Мое высказывание настолько просто, что даже ребенок поймет его. Я сказал, что орегонский идиот - это особый класс. Как он умудрился понять из этого высказывания, что все орегонцы - идиоты? Тогда, что же я? Тогда, что же вы? Мы все орегонцы. И мы намереваемся оставаться орегонцами.
Эти люди могут сделать, могут сказать все, что угодно. Он говорил как раз перед... наши санньясины были на этих слушаниях, где выступал он. Он созвал слушания, и два или три наших санньясина присутствовали на них, но мы никогда не участвовали в них, поскольку, какой смысл участвовать во всех этих бессмысленных вещах? Это были такие абсурдные слушания - невозможно представить себе, как люди могут допускать такие вещи.
В нашей собственности мы имеем несколько маленьких клочков земли, принадлежащей правительству, федеральному правительству. Они взяты в аренду на сорок лет; и коль скоро мы заплатили за землю, арендованная земля принадлежит нам. Эти слушания касались того, что мы не разрешаем людям приближаться к правительственной земле, - что абсолютно ложно, поскольку даже чиновники, наблюдающие за правительственной землей, сказали, что мы не делали ничего незаконного, мы никогда никому не запрещали - и ни у кого не может быть каких-либо причин разгуливать по пустынной земле или холмам.
Поэтому мы никогда не участвовали и не спорили по той простой причине, что правительственное учреждение само спорило за нас, отстаивало то, что мы не делали ничего незаконного, и все было абсолютно так, как оно и должно быть - так что никакого дела и не было вовсе. Но все фанатики, которые были против нас с тех самых пор, как мы пришли сюда, все они были там, давая свои свидетельские показания против нас. Странные свидетельства...
Один специальный уполномоченный сказал, что, когда шесть месяцев назад он посетил Раджнишпурам, ему дали в воде яд. Одно дело - если мы что-то делаем, то делаем соответствующим образом. Если вы живы через шесть месяцев, то это достаточное доказательство того, что мы не давали вам яда; ведь иначе вы бы уже не жили. Мы ничего не делаем спустя рукава. И где вы были на протяжении этих шести месяцев? В течение шести месяцев вы молчали, а теперь, шесть месяцев спустя, вы выступаете на слушаниях... Ведь на этих выборах он снова был выбран специальным уполномоченным. Может быть, в течение этих шести месяцев он боялся говорить об этом деле; он мог потерять наши голоса. Поэтому и молчал. Теперь выборы закончились - он победил на них, - теперь можно говорить.
Какие он приводит доказательства тому, что мы отравили его? Сенатор спросил его: «С вами был еще один специальный уполномоченный. Что случилось с ним?»
Он сказал: «Он тоже был отравлен. Он еще жив».
И сенатор спросил: «С вами был и третий человек», -полицейский уполномоченный, или кто-то еще, - «что случилось с ним?»
Он сказал: «Он настроен по отношению к Раджнишу немного более дружественно, поэтому, возможно, он не был отравлен».
Вот и все, что могут сказать эти люди, - а ведь они уполномоченные - ни единого свидетельства. Если вы отравлены, вы должны немедленно пойти в больницу, немедленно провериться, и если бы яд был обнаружен, тогда дело было бы абсолютно правильным. Но через шесть месяцев нет возможности узнать, отравила ли вас жена, отравили ли вы себя сами, были ли вы вообще отравлены, или вам все это просто приснилось. По крайней мере, в том, что касается нас, мы ничего не делаем так плохо. Если бы мы отравили вас, вы уже не смогли бы выйти из могилы, чтобы давать свои свидетельские показания. Это достаточное доказательство того, что мы вас не отравляли.
И этот сенатор, Дон-Кихот, он перед нашими санньясинами говорил этим специальным уполномоченным, как им справиться с уничтожением коммуны, нашего города. Он давал этим людям инструкции - на глазах у наших санньясинов - о том, как они могут сделать это, как они могут обойти закон; как они могут отрезать от города средства обеспечения и как они могут сделать нашу жизнь настолько невозможной, что мы вынуждены будем уйти.
