сын». Вина Джека — если считать это виной — в том, что он не объяснил сразу, в чем дело. Джек, по-моему, пожал плечами, буркнул что-то вроде «бессмысленно» и, кажется, плюнул на пол, в сторону Джорджо. Джорджо — прыг на него, и все же успел сказать; «Бессмысленно! Мы свое время отстояли, а ты нет, подлый трус!» — и навалился на Джека. Мы проснулись, но еще плохо соображали, у нас так одеревенели бока, так ломило все тело, что, пока мы поднялись с пола, добрая минута прошла. Я понял только, что Джек не на посту, и спросил почему, и заорал, чтобы он шел на пост, мол, чем он лучше других? Но Джек не ответил, ему было не до того. Джорджо схватил его за горло и, по всему, намеревался вогнать череп Джека в стену. И, сдавливая ему горло, не давая повернуть голову, он беспрерывно ругался: «Ублюдок! Хватит с меня вашего сброда! Вы никому не нужны — ни им, ни нам! Чтоб вам всем сдохнуть! Собаки, сволочи, вот вы кто, подонки!..» Джек не отвечал — он напрягал шею, не давал прижать себя затылком к стене. Даже на помощь не звал. Он дрыгал ногами, пытался отбросить Джорджо.

Все это я тебе вон как долго рассказываю, а на самом деле это продолжалось не больше полминуты. Прежде чем мы вмешались, Джеку удалось упереться ногами а грудь Джордже и отшвырнуть его, он полетел вверх тормашками на пол. Тогда я крикнул Джеку, чтобы немедленно объяснил, почему он в доме, и Джек, продолжая сидеть, ответил: «Бесполезно, я же сказал. Сам посмотри», — и толчком распахнул дверь. Мы посмотрели на улицу и поняли почему.

— Туман, — пробормотал Мильтон.

Чтобы описать туман, Шериф поднялся с лавки.

— Представь себе молочное море. Перед самым домом. Языки прилива норовили проникнуть в наш хлев. Мы вышли наружу осторожно и остановились в двух шагах от порога, чтобы не потонуть в этом молочном море. Мы с трудом различали друг друга, а ведь мы стояли в ряд, локоть к локтю. Впереди, перед собой, мы не видели ничего. Мы переступали ногами, чтобы убедиться, что под нами не облака, а твердая опора. — Он грузно опустился на скамью и продолжал: — Кобра захохотал, вернулся в хлев, поднял охапку хвороста и, выйдя, швырнул ее в пасть туману. Мы не слышали, чтобы хворост упал на землю.

Сколько они ни напрягали слух, стараясь не дышать, они не улавливали ни звука. Стычка между Джорджо и Джеком была забыта. Часы Джорджо показывали без малого пять. Все сошлись на том, что ни о каком нападении нет и не может быть речи. Им больше нечего здесь делать, нужно немедленно возвращаться в Манго. «Братцы, — сказал Шериф, — кратчайший путь по гребню, да и дорогу мы назубок знаем. Но в таком тумане верхняя дорога опасна: она проходит по острому, как бритва, гребню, а скаты крутые. В таком тумане недолго оступиться. Я не говорю, что, кто оступится, тот обязательно разобьется, но ему несдобровать. Он покатится вниз и не остановится, пока не докатится до берега Бельбо, а до него сверху два километра. Бот я и предлагаю спуститься потихонечку до середины склона и выйти там на среднюю дорогу: она хоть и длиннее, зато свалиться с нее можно только в одну сторону. Пойдем по средней дороге, а как поравняемся с Вышкой Кьярле, вернемся на гребень. Начиная оттуда, дорога не так опасна, там справа и слева луга идут и только потом — обрывы».