Я коротко кивнул, попрощался и вышел.

Он не учел только, что, если я соглашусь принять участие в его игре, подписанная бумага останется в моих руках, и я смогу использовать ее, если история выйдет наружу. Я понимал, он не настолько глуп, и за этим что-то кроется. Либо он собирается убить меня, прежде чем я успею воспользоваться этой бумагой, либо… Ну да ладно, надо сначала подойти к реке, а уж потом думать, как через нее переправиться. Судя по ловушке с бриллиантами, он задумал не убийство, а что-то другое; что именно, мне предстояло узнать.

Шофер остановил машину на углу. Я усмехнулся. Герман с самого начала боялся иметь со мной дело, раз передал мне записку с опытным преступником.

А теперь вот еще послал за мной собственного шофера. Интересно, кто из них подсунул мне бриллианты?

Войдя в квартиру, я приласкал Бобо, радостно бросившегося мне навстречу, надел тапочки и растянулся на диване. Потом не спеша развернул бумагу, которую дал мне Герман. Если бы в нее был заложен динамит, я бы не удивился:

Бумага была написана уверенным отчетливым почерком, красными чернилами и заканчивалась размашистой подписью с росчерком в конце. Да, вот такую бумагу мне собственноручно вручил Дон Дж. Герман. Я улыбнулся, встал, надел пижаму, взял книгу и лег в постель.

На следующее утро чуть позже десяти часов я пришел в городское управление по делам округа и запросил регистрационную карточку одной особы, проживающей в этом городе.

Вскоре мне предоставили необходимую информацию.

Уединившись, я просмотрел ящичек с карточками и нашел ту, что была заполнена Доном Дж. Германом. В карточке был указан его возраст — сорок восемь лет, а также его принадлежность к республиканской партии.

Была там и его личная подпись — размашистая, с росчерком в конце.

Я вынул из кармана полученную накануне бумагу и сравнил почерк и подпись. Я оказался прав — между почерком на бумаге и на учетной карточке не было ничего общего.

Ну что ж, приблизительно этого я и ожидал. Должно быть, он собирался избавиться от меня, прежде чем я успею воспользоваться этой бумагой. Неужели он думал, что я поверю, будто это его почерк, только потому, что получил бумагу непосредственно из его рук? Это был психологический трюк.

Разгадав его замысел, я соображал, как поступить — нанести ему удар незамедлительно или сделать вид, что попался в мышеловку, и придумать способ выскользнуть из нее, прихватив с собой наживку и подстроив все таким образом, чтобы мышеловка захлопнулась в тот момент, когда Герман сунет в нее руку.

Дома я раскрыл утреннюю газету и задумался. Мне порядком поднадоело вечно скрываться и все время быть начеку. Пора бы уже зажить спокойной жизнью, когда можно прийти в городской парк, усесться на скамейке и не спеша разобраться в своих мыслях. Как мне недоставало уютной квартирки, где бы я мог чувствовать себя как дома и безмятежно валяться на диване с газетой в руках и верным псом, лежащим у моих ног.

Да, я действительно порядком устал и чуточку ослабил хватку, хотя знал, что всегда могу наверстать упущенное, — те ошибки, которые я наворотил когда-то, теперешний Эд Дженкинс уже ни за что не повторит. В какие неприятные ситуации я только не попадал! Но это в прошлом.

Мои размышления прервал тихий стук в дверь. Бобо сделал стойку, потянул носом, вопросительно посмотрел на меня, но не оскалился.

Я открыл дверь.

На пороге стояла девушка в низко надвинутой шляпке с узкими полями, из-под которых выбивалось несколько вьющихся прядей, большие глаза настороженно смотрели на меня.

Я поклонился:

— Пожалуйста, проходите, мадам. Чем могу быть полезен?

Это была Элен Чэдвик, однако я не подал вида, что узнал ее.

