Наконец, с очень большими колебаниями, он согласился, — но совсем без радости. Он вынужден был согласиться, поскольку женщина, пришедшая просить, была той самой женщиной, которая вскормила его. Его собственная мать умерла при рождений Гаутамы Будды. Сестра его матери не вышла замуж, пожертвовала всей своей жизнью, чтобы вырастить Гаутаму Будду. И она дала ему больше любви, чем могла дать любая мать, она пожертвовала, естественно, своей собственной жизнью; она дала ему все, что имела. Когда она пришла — ее имя Махамайя — старая, со слезами на глазах, она сказала: «Я знаю, что четырнадцать лет ты отвергал женщин, но я вскормила тебя. Только вспомни, я пожертвовала всей моей жизнью. Разве нельзя дать мне посвящение? Разве не можешь ты разделить со мной истину, которую нашел?»

Он был вынужден; он не мог отказать Махамайе, это было бы слишком жестоко. Но и то, что он сказал, было, все же жестоко. Он принял ее, он дал ей посвящение, без радости, без всякой церемонии, и после посвящения сказал: «Моя религия должна была продолжаться пять тысяч лет, теперь она будет продолжаться пять сотен лет, поскольку я позволил войти в нее женщинам. Они разрушат ее». Как могут женщины разрушить ее? Я не вижу в этом никакого смысла.

В моей коммуне женщин больше, чем мужчин, они работают наравне с мужчинами, может быть, с большей любовью, чем они. В них больше способности к любви, чем в мужчинах. Они не разрушают, они создают коммуну.

Почему Будда так боится? Я знаю, почему он боится. Он боится... его собственный страх, глубоко внутри, заключается в том, что он все еще очарован женщиной. По крайней мере, своим монахам он не может доверять. Он знает, они будут очаровываться, пленяться и вскоре то, чему он учил, безбрачие, будет разрушено. Разрушится безбрачие, при чем же тут религия? Какое отношение религия имеет к безбрачию? На самом деле, когда мужчина и женщина вместе, религия растет. Будут дети, будет много детей, и получится обширное дерево.

Если бы я был на его месте, я сказал бы: «Моя религия должна была продолжаться пять тысяч лет, теперь она будет продолжаться всегда; она теперь полна, поскольку в нее вошла женщина. С одними только мужчинами она не полна. Теперь это настоящее сообщество, живое, поскольку может рождать живые существа».

Но страх... а страх возможен только в том случае, если он находится где-то глубоко в вашем собственном подсознании.

В том, что касается меня, я доверяю каждому, даже тем, кто предал меня. Я все еще доверяю им, потому что мое доверие, безусловно. Оно не основывается на вас, оно основывается на мне. Если вы выбираете предательство, это ваше дело, но вы не можете разрушить мое доверие к вам.

Понимаете ли вы смысл этого? Поскольку я доверяю безусловно, вы не можете разрушить доверия; но если условия есть, вы его можете разрушить: вы не выполнили условий и разрушили доверие. Но доверие с условиями — это торговая сделка, это не доверие.

Доверие может быть только безусловным, и его источник во мне. Оно не зависит от вас или вашего поведения, не зависит от ваших действий.

Даже если вы убьете меня, мое доверие к вам останется прежним. Вы предали на самом деле себя; вы пали на самом деле в своих собственных глазах. Но для меня вы остались тем же человеком.

Моим телохранителем в течение многих лет был Шива. Затем он бросил санньясу. И он начал выступать против меня. Он писал статьи в немецких журналах — в «Штерне» и других — против меня. Но если он вернется и захочет быть моим телохранителем, он снова будет рядом со мной. Я знаю прекрасно, что он сделал. Это совершенно не имеет значения, это его дело; он сам должен беспокоиться об этом. В том, что касается меня, я остался в точности тем же самым. Он может снова прийти и быть моим телохранителем. Никто другой не примет его в телохранители, поскольку это самое удобное место, чтобы убить человека.

Вот сейчас Индиру Ганди убили ее собственные телохранители. Три телохранителя стреляли в нее — восемь пуль, шестнадцать ран, поскольку все пули прошли через ее грудь, живот, от спины к противоположной стороне. И если телохранители хотят убить, то у них самое удобное и безопасное место, чтобы это сделать.

