Болотная вода с ревом хлынула через край зеркала ей на ноги, как водопад. Перепуганная, она отскочила. Воплощение мгновенно прекратилось.

Мастера и большая часть солдат рассмеялись, а улыбка Джерадина была слишком добродушной, чтобы обижаться.

— Прости, — он хмыкнул. — Я не хотел смутить тебя. Это просто ситуация из тех, когда, если знаешь, что именно произойдет, сделать это труднее.

Териза посмотрела вниз, на грязь на сапогах. Хриплым кваканьем выразив свое удивление, по твердой земле запрыгала лягушка. Несмотря на холод, щеки и уши Теризы горели из—за смеха зрителей. Не в силах решить, возмутиться ей или рассмеяться, она сипло произнесла:

— Надеюсь, ты объяснишь подробнее…

Ее тон заставил Джерадина посерьезнеть. — Слова и жесты не имеют ничего общего с самим воплощением. Они нужны тебе — чтобы сосредоточиться. Когда учишься, они помогают заставить себя не думать о чем—то, а только о воплощении. А когда ты все знаешь, они помогают… в силу привычки. Как следует затверженные, приводят тебя в надлежащее состояние духа почти автоматически. Но если бы я заранее рассказал тебе об этом, ты бы начала думать, как нужно сосредоточиться, вместо того чтобы сосредоточиваться. Это стоило бы тебе лишних усилий. Вот теперь ты знаешь, как привести себя в надлежащее состояние — и тебе будет проще войти в него.

То, что он говорил, имело смысл. Териза знала его достаточно хорошо, чтобы понять — он не смеется над ней. Можно было бы и улыбнуться…

Но сегодня она видела, как умирают люди. И горела желанием убить Мастера Эремиса. Она была не в настроении смеяться.

Териза вернулась к зеркалу и принялась очищать мысли от всего постороннего, чтобы изменить зеркало и превратить Кадуольскую Топь в бальный зал Орисона.

Вскоре прибыл принц Краген собственной персоной, обсудить с Тором вопрос о снабжении. К этому времени Териза удачно переправила из бального зала несколько походных палаток, и никто уже не смеялся. Стражники и Мастера трудились не покладая рук, обеспечивая пищу и кров шести тысячам человек.

Принц Краген заметил, что они не заключали союза с Мордантом. А без заключения союза он не сможет доверить снабжение армии — собственно говоря, поставить под угрозу ее боеспособность, — группе людей, которые исторически являются его врагами и вдобавок без сомнения безумны.

Тор заметил, что если армия Аленда будет и дальше тащить на себе провиант, пытаясь при этом не отставать от армии Орисона, то к Эсмерелю они прибудут в таком состоянии, что лучше бы совсем не шли.

Принц Краген не спорил. Кроме того, он принял приглашение Тора на ужин. Несмотря на сомнения и мрачный вид, он выглядел совершенно счастливым.

Этой ночью, когда они, завернутые в одеяла, лежали на толстых тюфяках, Териза позволила Джерадину извиниться.

— Я поняла, что ты был прав, — вздохнула она. — Мне просто не понравилось, что ты сделал из меня посмешище. Все эти мужчины смеялись… У Эремиса и моего отца есть еще одна общая черта. Они любят издеваться над другими.

— Но ты доказала им, что они неправы, — заявил Джерадин. — Никто из них никогда не видел женщину с таким талантом. Большинство их никогда не относились к женщинам всерьез. До сегодняшнего вечера нельзя было исключить, что они бросят тебя в беде.

Но сейчас ты привлекла их внимание. Весь лагерь говорит о тебе. То, что ты сделала на развилке, — замечательно. Но штука в том, что там была слишком отвлеченная вещь, чтобы иметь для них значение. Никто не видел, чего ты добилась. А здесь… — Джерадин обнял ее. — Здесь были сотни свидетелей. Ты — Мастер. А Мастера делают полезное дело, иногда жизненно необходимое. Изредка.

Териза… — в темноте его голос звучал словно голос Артагеля, рвущегося в бой, — мы обязательно побьем этого сукина сына.

Она надеялась, что он прав. Но, казалось, потеряла способность смеяться. И по этой причине сомневалась.

