Я наблюдал это, - люди следили за бедным циркачом; я следил за людьми, - мигал ли кто-нибудь, дышал ли кто-нибудь? Нет, никто не мигнул и глазом, все забыли обо всем. Даже бессознательный процесс, идущий автоматически, - вам не нужно мигать, глаз мигает сам; вам не нужно дышать, грудь дышит сама. Но даже автоматические процессы мигания и дыхания попросту останавливаются, вы в благоговейном страхе. Но в этом ничего нет! Все эти двадцать метров рассчитаны. Этот человек постоянно упражняется: рассчитано, что за время этого падения с высоты двадцати метров он не сгорит. И ведь это не керосин, это не бензин, это же чистый спирт. После падения в воду, через секунды огонь исчезает, и человек поднимается наверх. И вот он герой только потому, что вы не можете сделать то же самое. Нужна всего лишь небольшая практика и расчет, сколько времени нужно, чтобы спирт сжег вас: предел времени должен быть меньше этого расчета. И вы должны быть в состоянии прыгнуть.

Я, бывало, любил нырять в реку с пригорков, с железнодорожного моста, ведь железнодорожный мост, пересекающий нашу реку, был самым высоким местом, с которого можно было прыгать. Я работал медленно, начиная с маленьких пригорков и переходя ко все более и более высоким, пока наконец не начал прыгать с моста. Мост постоянно охранялся военными, потому что было это во времена Британской империи, и какие-нибудь революционеры могли взорвать мост. Они хватали меня, а я говорил: «Я не собираюсь взрывать мост. Вы только посмотрите - у меня ничего нет. Вам не о чем беспокоиться. Я хочу, чтобы этотмост стоял здесь, ия очень счастлив оттого, что вы охраняете его, потому что он мне нужен каждый день».

Иногда они спрашивали: «Для чего он тебе нужен?»

Я говорил: «Вы только посмотрите», - и прыгал! А они стояли тут же в благоговейном страхе. Когда они знали, что этот мальчик пришел просто прыгать, они не беспокоились. Я сказал революционерам из моего города: «Если в какой-то момент времени вам понадобится... Я лучший человек, потому что стража теперь на меня уже и не смотрит». Они сказали: «Этот мальчик просто сумасшедший. Однажды он убьется. Но кажется, что он все больше и больше привыкает к этим прыжкам. Умереть ему будет трудновато; этот мост очень маленький. Ему нужен мост по крайней мере в четыре раза выше - может быть тогда».

Я сказал революционерам, которых знал, - они обычно посещали наш дом; мой дядя участвовал в их заговоре, - я сказал: «В любой момент, когда вам потребуется взорвать мост, я буду лучшим человеком. Никто не заподозрит меня, никто не помешает мне. Я могу взять туда вашу бомбу, оставить ее там, где вы хотите, и потом прыгнуть в реку и уплыть по течению. Тогда вы можете делать то, что хотите».

Они сказали: «Ты ненадежный. Ты можешь пойти и отдать бомбу охране; ты покажешь им, где мы прячемся, и ты точно прыгнешь и уплывешь по течению». Они не давали мне никаких бомб. Я же снова и снова просил их. Они говорили: «Мы не верим тебе. Мы знаем, что ты лучший человек для того, чтобы добраться до моста, потому что никто другой не может сделать этого; мост постоянно охраняется».

Один стражник постоянно ходил вверх и вниз, а с обеих сторон моста стояли домики для охраны. Это был очень важный мост; по нему проходили все главные поезда. Если взорвать его, то одна часть страны будет отрезана от другой. Но они никогда так и не доверились мне.

Я говорил: «Вы можете положиться на меня, даже эти стражники доверяют мне».

Они говорили: «Страшно. Они доверяют тебе, мы доверяем тебе, — а что ты будешь делать на самом деле, знаешь только ты ». Для любого аскетизма нужна лишь небольшая практика. Поститься - это очень просто, - трудно только первые пять дней. Я сам постился. Первые пять дней самые трудные, хуже всех пятый день; вы почти готовы прекратить весь этот пост. Но если пройти пятый день, то самое опасное пройдено, пройден самый уязвимый период. Начиная с шестого дня, ваше тело действует в новом режиме. Оно начинает поедать само себя. С шестого дня все становится гораздо проще. На пятнадцатый день еда вас абсолютно не беспокоит; вы не испытываете никакого голода. Тело поглощает свой собственный жир, поэтому и не возникает чувства голода.

