Да, любопытная женщина — Мадлена де Жерсенвиль! Я никогда еще не встречала существа, до такой степени лишенного всякого чувства нравственности и всяких предрассудков. Она вся — естественность и инстинктивность, и ее инстинктивность побуждает ее заниматься любовью необыкновенно часто. Стыдливость у нее минимальная. Она способна, макая сухарики в чай, рассказывать вам самые ужасающие вещи. Она расхаживает по всему дому почти раздетая, нисколько не заботясь, что ее могут встретить. Вместе с тем редко можно видеть такого кроткого, милого, душевного человека. Она деликатна и услужлива. Она воспитанна, начитанна и может очень мило писать. Прибавлю, что в Герэ она ведет себя примерно и безукоризненно. Это для нее период отдыха, период «спячки», как она говорит. Только вернувшись к светской жизни, возвратившись в Париж, она снова бывает охвачена демоном, который сидит в ней, и делается такою, что вполне заслуживает кличку «одержимой». Мне это несколько жалко, потому что, устроившись сама на житье в Париже, я принуждена буду реже видеться с нею. Мадлена очень компрометирующая компания, и, не будучи ханжой, я все-таки не собираюсь записываться в ряды веселых «разводок». У Мадлены есть хоть муж, а у меня нет даже любовника, чтобы заставить себя уважать!

Мне ужасно жалко, что я буду принуждена менее часто видаться с этими славными Жерсенвилями, что может показаться неблагодарностью с моей стороны после того, как я провела у них несколько приятных недель. Мадлена была со мною очаровательна и проявила самую милую дружественность. Так что я ни за что не хотела бы ее огорчить. Но она будет так занята!.. В конце концов, я поступаю благоразумно. Мне бы не хотелось всецело разделить дурную репутацию, которой пользуется Мадлена. Ужасно глупо компрометировать себя без всякой пользы! Я собираюсь вести правильный образ жизни. Вот почему я хочу как можно скорее покинуть отель «Манфред» и снять квартиру. Я еще не знаю, где я поселюсь. Собираюсь подыскивать помещение. Это даст мне случай познакомиться с Парижем. Он нравится мне, и мне кажется счастьем быть в нем счастливой. Не толкуйте это дурно, дорогой Жером, Вы сделали все с Вашей стороны, чтобы обеспечить мне приятную жизнь. От меня зависит остальное.

Ваш друг

Лаура де Лерэн.

Г-ну Жерому Картье, Берлингем,

Сан-Франциско (Соединенные Штаты)

Отель «Манфред», улица Лорда Байрона

Париж, 26 декабря

Дорогой Жером,

Вы будете смеяться надо мною, получив это письмо. Да, я все еще в этом отеле «Манфред». Я занимаю комнату, где негде повернуться, так она загорожена чемоданами; я все еще не сняла квартиры, о которой Вам говорила. Не думайте, однако, что я застряла в этом семейном отеле по какой-нибудь сентиментальной, чтоб не сказать больше, причине. Не подозревайте, что я последовала примеру моей подруги Мадлены и влюбилась в какого-нибудь Адониса за табльдотом. Нет, дорогой Жером, ничего подобного не произошло, и если сердце мое бьется сильнее, то не встречный красавец виноват в этом. Париж — вот причина! У него много очарований, и они поглощают до сих пор мое время.

Да, дорогой друг, вот уже больше месяца, как я здесь, и я все кокетничаю с Парижем и, признаюсь, в восторге от этого флирта. Не слишком удивляйтесь этому. Я и Париж, не зная друг друга, были уже старыми друзьями. Очень часто, когда Вы бывали в Вашей конторе на Маркет-стрит и я оставалась одна в Берлингеме, я брала из книжного шкафа план Парижа, бывшего для меня полусказочным городом. Я разворачивала его перед собою и долго на него смотрела. Я водила пальцем по его главным улицам, авеню, бульварам. Я останавливалась на площадях. Я отыскивала его достопримечательности, в числе которых, конечно, я считала большие магазины. Сколько прогулок совершила я по этому далекому, почти фантастическому Парижу, из которого я знала почти только ограду монастыря святой Доротеи! Иметь возможность свободно, без руководителя, без стесненья, по моему желанию и прихоти, останавливаясь, где я хочу, ходить по Парижу, казалось мне поистине райской перспективой!

Ну так эту мечту я осуществляю вот уже больше месяца, и эта действительность для меня волшебна. Вы сочтете меня смешной, Жером, но Вы Париж знаете, он Вам хорошо знаком, Вы провели там свою молодость, Вы там жили, и, когда Вы переехали по Вашим делам в Америку, сначала временно, потом более решительным образом, Вы унесли в памяти различные образы Парижа. Париж удовлетворил Ваше любопытство. Но вспомните, что для меня Париж оставался институтской мечтой, недоступною местностью, на которую я только заглянула через решетку. Когда мы обвенчались, я надеялась, что Париж осветится для меня лучами нашего медового месяца. Но вместо этого Вы посадили меня на пароход и увезли за океан как завоеванный предмет! Прошли годы, и, мечтая о Париже, я думала: «Когда я увижу тебя, Париж, я буду, конечно, уже старой дамой. А было бы между тем забавно походить по твоим тротуарам еще бойкой походкой, побродить по твоим улицам молодой поступью, отразить в твоих зеркальных окнах хорошенькое личико, быть еще в том возрасте, когда на тебя смотрят, идут за тобой следом.»

