Она училась быть наедине с собой. Ей это было нужно. Она всегда была «с кем-то». А когда не была, то работала. Когда он ушел от нее, ей осталась только работа. А сюда она сбежала от работы…

В одно прекрасное утро она взяла с собой «библиотечную» книгу и полотенце. Третьего дня она обнаружила в двадцати минутах ходьбы от отеля маленький песчаный пляж, затерявшийся между закрывавшими его скалами. Убедившись, что никого поблизости нет, она сняла просторную рубашку, потом бикини и легла нагишом на полотенце. Приступила к чтению.

Книга отбрасывала тень ей на лицо.

— А вы сумели бы так же любить? — вдруг донесся со скалы мужской голос. — Так же сильно?

Она вздрогнула. Книга выпала из рук, задев и опрокинув бутылку с водой. Холод разлился по бедрам. Она приподнялась на локтях, прищурилась и посмотрела в ту сторону, откуда раздался голос. На гранитной глыбе стоял мужчина и курил. Она узнала его. Лукаш…

Собственно говоря, она совсем ничего о нем не знала, кроме того, что он был лучшим другом мужа Моники, ее сослуживицы, благодаря которой она оказалась на этом острове.

— Поехали с нами, Аня, — звала Моника, — отдохнешь немного от всей этой круговерти. Уедешь, может, немного забудешься.

Идея поначалу показалась ей абсурдной. Она пребывала в глубокой депрессии, и одна только мысль о том, что надо удалиться от дома на расстояние дальше, чем до работы, казалась ей усилием, на которое она не способна. Кроме того, она не видела никаких разумных причин, из-за которых надо лететь на другой конец света, чтобы поплакать. Лучше всего ей плакалось в собственной постели.

Моника не сдавалась. Они разговаривали об этом почти каждый день. Наконец как-то вечером Моника сказала:

— Ты не можешь просто так зависнуть и лечение своих ран отдать на произвол времени. Сама прекрасно знаешь, что время для тебя остановилось. Тебе нужен план…

Месяц спустя она сдалась. Ей действительно был нужен план! Очень нужен. Ее собственный план под названием «стереть его из памяти» буксовал. Ей на самом деле необходимо было уехать подальше, потому что расстояние в два этажа на работе, которое когда-то казалось настоящей пропастью, теперь разделяло их недостаточно. Заплаканная, ночью она позвонила Монике:

— Еду… Еду с вами…

— А что, по-вашему, значит «так же любить»? — ответила она вопросом на вопрос, прикрывая книгой грудь.

Парень продолжал стоять и пялиться на нее. Ситуация становилась все более неловкой. Она встала. Он продолжал рассматривать ее, когда она надевала трусики и рубашку.

— У вас что, пиво кончилось или воду из бассейна спустили? — спросила она иронически, застегивая пуговицы.

— А у тебя что кончилось? — спросил он.

— Любовь у меня кончилась, а я пытаюсь понять почему… — сказала она тихо, подворачивая слишком длинные рукава мужской рубашки, и сама удивилась своей откровенности.

— Любовь? Это какая, когда держатся за руки? Нельзя всю жизнь держаться за руки, потому что рано или поздно руки затекут. Такая любовь всегда кончается, — сказал он, спрыгивая на песок. — Когда-нибудь да кончится. По-другому не бывает, иначе мы все поумирали бы. Но важнее любви то, что остается после нее.

Он встал прямо перед ней, так близко, что она уловила запах его тела, и легко смахнул несколько песчинок с ее лица.

Она хотела было сделать приличествующий ситуации шаг назад, но, к своему удивлению, не ощутила стеснения и не сделала этого шага. От него шло тепло, а его запах напоминал ветер.

— Как ты думаешь, чем у них кончится любовь? — Он кивнул в сторону лежавшей на полотенце открытой книги.

— Надеюсь, что чем-нибудь необычным, если учесть, что я чуть не рассталась с жизнью, стремясь овладеть этой книгой.

— Да ладно, жизнь за эту книгу? Разве в наше время еще есть люди, способные погибнуть за слово? — спросил он скорее весело, чем удивленно.

— Думаю, что да, — улыбнулась она, — из тех, что не хотят умереть от скуки.

