Старшой Иерусалимского караула
Не любил в Гефсиманах ночных облав.
Как всегда, ни зги не видать, думал он уныло,
Спускаясь с холма средь камней и дубрав.
Там, где сейчас проносится окружная дорога,
В те времена неумолчно и ровно шумел Кедрон.
В этой темени не успеешь и позвать на подмогу,
Бритый по-римски злился центурион.
Там, где стоянка нынче запрещена,
С камня на камень перепрыгивали факелы.
Дождется ли меня к утру жена?
Не сбежит ли тот с тридцатью серебряными сиклями?
В городе, ей-ей, не будет порядка,
Пока в Гефсиманах кучкуются хиппи и прочий сброд,
Пока они там ночуют в садах и в грядках,
Пока в шалашах и пещерах этот немытый народ
Внимает истинам, что вещает всяческий сумасброд.
Как мы его сможем идентифицировать?
Нет ни снимка, ни отпечатка, только словесный портрет.
Как у каждого из нас, всего лишь два глаза, не четыре.
Богочеловек без особых примет.
Факелы обтекают надгробные глыбы,
Собираются в кострище у входа в грот.