Здоровый человек может поститься, не умирая, на протяжении девяноста дней. Конечно, он превратится в скелет, но на протяжении девяноста дней он может оставаться живым, потому что совершенно здоровое тело накапливает жир на случай всяких чрезвычайных ситуаций. Это чрезвычайное положение, и тело имеет систему для преодоления чрезвычайностей. Если пища не поступает извне, тело начинает питаться изнутри. Вот почему вы с каждым днем будете терять в весе.

Вначале вы будете терять по килограмму в день. Потом тело поймет, что чрезвычайная ситуация продлится, возможно, долго: тогда вы будете терять по полкилограмма в день. Странно, но у тела есть своя собственная мудрость. Потом вы будете терять по четверти килограмма в день, потом по одной восьмой, потому что тело будет стараться сохранить столько, сколько возможно, прожить еще столько, сколько возможно; поддержать в вас жизнь настолько долго, насколько это в руках человеческих.

Так что это никакое не чудо, но на людей это производит впечатление, потому что глубоко внутри они чувствуют: «Мы не можем так ». Если кто-то наслаждается пиром, то у вас такого же чувства не появится, потому что вы тоже можете наслаждаться пиром. Вас просто не пригласили, вот почему вы чувствуете гнев, - против того человека, который наслаждается, - он ведь просто обжора; он верит лишь в философию еды, питья и веселья; он бездуховный человек. Это зависть, гнев на то, что вас не пригласили. Вы бы тоже могли наслаждаться пиром, но постом? Вы никогда и не пытались.

И в начале поста никакой радости нет. Пять дней кажутся пятью месяцами. Кажется, что часы остановились и голод все время нарастает. Он ранит в живот; кишки чувствуют, что они как будто сжимаются. Все ваше тело в беспокойстве, потому что оно не получает своего дневного рациона. Все части тела оказываются в странной ситуации; они не могут выразить, что происходит, почему прекратился этот рацион. Вы не проинформировали их; вы и не могли, потому что не знаете их языка; они не знают вашего языка.

В теле хаос, - но только на пять дней. После пятого дня тело автоматически переключает себя на систему чрезвычайных ситуаций; тогда проблемы исчезают. И все эти махатмы выучились только этому: стратегии пяти дней. Раз вы выучили эту стратегию, протянуть эти пять дней не так уж сложно.

Джайнские и буддийские монахи произвели такое большое впечатление на весь Восток, что индусский ашрам, который был по-настоящему красивым местом, был осужден. Эти мудрецы, эти провидцы были осуждены людьми: «Они такие же материалисты, как и мы. Настоящие махатмы и мудрецы - это джайны и буддисты. Этих людей нельзя и сравнивать с ними». Естественно, индуизм должен был изменить всю свою структуру.

Это мир конкуренции: чтобы остаться существовать, индуизм изменил весь стиль ашрама. Ашрам стал аскетичным, но старое имя сохранилось, имя изменить забыли. Место это перестало быть ашрамом, потому что там нет расслабления, нет отдыха, нет радости, нет блаженства.

Отправляйтесь в сегодняшний ашрам, и вы найдете там людей, которые мучат самих себя, психически больных, мазохистов, самоубийц, - но и эгоистов, потому что все эти мучения приносят им только одно: великое уважение людей. Вся страна питает к ним потрясающее уважение за то, что они делают. Но красота ашрама исчезла.

Монастырь Запада эквивалентен современному индусскому ашраму, ведь в то время, когда существовали настоящие индусские ашрамы, Запад был еще абсолютно варварским: у него не было религии, не было культуры, не было цивилизации. Ваш величайший человек родился всего лишь две тысячи лет назад. В Индии трудно понять, когда это случилось, потому что Махавира, родившийся двадцать пять веков назад, был последним и величайшим джайнским тиртханкарой, двадцать четвертым. До него прошло двадцать три тиртханкары; и на это ушло по крайней мере десять тысяч лет, если на одного тиртханкару ушло лишь двадцать пять столетий. Найдены останки городов в Моханджодро и в Харрапуре, где обнаружены статуи джайнов.