– Как же тебе удалось уговорить солдата отказаться от самоубийства? Ведь на такое решаются люди психически ненормальные или находящиеся в состоянии сильнейшего стресса?
– Не знаю! Главное – удалось.
Комбат прошелся по кабинету:
– Вот-вот! И что получается? За распитие спиртных напитков в наряде я обязан тебя наказать, а за действия в отношении солдата поощрить. Ты ж ему ни много ни мало жизнь спас! И как же мне поступить? Наложить взыскание, отменить его и объявить благодарность?
– Да не надо никаких благодарностей. Взыскание – ваше дело, а поощрять не за что. Любой поступил бы так же. Даже Гломов!
– Сомневаюсь! Ну, ладно! Водку, будем считать, вы с Чепцом не пили, а за солдата благодарность.
– Служу Советскому Союзу! Кстати, товарищ подполковник, мне на отдых по распорядку пора!
– Ну иди отдыхай! Эх, Саня, Саня! Подумал бы ты о своей дальнейшей жизни. Я ж помочь готов всегда. Поддержать, поощрить. Сделать все, что в моей компетенции.
– Спасибо! Я подумаю!
Галаев с Тимохиным покинули кабинет. Александр проводил комбата. Решил перед сном перекурить. Присел на скамейку курилки. Закурил. На душе было муторно. Действительно, жизнь складывается как-то по-идиотски! Ни службы нормальной, ни семьи, никакой радости. Сплошные проблемы. Да и те создаваемые самим собой. Прав Галаев, надо менять жизнь. Но для этого нужен стимул. Дабы обрести смысл. А где он, этот стимул? Что-то не видать!
Выбросив окурок и вздохнув, старший лейтенант неожиданно услышал сзади:
– И что так обреченно вздыхает мой неотразимый кавалер?
Конечно же, Александр узнал голос Ирины. Повернулся:
– Легка на помине! Другого времени не нашла? И что, собственно, ты делаешь в расположении части, к которой не имеешь никакого отношения?
– Брось, Саш! Не груби! Тебе это не идет!
Люблина обошла ограждение, вошла в курилку, присела рядом со старшим лейтенантом:
– Привет!
– Привет! Что дальше?
– Голова болит, не представляешь как!
– Почему же не представляю! Вчера ты неплохо шампанским подзарядилась.
– Злишься?
– Радуюсь!
Ирина кивнула пышной шевелюрой волос, растрепанных ветром, который одарил городок легкой прохладой:
– Да, повод для этого есть! В общежитии девочки только и говорят о том, как ты ночью солдата из петли вытащил.
– Вашим девочкам больше заняться нечем? Или обсуждать больше некого? Или вы сами себя не обсуждаете?
Люблина вскинула на старшего лейтенанта удивленные, подкрашенные, но еще мутные от спиртного глаза:
– В смысле?
– Ну, хотя бы твои выкрутасы на танцульках с новым хирургом?
Женщина недовольно цокнула языком:
– Ты смотри, уже доложили. И кто ж это такой глазастый и подлый к тебе прибегал на доклад?
– А ты не знаешь, как у нас слухи распространяются? Сама же только что сказала, что ваши девочки вовсю обсуждают ночной случай с солдатом. Не успев как следует проснуться.
– Вот именно, что слухи. Ну, танцевала с капитаном, а что? Тебя же рядом не было. Шампанского с ним выпила. Но все! К тебе пришла! Или не помнишь?
– Знаешь, Ир, делай что хочешь, а сейчас уйди. Мне отдохнуть надо! Спать хочу!
Женщина прижалась к старшему лейтенанту:
– Я уйду, уйду! Только скажи, что не обижаешься, что у нас с тобой все по-прежнему и что ночь мы проведем вместе, у тебя дома. А на то, что наговорила вчера, не обращай внимания. Пойми, я люблю тебя и не хочу потерять. Мне никто, кроме тебя, не нужен. И все у нас будет хорошо. Другие обзавидуются.
– Ты мне ночью о беременности намекнула. Ты и вправду беременна?
– Думаю, да, но надо провериться. А что? Тебя не радует это? Рожу ребеночка, и будет у нас полноценная семья. Или ты против?
Старший лейтенант резко поднялся:
– Или я против!
– Что?!!
Глаза Ирины округлились:
– Что ты сказал? Ты против ребенка? Семьи?
