– «Посреди комнаты стоял открытый гроб, в нем покоилась женщина…»

Кароль хохотала уже так, что у нее началась икота.

– Тише, – бормотал Ларри, озираясь, хотя он и сам давился от смеха, – ну тише, Кароль… А то нас попросят выйти…

Кароль небрежно бросила книгу обратно на полку, уселась на широкий выступ у окна, закинув ногу на ногу, и протяжно вздохнула:

– О-ох… Ну и ну… А я всегда думала, что Андерсен – детский писатель. Писал милые сказочки… Значит, я недостаточно хорошо изучила его творчество. Как же он… как это сказать… оптимистично смотрел на мир! Может, у него были проблемы в интимной жизни? Или постоянно болели зубы?

– Или он страдал несварением желудка, – предложил свою версию Ларри.

– Или ненавидел детей, для которых сочинял! – подхватила Кароль.

Тут уже оба расхохотались. Ларри сел рядом с ней, с невероятной для себя смелостью придвинулся вплотную к ее бедру и снова взял за руку. Ему было ужасно приятно приближаться к Кароль, касаться ее и осознавать, что она ему все это безропотно дозволяет. Если бы еще отважиться ее поцеловать… Ведь он никогда не целовался с девочками, а все его сверстники рассказывают о своих подвигах такое, что он чувствует себя рядом с ними трехлетним несмышленышем.

– Давай пойдем куда-нибудь, – внезапно предложил Ларри, еще точно не зная, куда им следует пойти, чтобы он мог осуществить свое безумное намерение.

– Мы и так уже где-нибудь, – со смешком ответила Кароль, глядя ему в глаза своими озорными спелыми вишенками.

– Нет… Ты не торопишься домой?

– У меня уйма времени. Папа появится не раньше десяти, и до вечера я могу делать что угодно.

– Отлично. Тогда пойдем в кино. Дождь, кажется, уже перестал.

– Пойдем. Только не на фильм ужасов. Хватит с меня гробов и покойников.

Предвкушая два часа идиллического времяпровождения в тепле и темноте, Ларри решил отправиться на такой фильм, который не позволил бы ему интересным сюжетом отвлекаться от главного – от Кароль. Изучив афишу, он выбрал «Огни большого города» Чарли Чаплина, рассудив, что такое старье не будет стоить его внимания. Как он ошибался… Картина очаровала Ларри с первого момента, он почти забыл о своей спутнице и запланированной акции. Он следил за похождениями маленького бродяжки неотрывно, затаив дыхание; истерически хохотал, когда тот выступал на ринге против боксера-верзилы, отчаянно переживал, когда мерзавец богач совершал очередную подлость… А уж когда в самом конце фильма прозревшая цветочница протянула бродяжке цветок, ощупала его лицо и внезапно узнала, Ларри начал давиться слезами. Вцепившись в подлокотники кресла, он прилагал все усилия, чтобы ненароком не всхлипнуть, но его щеки горели, перед мокрыми глазами все расплывалось – впрочем, смотреть уже было не на что. Финальные кадры картины уплывали, но музыка – чарующая, щемящая, надрывающая сердце – продолжала звучать и переполняла душу Ларри и печалью, и радостью, и еще какими-то непонятными, абсолютно мистическими чувствами: вероятно, ностальгией по тому давнему времени, когда он не жил, но его душа, быть может, уже существовала в какой-то другой оболочке.

Еще до того, как зажегся свет, он успел кулаком торопливо утереть глаза, а уж потом искоса посмотрел на Кароль. Она не плакала, но сидела, открыв рот, и как зачарованная продолжала смотреть на уже погасший экран. Углы ее малиновых губ опустились, она выглядела несчастной и потерянной.

– Пойдем? – хрипло спросил ее Ларри, причем его голос предательски дрогнул.

Она подняла глаза.

– М-м-м?

– Пойдем? – уже спокойнее повторил Ларри, кашлянув.

– А… Да, конечно. О боги, Чаплин гений, истинный гений! Какой восхитительный фильм… Это… как это сказать… шедевр! За него, наверное, можно отдать все комедии, снятые в восьмидесятые Я правильно сказала?

– Грамматически или по существу?

Кароль засмеялась, и к ней в ту же секунду вернулась обычная жизнерадостность.

– Хороший вопрос… У тебя есть часы? Покажи… Ларри, уже девять! Мне надо скорее идти домой.

