– К сожалению, это не все, – мягко заметил Льюк. – Боюсь, даже вы поверите в его виновность, когда узнаете факты. Пожалуй, самым серьезным результатом наших розысков оказалось то, что капитан Гэхеген сделал три совершенно разных и тем самым взаимоисключающих сообщения о своих действиях или, точнее, предполагаемых действиях в ночь убийства. Даже если мы примем за правду одно из его утверждений, придется признать, что в двух случаях он солгал.

– Я всегда считал его правдивым человеком, – возразил Понд. – Разве что иногда он лжет забавы ради. Как раз это показывает, что он не станет профанировать ради выгоды высокое искусство лжи. В обычных, житейских делах он всегда был не только правдив, но и очень точен.

– Даже соглашаясь с вами, – ответил мистер Льюк не совсем уверенно, – мы все же не решаем загадки. Если он всегда так правдив и искренен, то, значит, нужны были особые, чрезвычайные обстоятельства, чтобы он солгал.

– Кому же он солгал? – спросил Понд.

– В том-то и заключается тонкость и щекотливость дела, – сказал юрист, покачивая головой. – В упомянутый вечер, насколько мне известно, Гэхеген беседовал с несколькими дамами.

– Да, он часто это делает, – заметил Понд. – А может, это они беседовали с ним? Если среди них случайно оказалась очаровательная особа из Пентаполиса по фамилии Эйза-Смит, я позволю себе предположить, что беседу вела она.

– Это чрезвычайно любопытно, – удивился мистер Льюк. – Не знаю, как вы догадались, но среди них действительно была некая мисс Эйза-Смит из Пентаполиса. Кроме того, там была леди Вайолет Варни и ее сестра, леди Джоан. Именно последняя из названных дам была его первой собеседницей. Насколько я понимаю, это вполне естественно. Как вы сами заметили, он действительно привязан к этой даме, ибо то, что он сказал ей, ближе всего к истине.

– А! – сказал мистер Понд, задумчиво подергивая бородку.

– Джоан Варни, – серьезно продолжал юрист, – сообщила совершенно точно, еще не зная о трагедии, что, прощаясь с ней, капитан Гэхеген сказал: «Я иду к Февершемам».

– И вы считаете, что это противоречит двум другим утверждениям, – сказал мистер Понд.

– В высшей степени, – ответил Льюк. – Ее сестра, известная актриса-любительница, леди Вайолет Варни, остановила его у выхода, и они обменялись несколькими фразами. Прощаясь, он совершенно определенно сказал: «Я не иду к Февершемам, они еще в Брайтоне», или что-то в этом роде.

– А теперь, – сказал, улыбаясь, мистер Понд, – мы подошли к моей юной приятельнице из Пентаполиса. Кстати, что она делала у Варни?

– Гэхеген столкнулся с ней на пороге, как только открыл входную дверь, – ответил мистер Льюк, тоже улыбнувшись. – Она явилась в чрезвычайно восторженном состоянии брать интервью у Вайолет Варни, «актрисы и общественной деятельницы». И она и Гэхеген не такие люди, чтобы не заметить друг друга. Гэхеген перекинулся с ней несколькими словами, затем приподнял серый цилиндр и сказал, что идет прямо в клуб.

– Вы в этом уверены? – спросил Понд, озабоченно хмурясь.

– Она в этом уверена. Такое заявление привело ее в ярость, – ответил Льюк. – По-видимому, у нее, как у всех феминисток, какие-то предубеждения против клубов. Она считает, что мужчины туда ходят, чтобы напиваться до бесчувствия и рассказывать анекдоты, порочащие женщин. Кроме того, он задел ее профессиональное самолюбие. Вероятно, она хотела продлить интервью для своей газеты или для себя самой. Но я могу поручиться, что она вполне добросовестна.

– О да, – подтвердил Понд горячо и в то же время печально. – Она безусловно добросовестна.

– В том-то и дело, – сказал Льюк с приличествующей случаю мрачностью. – Мне кажется, при данных обстоятельствах ход его мыслей вполне объясним. Он проговорился девушке, которой привык говорить правду. Возможно, тогда он еще не решился на преступление; возможно, он еще не вполне его обдумал. Но потом, беседуя с менее близкими ему лицами, он понял, как неумно было бы говорить им, куда он идет на самом деле. Сперва ему приходит в голову довольно грубая уловка; он просто говорит, что не идет к Февершемам. Затем, беседуя с третьей из женщин, он придумывает гораздо лучшую ложь, достаточно неопределенную, не привлекающую внимания, и говорит собеседнице, что идет в клуб.