Вот демократия! Вот демократические люди! Вот люди, которые стоят на страже человеческих потребностей.
Вот демократия, которая описывалась так, что она «ради людей, ради людей, ради людей».
Я не знаю, кто эти люди - мы, конечно, не люди.
Еще один вопрос...
Бхагаван,
Коль скоро каждый из нас рождается один и умирает один и уединенность - это состояние нашего бытия, тогда в чем же состоит функция коммуны?
Функция коммуны в точности заключается в следующем: помочь вам осознать свою абсолютную уединенность.
Семья не позволит вам этого. Семья дает вам ошибочное представление о том, что у вас есть мать, что у вас есть отец, что у вас есть муж, что у вас есть брат, что у вас есть сестра — что вы не одиноки.
Общество дает вам представление о том, что вы член ротари-клуба, светского клуба; что вы принадлежите этой церкви, тому храму, этой конгрегации, той конгрегации - что вы не одиноки. Общество предоставляет вам все виды толп, с которыми можно смешаться. Вы республиканец, вы демократ, вы либерал, — но вы не один, с вами все республиканцы.
Функция коммуны заключается в основном в том, чтобы разрушить все эти вымыслы.
Никто не с вами.
Вы одиноки, и вы должны понять, что эта уединенность настолько драгоценна, что вы не должны терять ее.
Это не означает, что вы не должны общаться. Это лишь означает, что вы не верите во взаимоотношение. Постарайтесь понять разницу.
Общение - это текущая река. Вы можете общаться, и вы общаетесь лишь потому, что вы уединены, потому, что вы индивидуальности - с вашей стороны есть кто-то, кто может общаться. Вы можете общаться только с тем человеком, который понимает свою уединенность, иначе общение невозможно.
Если вы знаете вашу уединенность и влюбляетесь в женщину, которая не знает своей уединенности, то такая любовь не пойдет никуда. Она кончится скорее, чем вы можете себе это представить, поскольку эта женщина на самом деле просит взаимоотношения. Одинокий человек нуждается во взаимоотношении: «Заполни провал, я одинок. Будь частью моего бытия».
Но уединенный человек знает, что ни вы не можете заполнить чей-то провал, ни кто-то другой не заполнит вашего провала.
Вы можете встречаться, но вы останетесь двумя уединенностями.
И это прекрасно, что могут встречаться две уединенности, могут встречаться две индивидуальности, но эта встреча не может быть сделана жесткой, твердой. Она не может быть сведена к взаимоотношению, она останется общением. Она навсегда останется изменчивым потоком, движением, потому что другой человек меняется и вы меняетесь. Вы не статичны - хотя люди ожидают именно этого.
Когда сочетаются браком два человека, они сочетаются с человеком определенного образа, и этот образ изменится завтра. Женщина, на которой вы женились, не останется завтра той же самой. Она живая, она растет, она движется - завтра будет завтра. Но если вы ожидаете, что она застрянет на том, что есть на тот момент, когда она ставит свою подпись в книге регистрации, то вы пытаетесь остановить часы.
Но даже если вы остановите часы... ваши часы не показывают время. Оба будут нести в своих умах застывший образ и захотят, чтобы этот образ исполнялся. Если вы как-то отклоняетесь от этого образа, то это означает, что вы обманываете, мошенничаете. Такой образ не исполнить никому, это невозможно, это против природы.
Функция коммуны заключается в том, чтобы дать вам возможность быть вместе без какого бы то ни было взаимоотношения.
Она дает вам возможность знать других людей, чувствовать других людей, но без всякой торговли, без всякого рабства, без всякой тюрьмы.
Вы остаетесь собой, другие остаются другими.
Хорошо, что мы встречаемся сегодня, радостно быть вместе, но если завтра этого не случится, то нет нужды плакать о сбежавшем молоке. Это бессмысленно. Может быть, эта встреча и была единственной.