На ней было нежное воздушное платье с декольте, которое выглядело бы вульгарно даже на Памеле Андерсен, пришедшей на вечеринку «Порнооскар». И грубые гриндерсы, хотя, насколько я что-то понимала в моде, стиль гранж отжил свое еще в конце девяностых и остался лишь в вызывающем сентиментальную улыбку клипе «I’m a bitch, I’m a lover» да в альбоме со школьными фотографиями.

Я не знала эту девушку. И даже не могла представить, что такой особе, как она, могло от меня понадобиться.

– Привет, – настороженно сказала девушка, рассматривая меня с таким выражением лица, которое появляется у посетителей Кунсткамеры, наткнувшихся на сосуд с заспиртованным трехголовым младенцем.

– И дальше что? – нахмурилась я.

Она нервно облизнула губы – в розовой мякоти суетливого языка мелькнула круглая сережка.

– Вы… Ты… Ты ведь Даша?

Нехорошее предчувствие заставило меня свести брови к переносице. Она знает мое имя. Она не ошиблась дверью. Она не торговый представитель, втюхивающий доверчивым гражданам какую-нибудь бесполезную фигню. Она пришла именно ко мне, именно я нужна ей. Очень хотелось соврать, сказать, что Даша давно переехала и не оставила координат, и захлопнуть дверь прямо перед ее пирсингованным носом. Но это было бессмысленно, потому что лицо девицы прояснилось, она заулыбалась, порывисто шагнула вперед и предприняла неловкую попытку меня обнять (при этом я выставила вперед обе руки и брезгливо отстранилась).

– Ну… Ты что? Не узнала меня? Я твоя сестра. Челси.

И тут я испугалась по-настоящему. А девчонка, осмелев, прошмыгнула мимо меня в квартиру, плюхнулась на антикварный столик и принялась расшнуровывать свои жуткие массивные ботинки, дизайном напоминающие чугунные утюги.

Когда я в последний раз видела Челси – вернее, фотографию Челси?

Кажется, на прошлый Новый год. От родителей пришла посылка – какая-то ерунда, упакованная в подарочную бумагу с елками и оленями. Шерстяные носки, которые я передарила приятельнице, шелковая блуза на три размера больше моего, духи, которые показались мне чересчур фруктовыми, и мыло: это был особенно трогательный жест – подарить мыло человеку, который зарабатывает на жизнь мыловарением. Было там и короткое письмо, к которому стиплером прикололи фотографию счастливого семейства – между постаревшими, не по-зимнему загорелыми родителями приютился бледнолицый блондинистый воробушек с бесцветными глазами, вздернутым носиком и хаотично разбросанными по лицу бурыми веснушками.

– Что ты так смотришь? Не узнала? Я не удивлена. Никто не узнавал, когда я волосы покрасила.

– Постой, постой, – я собралась с мыслями, – а что ты вообще тут делаешь?

Она удивленно на меня уставилась.

– Как, мама тебе разве не звонила?

– А что, должна была?

– Ну, значит, сегодня позвонит. У нас там такое творится… – она вздохнула. – Слишком долго объяснять. В общем, меня пока отправили жить к тебе. На неопределенный срок.

– Что значит… жить ко мне? – опешила я. – Ты, наверное, имеешь в виду, на каникулы? Ты вообще по-русски хорошо понимаешь?

– Как видишь, – усмехнулась Челси (если это вообще была она, а не дурацкий розыгрыш кого-то из моих посвященных в ситуацию друзей). – Дома мы только по-русски говорим… Понимаешь, Даша, маме сейчас вроде как не до меня. Думаешь, мне хотелось сюда переться? У меня там все – школа, друзья, любимый мужчина.

– Какой к черту любимый мужчина, тебе же всего четырнадцать!

– А может, я акселератка, – нагло улыбнулась девица. – Слушай, а что у тебя в холодильнике? Я адски голодна. В самолете предлагали какую-то тюремную баланду.

– Откуда ты знаешь, как выглядит тюремная баланда? – спросила я просто для того, чтобы заполнить паузу.

Ее лицо как-то странно изменилось: дернулась губа, на лбу появилась задумчивая складка. Но Челси быстро взяла себя в руки.

– Да какая разница. Главное, что ты вроде как моя старшая сестра. И я вижу, что ты мне не рада. Впрочем, и я хочу побыстрее убраться восвояси. А пока, уж будь добра, накорми ребенка, запусти его в душ и расскажи, где в твоем районе можно найти рокерский бар, на худой конец панк-кафе. Мне необходимо расслабиться.