– Могло быть и так, – ответил Понд, – а могло быть… – И первый раз в жизни он последовал небрежной манере мисс Эйза-Смит, оставив фразу незаконченной. Он молча уставился вдаль, по-рыбьи вытаращив глаза; затем подпер голову руками, пробормотал: – Простите меня, пожалуйста, я немножко подумаю, – и снова погрузился в молчание, сжимая ладонями лысый череп.

Через некоторое время бородатая рыба показалась на поверхности, на этот раз с новым выражением лица, и заявила резким, почти сердитым тоном:

– Мне кажется, вам очень хочется доказать виновность бедняги Гэхегена.

Лицо мистера Льюка утратило наконец свою безучастность и впервые приняло жесткое, почти жестокое выражение.

– Вполне естественно, что мы хотим привлечь к ответственности убийцу нашего клиента, – ответил он.

Понд наклонился вперед, и взгляд его пронизывал собеседника, когда он сказал:

– Но вы хотите доказать, что убийца – Гэхеген.

– Я представил доказательства, – угрюмо сказал Льюк. – Свидетельницы нам известны.

– И все же, как ни странно, – проговорил Понд очень медленно, – вы не заметили самого тяжкого обвинения.

– По-моему, тут все тяжко, – резко ответил юрист. – А что вы имеете в виду?

– Их показания неумышленны, – сказал Понд. – Не может быть и речи о заговоре. Моя юная американка абсолютно честна и ни за что не примкнула бы к заговору. Питер Гэхеген очень нравится женщинам. Он нравится даже самой Вайолет Варни. А ее сестра Джоан любит его. И все-таки они свидетельствуют против него, или, вернее, все они показали, что он сам свидетельствует против себя. И все они не правы.

– Черт побери, что вы хотите сказать? – неожиданно вспылил мистер Льюк. – В чем они не правы?

– Они неверно передают его слова, – ответил Понд. – Спрашивали вы их, что он еще сказал?

– Что же еще нужно? – вскричал юрист, окончательно выходя из себя. – Они могут поклясться, что он сказал именно эти фразы: «Иду к Февершемам»; «Не иду к Февершемам»; «Иду в клуб» – и ушел, оставив последнюю собеседницу в полной ярости.

– Вот именно, – ответил Понд. – Вы утверждаете, что он произнес три противоречащие друг другу фразы. Я же утверждаю, что он сказал три раза одно и то же, только по-разному расставлял слова.

– «По-разному расставлял слова»!.. – повторил Льюк почти злобно. – В суде он узнает, что по закону о лжесвидетельстве «расставлять по-разному слова» совсем не значит «говорить то же самое».

Некоторое время они молчали; затем мистер Понд спокойно сказал:

– Итак, теперь мы знаем все о преступлении капитана Гэхегена.

– Кто сказал, что мы хоть что-нибудь знаем? Может быть, вы знаете? Я нет.

– Да, я знаю, – ответил мистер Понд. – Преступление капитана Гэхегена заключается в том, что он не понимает женщин, особенно современных. Это обычное свойство так называемых губителей женских сердец. Известно ли вам, что старый добрый Гэхеген – не кто иной, как ваш прапрадедушка?

Мистер Льюк вздрогнул: он на самом деле испугался. Не ему первому пришло в голову, что мистер Понд не совсем в своем уме.

– Разве вы не видите, – продолжал Понд, – что Гэхеген принадлежит к старой школе галантных щеголей и волокит? Они восклицали: «О женщина, прекрасная женщина!», но ничего не знали о ней, и женщины этим пользовались. Зато как умели эти щеголи говорить комплименты! Вы, наверное, считаете, что это не имеет отношения к делу. Но понимаете ли вы, что я хочу сказать, называя Гэхегена губителем женщин в старом вкусе?

– Пока что я вижу, что он губитель мужчин в весьма новом вкусе! – яростно выкрикнул Льюк. – Он убил достойного, тяжко оскорбленного человека, моего клиента и друга!

– Мне кажется, вы немного раздражены, – сказал мистер Понд. – Случалось ли вам читать книгу доктора Джонсона[10] «Тщета человеческих желаний»? Это чтение очень успокаивает. Поверьте мне, писатели восемнадцатого века, о которых я хочу говорить, пишут в чрезвычайно успокоительной манере. Знакома ли вам трагедия Аддисона[11] «Катон»?