На следующее утро они с Джерадином, Мастером Барсонажем и двумя другими Воплотителями трудились, словно рабы, возвращая все в Орисон вместе с вещами алендцев, которые те пожелали переместить в бальный зал. Затем в окружении пятидесяти всадников они во весь опор погнали телеги Гильдии вдогонку армии.

В определенном смысле путешествие далось сложнее, чем воплощение. Воплощение изматывало душу, высасывало силу, лишая возможности стоять на ногах, но дух ее был спокоен. Это не было опасно. Ей нужно было только изменить изображение и удостовериться, что никто из обитателей Орисона не шатается по бальному залу в неурочный час, а потом держать зеркало открытым, пока солдаты относили снаряжение, матрасы и продукты.

Напротив, гонка за армиями была гораздо более опасной.

Наибольшее беспокойство доставляли сами телеги и перевозимые на них зеркала. После брода на Бродвайн армии сошли с довольно удобной дороги, ведущей в Маршальт, и взяли курс на юго—запад, к Эсмерелю, а путь в Эсмерель был далеко не таким удобным, поскольку им пользовались гораздо реже. Едва телеги миновали полузаброшенную деревеньку возле гостиницы, обслуживающей брод (но стоящую достаточно высоко, чтобы ей не грозили разливы реки), дорога стала намного хуже.

Вдобавок земля начала резко меняться. По словам Джерадина, единственный относительно ровный участок в провинции Тор лежал вдоль дороги на Маршальт. Остальная провинция была в лучшем случае холмистой, нередко пересеченной оврагами, а в некоторых местах гористой. Несмотря на все усилия возниц, телеги то и дело застревали, упираясь колесами в камни, в невероятно тряских оврагах или на холмах, так усыпанных камнями, что лошадям сложно было поставить копыто. И каждая остановка перед препятствием, каждый удар о камень, каждая встряска угрожала зеркалам Гильдии.

Когда движение началось, Териза решила, что сможет немного отдохнуть — и избавиться от трусцы своей клячи, — проехавшись в одной из телег. Но вскоре обнаружила, что в сравнении с этим седло клячи — роскошное кресло.

Холодало все сильнее. На склонах холмов и в оврагах свистящий ветер налетал со всех сторон, морозя кожу и кости, словно невидимый лед; на вершинах он дул прямо в лицо, безжалостный и жестокий. Териза так устала, чувствовала себя такой измученной, что, казалось, ей уже никогда не согреться.

— Как ты думаешь, — спросила она Джерадина, чтобы отвлечься от печальных размышлений о своем промерзшем теле, — что сейчас поделывают двадцать тысяч кадуольцев?

— Отдыхают, — буркнул Джерадин с непривычной горечью. — Строят укрепления. Готовят ловушки. Учатся сообразовывать свои действия с теми ужасами, которые Эремис, Гилбур и Вагель готовятся обрушить на нас. Набираются сил.

— Похоже, у них все преимущества, — пробормотала она. — Когда мы туда доберемся, мы будем вконец измотаны. Он кивнул, а затем добавил:

— Ты напомнила мне кое о чем. Нам нужно подумать еще об очень многом, о чем я до сих пор не говорил. У меня появилось неодолимое чувство, что мы должны заниматься совсем другим.

Эта мысль так расстроила Теризу, что она уставилась на него, несмотря на усталость и дикий холод.

— Повтори.

— У меня появилось непреодолимое…

Дорога превратилась в грязную тропу, протоптанную тысячами человек. Она огибала холм и сворачивала в овраг.

— Ты хочешь сказать, — перебила она, — что нам не надо в Эсмерель? Не надо рисковать? Что это неправильно? Почему он не сказал ей об этом до того, как они вышли в поход?

— Нет, — мгновенно ответил он, — прости пожалуйста. Я неясно выразился. Я не имел в виду армию, Тора или Гильдию — даже принца Крагена. Я имел в виду тебя и меня. Лично нас. Нам следует заняться чем—то другим.

В оврагах оказалось то удобство, что камни покрывал песок. Однако колеса застревали, и телеги поневоле сбавляли ход. Лошади фыркали и ржали, отказываясь везти телеги дальше.

С трудом сдерживаясь Териза спросила:

— Чем же, к примеру? Джерадин скривился.