Парень ничего не ответил. Пошел к воде, сел, набрал полные пригоршни песка и стал медленно пересыпать его. Она подняла книгу, сложила полотенце и встала. Какое-то время наблюдала за ним издали, потом подошла и села рядом. Его лицо было задумчиво-спокойным. Влажный ветер играл его выгоревшими на солнце волосами. Они молча смотрели в океанскую даль и сидели так близко, что иногда их руки соприкасались.

— Его рубашка? — спросил он, не глядя на нее.

Она не ответила. Потянулась за ракушкой, только что принесенной на берег океанской волной.

— Поедешь со мной завтра? Хочу покататься по острову. В семь утра. У стойки администратора. Поедешь? — спросил он, ловко вытаскивая ракушку из ее пальцев.

Не ожидая ответа, встал и стряхнул песок с ладоней. Подал ей руку. Они направились к отелю. Шли медленно, оставляя следы на мокром песке.

— Поеду… — сказала она, когда они подошли к гостиничному пляжу, потом разжала его пальцы и забрала свою ракушку.

Утром ее разбудил будильник. Влажный воздух вместе с криками птиц ворвался в открытое настежь окно гостиничного номера. Было уже тепло, но пока еще не жарко. Она взяла рюкзак и спустилась к аллейке, ведущей к ресторану. Темнокожий садовник, обрезавший сухие листья банана, поприветствовал ее улыбкой. Сейшельцы называют свой остров раем. Но пока туристы не проснулись, приводят этот рай в порядок. Чтобы выглядел точь-в-точь как на цветных открытках.

В ресторане она взяла кофе и тарелку маракуйи. С самого первого дня она из всех фруктов выбирала именно эти, бордово-коричневые, малопривлекательные для непосвященных. На четвертый день официантка сама принесла ей тарелку разрезанных пополам плодов. Одни сладкие, а другие кислые, почти несъедобные. Вот их-то она любила больше всего.

Ее вдруг охватило беспокойство. Она задумалась, осталось ли в силе вчерашнее приглашение, но, когда она налила себе еще кофе, в ресторан вбежал Лукаш и подсел к ее столику. Волосы его были мокрыми. Без церемоний он потянулся к фруктам на тарелке, взял ложечку у нее из рук. Потом, дождавшись, когда она поставит чашку с кофе на блюдце, потянулся и к ней.

— Брр, пьешь сладкий кофе? — спросил, сморщившись. Поспешно отставил чашку и, подавая ей руку, сказал: — Едем…

Они сбежали по ступеням к маленькому серебристому авто, припаркованному на асфальтовом подъезде. Подошли к машине. Поняли, что перепутали стороны. Громко рассмеялись. Поехали по левой стороне шоссе. Это наследие английских колонизаторов острова. Ей было не по себе. Постоянно напоминала ему, что «здесь ездят по левой стороне». Но до того как они добрались до Виктории, столицы острова и одновременно страны, ей уже казалось, что левостороннее движение столь же естественно, как и правостороннее. Нужно лишь проявить немного терпения…

Каждый прожитый час казался ей страницей какого-то сказочного путеводителя. Рынок пряностей в Виктории и старый продавец, грызущий последними двумя зубами высушенный чили. У другого прилавка Лукаш купил красный перец. Перчинки были нанизаны на шнурок, словно краковские кораллы. Он повесил связку ей на шею, чем привел в восторг старушку-торговку, которая не осталась в долгу и пожелала им «острых моментов». Церковь и монастырь капуцинов. Из всех монахов остался лишь один. И был сегодня — потому что пятница — очень занят: крестил детей, как объяснил им нищий с паперти. Крестил рожденных вне брака детей. На Сейшелах люди занимаются любовью когда хотят и с кем хотят. Католицизм и верования вуду мирно сосуществуют. В воскресенье священник крестит законнорожденных детей. В пятницы, быстро и без лишнего шума — тех, кто больше походит на соседа, чем на мужа.

Сразу за городом узкая полоска пляжа. Сквозившая сквозь сочную зелень кустов белизна песка. Бирюзово-голубая прозрачная и теплая вода. Лукаш на бегу сбросил с себя рубашку и с восторженным криком ребенка, впервые увидевшего море, бросился в волны.

И делал так всякий раз, когда выходил из машины, на всех попадавшихся на пути пляжах, каждый из которых казался райским уголком. Они добирались до очередного, а она торопила его ехать дальше, опасаясь, что они не успеют увидеть всех и пропустят самый красивый. Она отмечала на карте их путь и называла места, которые они проезжали.