Потому что, видите ли, дорогой Жером, в Америке нам, француженкам, даже честным француженкам, недостает всегда этих уличных удовольствий; обмен взглядов, маленькие знаки восхищения, подобранные по дороге во время прогулок. Быть молодой, красивой женщиной на парижской улице — в этом заключается особенное удовольствие, которое нельзя встретить ни в каком другом месте. Гулять в прекрасный, морозный зимний день вдоль элегантных магазинов улицы Мира и по бульварам в часы, когда зажигается газ, когда блестит электричество витрин, среди симпатичной толпы, — прелестное впечатление, которое необходимо испытать. Конечно, в Америке есть много улиц и авеню, лавок и магазинов; есть прохожие, но нет людей гуляющих!

О! прогулка, дорогой Жером, какое удивительное изобретение! Я только что провела целый месяц только в том, что бесцельно бродила. И я никогда так не развлекалась! В течение целого месяца я каждое утро одевалась для Парижа. Для Парижа я пудрила нос, отделывала ногти, душилась. Каждое утро для него я надевала свои лучшие туфли, платье, которое мне больше всего было к лицу, самую кокетливую шляпу. Как проворно спускалась я по лестнице! Я торопилась к Парижу. Внезапно я оказывалась лицом к лицу с ним. Его запах наполнял мне ноздри, его шумом полны были мои уши, его вид бросался мне в глаза, и, веселая, быстрая, опьяненная, я пускалась с благодарностью по обширному городу.

Понятно, что в эти еженедельные свои прогулки я не вношу никакого порядка, никакой системы. Я не осматриваю Париж вроде наших американок. Они делят его на куски, вроде пирога, и проглатывают жадно кусок за куском. Таким образом они ежедневно поглощают известное количество церквей, музеев, памятников и других достопримечательностей. Надеюсь, Вы не думаете, что я поступаю так же. Нет, мое желание было освоиться с местами, где мне приходится теперь жить, и лучшим средством к этому мне показалось отдаться на волю случая или, скорее, вверить себя произволу милого божества бродяжничества.

И я была права, поступая таким образом. Лучший проводник по Парижу — сам Париж. Сколько у него заготовлено сюрпризов! Сколько он показывает нам удивительных вещей, которые я уже страстно полюбила! Его чудные набережные, его торжественные Елисейские Поля, его Люксембург, его Вандомская площадь и Монмартр! Я поднялась на него в одно свежее и ясное утро. Это была одна из первых моих прогулок. Оттуда весь Париж мне открылся: неопределенный, таинственный, огромный, четкий. Так вот он, этот Париж, где я буду наконец жить, который свободно предоставит мне все свои радости, большие и малые! Ах, Жером, — подумайте только! — иметь возможность смотреть, когда только захочешь, на улыбку Джоконды или на шикарных манекенов с улицы Мира!

Как ни хорош, ни соблазнителен показался мне Монмартр, жить я буду не там. Я не богема, не артистка, я средняя, приличная дама, которой нужно спокойное и удобное помещенье. Может быть, я поищу в хороших старых кварталах на левом берегу Сены. В настоящую минуту я ничего еще не решила. Я еще целиком увлечена образом жизни, который я Вам описываю. В нем много прелести, но скоро я «остепенюсь» и буду вести себя как особа, полная собственного достоинства и заботящаяся об уважении к себе. Я постараюсь не говорить о том, о чем рассказываю Вам, нескольким старым дамам, с которыми я знакома и которых нужно заставить принять меня в новом моем положении. Вот почему через некоторое время я решусь прекратить свое бродяжничество и посвящать несколько часов в день необходимым визитам. Признаюсь, что до сих пор у меня не хватало храбрости принудить себя к этим формальностям. Я была слишком влюблена в Париж, чтобы регулировать свое соединение с ним. Однако первый шаг в этом отношении я сделала третьего дня и навестила в святой Доротее почтенную свою тетушку де Брежэн. Подвиг этот я совершила не без некоторых предварительных предосторожностей. Прежде всего я своему визиту предпослала письмо, очень почтительное, достаточно подробное, очень скромное и, по-моему, довольно хорошо написанное. В нем я изложила тетушке без обиняков и без самохвальства важное событие, имевшее место в моем существовании. Я воспроизвела обстоятельства этого события правдиво, но с известною сдержанностью и со всяческой благопристойностью. В конце я осторожно дала понять, что для появления в приемной я жду изъявления желания меня видеть. Прежде всего мне было важно появиться там не в качестве непрошеной гостьи или виноватой.