Александр подтвердил:
– Да, против! Считай меня кем угодно, негодяем, монстром, бревном бездушным, но не будет у нас с тобой семьи. Больше, Ира, у нас с тобой ничего не будет.
– Ты что, Саша?
Люблина испугалась:
– Как же так? Я же люблю тебя!
– Но я не люблю! Хотел полюбить, не смог! А врать, играть – зачем? Кому от этого легче станет? Тебе? Не станет! Родишь ребенка – признаю, фамилию дам, содержать буду, помогать. Но не более. Ни о какой семье речи быть не может. Все! Извини! Я в штаб! Вечером не встречай и не приходи. Не хочу! Прощай!
Оставив женщину в растерянности, старший лейтенант прошел в дежурку. Помощник уже сидел за пультом. Александр прилег на кушетку, задернув занавески и переложив пистолет из кобуры под подушку. Он слышал, как ушла Ирина. Слышал затихающий стук ее каблуков по аллее, ведущей в военный городок. Сон как рукой сняло. Вместо него в голову лезли мысли. А правильно ли он поступил, вот так резко оборвав отношения с Ириной? Не жестоко ли обошелся с ней, обычной, слабой женщиной, желающей одного – обрести свое счастье? Ира неплохая женщина, ей семья нужна. В этом смысл ее жизни. Но что делать, если он, Тимохин, не любит ее? Ну не любит и все! И какое с ним у нее может быть счастье? Да, он спал с ней, и ему было хорошо. Не всегда, но было. Ну и что? Ведь он не соблазнял Ирину обещаниями, не обманывал ее. Мужчине нужна была женщина, женщине – мужчина. Только поэтому они в первый раз оказались в постели. И разве вина Александра, что Ирина полюбила его? И полюбила ли? Не внушила ли себе, что любит, не понимая этого чувства? Сказала, что беременна. Пока предположительно. Может, так просто сказала, может, заметила изменения в своем здоровье, возможно, критические дни вовремя не наступили. И опять-таки, ну и что? Допустим, беременна. Это значит, он, Тимохин, обязан жениться на ней? Хорошо, женится. Кому от этого лучше или легче станет? Ирине? Сначала, возможно, и станет, а потом? Потом начнутся придирки, капризы, скандалы. Не сможет он играть в любовь. Не сможет. И уйдет! Рано или поздно, но уйдет! Что будет с ребенком? Останется сиротой при живых родителях? Почему считается, что семьи следует сохранять даже только из-за детей? Мол, детям в неполноценной семье плохо. А в семье, где эти дети будут видеть скандалы между родителями? В семье, где вместо истинного счастья будет царить ложь, им, детям, хорошо жить будет? И какими они вырастут, имея перед собой постоянный негативный пример родителей? Такими же, как и их родители. Лживыми, приспосабливающимися к жизни, принимающими вранье за благо, уверенными в том, что цель оправдывает любые средства? Нет, детям любовь нужна, тепло, ласка. Их не обманешь. Дети отличают игру от истинных чувств и будут несчастными, возможно, не вполне осознавая это. Так правильно ли он поступил? Правильно! Но тогда почему сейчас ему плохо? Почему гложет чувство вины перед Ириной? В чем он виноват? Тем, что не пожертвовал собой ради ее счастья? Но не было бы никакого счастья. Все в дальнейшем сложилось бы так же, как и с первой его семьей! Черт! От этих мыслей с ума можно сойти. Надо разогнать их, уйти от них, прекратить думать об Ирине. Впереди очередной боевой выход. О нем и думать. А время сгладит чувство вины и все расставит по своим местам. Все равно теперь назад хода нет! Все! Отрезано!
Кое-как в одиннадцатом часу старший лейтенант уснул. Приснилась ему Ирина с ребенком на руках. Ребенок плакал, Ира не могла успокоить его. А Александр стоял в стороне, и детский крик разламывал его череп. Ира посмотрела на него какими-то пустыми, измученными глазами, попросила:
– Помоги! Не видишь, у меня уже сил нет. Хоть сейчас помоги.
А ребенок вдруг выпал из пеленок. И превратился в мальчика лет восьми.
– Что же ты, папа, бросил нас?
Ирина рассмеялась:
– Хорошо, что только бросил. Он убить нас с тобой хотел. Желал, чтобы я сделала аборт, а мне нельзя. Скажи папе спасибо, что силой не затащил нас в гроб. Он у нас такой. Добрый.
Мальчик же, ставший подростком, ответил, поклонившись:
– Спасибо, папа!