– Так, марш в ванную. – Я наконец взяла себя в руки. – На плите кастрюля с гречкой, можешь поесть. А потом посиди тихо в комнате. Мне необходимо с этим разобраться.

Я набрала номер родителей.

– Дашенька, все это так неожиданно… Понимаю, что ты совсем не рассчитывала, но… у нас такая ситуация… Надеюсь, все устаканится… – Мамин голос долетал до меня с опозданием.

– Да что там у вас случилось-то?!

– Твой отец сбил человека. Женщину, – мама всхлипнула.

– Что?!

– На машине. Было темно и туман, а ей вздумалось перейти дорогу. Она умерла на месте. Восемнадцать переломов. У нее осталось трое детей.

– Какой кошмар, – прошептала я.

– Этот старый дурак так и не научился соблюдать скоростной режим! – выкрикнула она. – Я сто раз предупреждала, что когда-нибудь все этим кончится!… Он в тюрьме. Ему дали восемь лет, – она тихо всхлипнула, – Даша, я просто тут умираю!

– Успокойся… – я не знала, что сказать, не могла найти слов, чтобы и правда ее успокоить, я слишком плохо знала собственную мать и слишком давно ее забыла, чтобы подобрать правильные слова.

– Пойми, мне ее не потянуть… Я понимаю, у тебя своя жизнь, планы… Но ты же знаешь, я не работаю, а у Челси платная школа, столько расходов. Мне одной не справиться. На пособие я и так буду еле-еле сводить концы с концами.

– Но я… Я тоже не работаю.

– Знаю. – Ее голос долетал до меня с опозданием. Невозможно было выяснять отношения в таком режиме. – Даша, все деньги я потратила на адвоката. Очень хорошего. Он уже подал апелляцию. И говорит, что, даже если не получится, мы имеем все основания рассчитывать на досрочное освобождение. Года через два.

– Два года?! – выдохнула я. – Ты хочешь сказать, что она должна жить у меня два года?!

– Почему у тебя? – Ее голос словно мгновенно покрылся тонкой корочкой льда. – Это и наша квартира тоже. А значит, в какой-то степени и квартира Челси. Даш, ну у меня просто другого выхода нет. Ты единственный родной человек Челси.

– Хорошо, что ты вспомнила об этом через четырнадцать лет, – не смогла удержаться я. – Очень удобно.

– Прекрати. Тебе предлагали поехать с нами… Даш, ну будь человеком… Она неприхотлива. Она тебя не объест.

– Но ее надо куда-то устроить учиться, это такие деньги! Ей четырнадцать лет, самый проблемный возраст! Я с ней не справлюсь, я просто не умею обращаться с детьми!

– Ты привыкнешь. Это и тебя дисциплинирует. В конце концов, тебе тоже не помешает хоть раз в жизни найти нормальную работу, пожить как нормальный человек. Ты меня, Даша, пугаешь. Ты ведешь себя как семнадцатилетка, а ведь тебе тридцать четыре, пора повзрослеть.

Я набрала побольше воздуха, чтобы на одном дыхании выдать все, что я думаю о тех, кто бросает собственных детей, десятилетиями ими не интересуется, забывает поздравить с днем рождения, а на Новый год передаривает не пригодившуюся в хозяйстве чепуху, а потом имеет наглость давать непрошеные советы воспитательного характера, но… не успела.

– Ой, Даш, мне на мобильный звонит адвокат отца, я тебе перезвоню, – выпалила мама и отсоединилась.

А я уже потом подумала: ну какой к черту адвокат, во Флориде глубокая ночь, она просто хотела от меня отвязаться. Она, как всегда, спрятала голову в песок, сделала вид, что все нормально, что никакой проблемы нет, если нет моего возмущенного голоса в телефонной трубке.

Я сжала ладонями виски.

– Все нормально, Даш, – сказала Челси у меня за спиной. – Я тебя не напрягу. Мне даже необязательно идти учиться. Если ты будешь давать мне немного денег и скажешь, где я могу познакомиться с приличным парнем… То есть я вообще предпочитаю мужиков постарше… То я совру родителям, что ты пристроила меня в МГУ как юного вундеркинда.

Сжав кулаки, я обернулась.