– Лезем на помост, козла ловить будем! – объяснила она нубийцу.

Тот равнодушно кивал головой, двигаясь, как вареная рыба.

Забравшись на помост и открыв клетку, Жаккетта ловко и привычно набросила фартук козлу на рога так, чтобы он прикрыл морду.

– Тащи его вниз! – приказал она.

Отъевшийся на свежих сдобных булках Абдулла довольно легко поднял козла и снес с помоста.

– Засовывай в свою! – как заправский полководец с холма или капитан с мостика командовала сверху Жаккетта, замыкая бывшее обиталище рогатого.

Затем она, прихрамывая, слезла с помоста и, подойдя к клетке, сдернула передник с острых рогов.

Козел недоуменно осматривал новое жилище.

Закрыв и этот замок, Жаккетта оглядела дело рук своих и осталась очень довольна.

– Пошли! – дернула она безвольно привалившегося к стенке Абдуллу.

Выбравшись из сарая, беглецы увидели, что молния ударила в соседний дуб, винтом прошлась от его макушки до середины, врезаясь в деревянную плоть. А на середине ствола точно гигантским топором палача отсекла от великана хороший кусок и от корней расползлась во все стороны змеистыми траншеями. (Одна такая борозда и прошла как раз под сараем, задев разрядом ступню Жаккетты.)

– Стой тут!

Бросив Абдуллу на тропе Жаккетта и заспешила обратно к кузнице, молясь, чтобы кузнецы еще ели.

Там, действительно, было пусто, работники все еще наслаждались ужином. Повесив кольцо на прежнее место, Жаккетта с облегчением перевела дух. Пока все шло нормально.

Вернувшись к нубийцу, она повела его к опушке рощи.

Дождь по-прежнему хлестал землю косыми струями и ни одна живая душа, кроме беглецов, на свежий воздух не рвалась, предпочитая сидеть в каком-нибудь укрытии.

Добравшись до опушки, Жаккетта свернула с тропки в кусты, где она оставила корзину.

Замороченный событиями сегодняшнего вечера, Абдулла понял это так, что его освобождение закончилось.

Безнадежно глядя на залитые дождем в серой вечерней дымке поля и мокрый, темной горой возвышающийся замок, он сказал:

– Спасибо-о… Я свободный?… Я пошел…

И, ссутулившись, грустно побрел вдоль опушки в н и к у д а, загребая землю босыми ногами.

– Э-эй! Ты куда?! – всполошилась Жаккетта. – Сбрендил от счастья?!

Подобрав плащ и юбки, она кинулась за нубийцем.

Догнав беглеца, схватила его за руку и, как маленького, привела опять на тропу.

– Держи! – сердито вручила Жаккетта нубийцу корзину. – У тебя, видать, мозги жиром заплыли от булок! Сейчас мы идем в замок. Там я тебя схороню до поры. Чего ты все боишься?! Тебя же Святая Дева опекает! Мне бы такую заступницу… Пошли!

В прежние, буйные и бурные на войны и стычки годы такой фокус, как проведение в замок незнакомца, Жаккетте вряд ли бы удался.

Но сейчас времена были мирные и дураков торчать под дождем среди охранников замка не было. Поэтому никто и не заметил, как в наступающей темноте две фигуры, одна низенькая и прихрамывающая, другая в лохмотьях и с корзиной, через боковую калитку попали прямо в замковый сад.

– Сейчас я тебя на кладбище отведу, – толковала Абдулле Жаккетта. Ты там в графском склепе схоронишься. Несколько дней пересидишь пока… От голода не помрешь – вон булок сколько! Сразу не сжирай, теперь такого богатства не будет. А потом я приду и тебя перепрячу. Понял?

– Ага… – кивнул нубиец.

Кладбище и склеп в качестве убежища его полностью устроили.

В большом склепе, где покоилось пока только тело мертвого графа, мужа мадам Изабеллы и отца Жанны, было даже уютно. Жаккетта выложила на каменную плиту булочки, закрыла корзину и критически осмотрела забившегося в уголок насквозь мокрого Абдуллу.

– Да… Так ты ночь не пересидишь! – решила она. – Ладно. Сейчас я на кухню быстрей, потом госпожу Жанну ко сну расплетать. А потом я тебе кое-какого тряпья принесу. Потерпи немного!

Забежав на кухню и оставив там корзину, Жаккетту понеслась мыться и переодеваться.