Но если Шива вернется и захочет быть моим телохранителем, я буду чрезвычайно счастлив. Не имеет значения, что он сделал. Он сам должен нести ответственность за все, что делает, за все, что сделал; он должен нести всю ответственность за это. Но не мое дело вмешиваться в его дела. Если он чувствует, что правильно писать против меня, очень хорошо; если он чувствует себя счастливым, когда пишет против меня, очень хорошо. Но в течение десяти лет он сидел рядом со мной. У него, должно быть, совершенно идиотский ум — десять лет он не замечал ничего неправильного. Десять лет ему потребовалось для того, чтобы теперь, отбросив санньясу, начать внезапно членораздельно выражаться. Что же он делал десять лет — спал?

Нет, не против меня он пишет эти статьи. Эти статьи нужны ему для того, чтобы утешить себя в том, что он был прав, отбросив санньясу. Он должен доказать себе: «Этот человек был неправильный, вот почему я отбросил санньясу». Иначе постоянной раной будет мысль: «Я любил его так сильно, так безусловно доверял ему, и вот что он сделал мне». Я понимаю его трудную ситуацию. Так что, выступая против меня, он просто пытается прикрыть рану, которую нанес сам себе.

Итак, запомните: если Будда боится женщины, то женщина все еще привлекательна для него. Вот почему он выдвигает идею... это простая арифметика. Он знает: «Если даже для меня иногда женщина становится привлекательной, то что же говорить о моих монахах? Они испортятся». Но мысль о том, что они испортятся, возникает только при условии, что вы отвергаете секс, иначе испорченности нет; я не вижу никого испорченным.

Естественный инстинкт не портит вас. Но подавите его - и тогда он извратится, мало-помалу это извращение испортит вас.

Вы удивитесь: есть католические монастыри, куда женщина не входила тысячу лет. Что говорить о женщине — девочке шести месяцев не разрешается входить в монастырь с ее отцом или братом. Шестимесячный ребенок! Что вы думаете, кто живет в монастыре — монахи или монстры, кто боится шестимесячной девочки? Что за люди живут там? Настолько извращенные сексуально...

Все сексуальные извращения пришли через ваши религии.

Девяносто процентов умственных расстройств пришло через ваши религии, из-за сексуального извращения.

Вы спрашиваете о моем отношении ко всем этим мессиям, апостолам, тиртханкарам, аватарам, паигамбарам. Что сказать вам? Я говорю: просто омерзительно, тошнотворно.

Они причинили человечеству так много вреда, что, когда человечество станет осознанным, оно разрушит все эти синагоги, храмы, мечети, гурудвары, церкви. Эти люди — ваши настоящие враги, только спрятанные за фасадом, за маской.

Христианская троица не допустила к себе женщину. Разве это было трудно. Они могли бы сделать вместо Святого Духа... какая нужда в этом Святом Духе? Я не могу представить, какого рода это явление, этот Святой Дух, и в чем его назначение, в чем его необходимость. Женщина была бы намного лучше; отец, мать, сын — так выглядело бы более логично. Этот Святой Дух, кто он, мужчина или женщина? Но нет, хотя миллионы христиан поклоняются Марии, она не допущена в высшую иерархию. Женщина, в конце концов, есть женщина.

У Иисуса среди его двенадцати учеников не было ни одной женщины. И вы будете шокированы, узнав, что, когда его распинали, все эти ученики сбежали. Не сбежали только три женщины. Одна была его мать, Мария; другая была Мария Магдалина, проститутка, питавшая огромную любовь к этому человеку, Иисусу; и третья тоже имела имя Мария, сестра Марфы.

Эти три женщины проявили гораздо большую смелость, не испугались; тысячи врагов вокруг, все против Иисуса; они кричали, радовались его распятию... Все ученики сбежали, испугались, что их тоже могут схватить и распять. Возможно, они иногда говорили Учителю: «Мы будем жить с тобой и умрем с тобой», — говорить это одно, а делать — это совсем другое.