Пока я закрывал дверь, она подошла к Бобо и протянула к нему свою тонкую изящную ручку, так что ее пальцы оказались перед самым носом пса. И прежде чем я успел предостеречь ее, она, пожав плечиком, положила руку собаке на голову. Если на свете и существует пес-однолюб, то это, несомненно, мой Бобо, поэтому я затаил дыхание в ожидании маленькой драмы, лихорадочно пытаясь вспомнить, есть ли у меня бинты и йод под рукой.

Но я ошибся. Бобо с минуту стоял неподвижно, потом повернулся и вопросительно посмотрел на меня, при этом рука девушки продолжала лежать на его голове. Чувствовалось, что наша гостья хорошо знает собак.

Заметив выражение испуга на моем лице, она сказала:

— О, не беспокоитесь, мистер Дженкинс. Все в порядке. Можно подружиться с любой собакой, если перед тем, как погладить ее, дашь ей понюхать кончики пальцев. Собаки все воспринимают на нюх, и им не нравится, когда кто-нибудь незнакомый лезет к ним.

Впрочем, то же самое можно отнести и к людям. Стоит им убедиться, что вы их друг, и тогда совсем другое дело. По запаху рук собака может даже читать ваши мысли. Правда, песик?

Я предложил ей сесть:

— Как его зовут?

— Бобо.

Она рассмеялась низким серебристым смехом:

— Какое славное имя! Ты хороший пес, Бобо.

С этими словами она ласково похлопала его по голове, в ответ он вильнул хвостом. Потом она опустилась на стул, а Бобо уселся возле меня, глядя на девушку.

Она вздохнула, откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и, глядя из-под полей шляпки, после недолгого колебания произнесла:

— Меня зовут Элен Чэдвик.

Я встал и поклонился:

— А вы, мисс Чэдвик, похоже, уже знаете мое имя. Эд Дженкинс всегда к вашим услугам. Буду рад помочь вам.

Чем могу быть полезен?

Она смотрела на меня с минуту, потом улыбнулась:

— Если вы действительно хотите помочь мне, то должны сегодня же жениться на мне.

Ох уж эти мне девицы! Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Я-то думал, здесь будет море слез, истерики, протесты и заверения, что никогда в жизни она не уступит требованиям Германа, думал, она будет просить у меня совета, как заставить Германа оставить ее в покое, и все такое прочее. И вот она сидит передо мною, и, когда я, отдавая дань вежливости, задаю ей вопрос:

«Чем могу быть полезен?» — она невозмутимо отвечает, что я должен жениться на ней прямо сегодня. А я-то, наивный человек, ждал криков, рыданий, объяснений, обвинений в шантаже…

Да, поначалу она, сама того не ведая, выбила у меня почву из-под ног. Глупо похлопав глазами, я все же спохватился и небрежно поинтересовался:

— И в котором часу вы предполагаете сделать это, мисс Чэдвик?

Она глянула на наручные часики:

— О, думаю, часа в четыре получим разрешение, скажем, в пять брак будет зарегистрирован, а потом можно пообедать и ехать к Герману.

Я представил себе эту картину:

— Это Герман велел вам явиться ко мне?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет, я сама. Хотя Герман, как вам, должно быть, известно, настаивал, чтобы мы поженились. Что я могу поделать? Он поставил меня в такое положение, что я вынуждена выполнять его требования — не ради себя, а ради матери. Сегодня утром он высказал опасение, что вы откажетесь от его предложения, и тогда у меня не останется выхода. Конечно, я тут же поспешила к вам.

Может быть, вы все же передумаете и согласитесь? Адрес мне дал Герман, я сама попросила его об этом. Разумеется, он догадался, зачем мне ваш адрес, но ничего не сказал.

Чувствовалось, хитрости Герману не занимать. Он предусмотрительно сообщил девушке, что я якобы не желаю принимать участие в игре, подразумевалось, что тем самым спасение утопающих стало делом рук самих утопающих.

Мне не верилось, что девушка и впрямь смотрит на этот брак с таким безразличием, в особенности после того, как я видел ее в кабинете Германа, и я решил поубавить ей этой нарочитой легкомысленности.