Когда она, уже свежевымытая, надевала чистое платье, за ней забежала нервная Шарлотта: из-за дождя Жанна решила лечь пораньше и Аньес уже раздевала ее.

Пришлось опять бегом мчаться наверх. Разобрав дневную прическу, Жаккетта расчесала и заплела волосы госпожи в косу, а затем шепнула Аньес:

– Пойду помолюсь святой Агнессе! – и исчезла.

Спустившись опять в прачечную, Жаккетта в каморке для грязного белья отыскала пару ветхих дерюжек и свернула их в тугой узел. Спрятав его под плащом, она пошла к склепу.

Абдулла лежал в той же позе, в какой Жаккетта его оставила, и клацал зубами от холода.

Постелив одну дерюжку на землю, Жаккетта заставила нубийца перелечь, и прикрыла его второй дерюгой. Затем, для большего комфорта накинула на образовавшуюся дрожащую кучку грязного тряпья еще и роскошный алый бархатный покров с вышитыми вензелями и белыми единорогами рода де Монпеза¢ с графского гроба.

Постепенно Абдулла согрелся и, тяжело вздыхая, заснул.

Жаккетта подоткнула со всех сторон необычное покрывало, чтобы нубийцу было еще теплей, и пошла в часовню, где от души поблагодарила и Пресвятую Деву, и святую Агнессу за отличное руководство.

Дева Мария, молитвенно сложившая тонкие руки, и святая Агнесса, прижавшая к груди белого ягненка, ласково смотрели со своих высоких постаментов мраморными глазами на смешную толстушку, стоящую перед ними на коленях в лужице набежавшей с плаща воды.

Жаккетта думала, что после таких богатых на беготню событий всю ночь не сможет спать и будет мучится от боли в раненой ноге.

Ничего подобного! Во время бега по лестницам ступня утихла. И только Жаккетта донесла голову до подушки, как провалилась в глубокий сон, да такой крепкий, что утром Аньес с трудом ее разбудила.

Зевая во весь рот, Жаккетта спускалась к кухне и прикидывала, как бы, придя в сарай, погромче завизжать, изображая испуг. Да так, чтобы у всех, находящихся в роще, уши бы полопались! А главное, чтобы до печенок проняло Кривую Ногу!

И надо же – первым, кого она увидела, был господин Джекоб Смит собственной персоной.

Он, словно провинившийся школяр, с убитым видом сидел у стола, зажав мозолистые руки между коленями.

А над ним, как строгий учитель или безжалостный королевский судья, возвышалась чем-то очень довольная тетушка Франсуаза.

Сбоку примостился полусонный управляющий, комкающий в руках ночной колпак и периодически ошарашено моргающий редкими ресницами.

Из посудомоечного закутка выглядывали любопытные лица кухонной прислуги.

– Радуйся дочка! – скрестив руки на груди, возвестила тетушка Франсуаза. – Не придется теперь тебе дьяволу булки таскать!

– А чего? – Жаккетту удивило и встревожило раннее появление кузнеца в замке.

Тот открыл было рот, но тетушка Франсуаза убийственным взглядом пригвоздила его к скамье и ядовито пояснила:

– Погостил он у господина Жака, отъелся на нашей стряпне, да к другим дуракам в гости отправился! Правда, где он еще таких дурней найдет, чтобы булки ему корзинами таскали? Чай, в преисподней его так не ублажали, как здесь! А может, Жак, ты его чем обидел? Молился, иногда, Господу? Или на шабаши не ходил?

– Ну что ты несешь, Франсуаза?! – кузнец потерял весь свой гонор и тихим хриплым голосом оправдывался. – Никакой это не черт!.. То есть, я думал, что не черт, а он, на самом деле, черт, но я же не знал!

– Погодите, господин Смит! – управляющий запутался в чертях и нечертях. – Расскажите все по порядку, что там у Вас стряслось!

– Господин дю Пиллон привез мне сарацина черного, которого он у пиратов купил. Для важного дела привез, не просто так. Этот черный сидел в клетке, в сарае, и козел там сидел…

– И оба черные! – подхватил господин Шевро, вспомнив рассказ Жаккетты. – Ну и что?

– А то, что сегодня утром пошел я в сарай, а черный исчез! И козл в его клетке сидит! И обе клетки закрыты честь по чести, и замки целы!