– Я тебя провожу, – безапелляционно заявил Ларри, интонацией заранее отвергая любые возражения, хотя Кароль не собиралась возражать.

Бредя по раскисшему ковру из прибитого ливнем тополиного пуха, они неторопливо обсуждали увиденный фильм, то и дело замолкая и мысленно заново переживая его самые веселые и самые грустные моменты, и, наконец, очутились в небольшом сквере – Ларри это заметил, лишь обнаружив, что его ботинки внезапно стали скрипеть при каждом шаге, – оказывается, он уже шагал не по асфальту, а по гравийной дорожке.

– Ну, – сказала Кароль, останавливаясь, – мы пришли. Вот наша гостиница.

– А завтра мы встретимся? – тихо спросил Ларри, стараясь не обращать внимания на людей, проходящих мимо или развалившихся на скамейках: ему казалось, что все они сейчас смотрят на него.

– Давай, – небрежно ответила Кароль. Она сделала пару шагов к Ларри, обхватила его обеими руками за затылок, подтянула к себе и доверительно ткнулась в его губы приоткрытым ротиком. Их передние зубы с глухим стуком ударились друг о друга. Ощутив в своем рту некий мягкий и скользкий предмет, оказавшийся ее язычком, потрясенный Ларри понял, что она целует его по-настоящему, «по-взрослому». Он много раз видел поцелуи в фильмах и изучал их описания в книгах, теоретически он представлял, как это делать, но сейчас, остолбеневший от неожиданности и смущения, он не мог себя заставить хоть как-то ответить Кароль. Его хватило лишь на то, чтобы судорожно обхватить ее за талию. К счастью, это испытание на грани шока длилось недолго: Кароль быстро отпустила его, по-кошачьи облизнулась, хихикнула, помахала ручкой и устремилась прочь по шуршащему гравию. А Ларри, стесняясь смотреть по сторонам, покачиваясь и с трудом удерживая равновесие, побрел домой, то проклиная свою неопытность и переживая, что Кароль сегодня вечером от души посмеется над ним (хорошо, если вообще не разочаруется), то расплываясь в глуповатой улыбке: все-таки то, о чем он так долго мечтал, свершилось!

В самом большом городском парке в будний день народу почти не наблюдалось – похоже, никто не хотел пасть жертвой назойливого пуха, забивавшегося в нос, глаза и рот. Но в самую глубину парка свирепствующий пух не добрался, здесь росли благородные, уважающие себя деревья, здесь было по-лесному тихо, зелено, и теплый душистый ветерок, сил которого хватало лишь на то, чтобы играть с молоденькими листьями (качать солидные ветки он явно не смел), навевал столь же игривые мысли.

Ларри и Кароль, не сговариваясь, довольно быстро свернули с дорожки, побрели по траве меж деревьев и, наконец, забрались в такое место, где не слышались чужие голоса, вокруг, насколько хватало глаз, все было надежно затянуто зеленью, толстоствольные вязы и лиственницы врастали прямо в небо, и при наличии определенной фантазии можно было почувствовать себя обитателями Шервудского, Фангорнского или любого другого сказочного леса.

Чего-чего, а уж фантазии у Ларри хватало. Шагая рядом с Кароль все вперед и вперед, он с легкостью, как в детстве, мысленно перевоплотился в принца (рыцаря, доблестного героя-одиночку), которому поручено вы–рвать красавицу принцессу (невесту престарелого барона, дочь известного путешественника) из лап коварных злодеев и доставить в безопасное место. Он мужествен, отважен и остроумен, она прелестна, слаба и немного капризна. Долгая дорога пролегает через лес, за время пути герои, пережив сотню злоключений, успевают влюбиться друг в друга, и теперь они не расстанутся никогда. Собственно, вот и все, конец фильма. В финале непременно должен последовать продолжительный поцелуй, но для реального Ларри в этом реальном кусочке леса поцелуй станет только началом. И сего–дня он не будет робеть!

О том ли самом думала Кароль или о чем-то другом, осталось неизвестным, но, судя по всему, их желания и намерения совпадали. Внезапно остановившись, она огляделась, прислонилась к огромному старому вязу и вновь, как и вчера, привлекла Ларри к себе, – похоже, ей нравилось верховодить в подобных мероприятиях. Однако на сей раз Ларри морально подготовился к такому повороту событий: он подался навстречу летящим к нему черным ресницам и лишь в самый последний момент закрыл глаза.