Родителей не выбирают: какие достались, с теми и будешь маяться всю жизнь. Тонкий давно с этим смирился, но Ленка, его сестра, была категорически против такой несправедливости.

– Ну подумай, Саня, – тараторила она, прыгая вокруг Тонкого на одной ноге (на второй были накрашены ногти, и Ленка их так сушила). – Подумай: к тому, что в учебное время их дома не бывает, еще можно привыкнуть, но в каникулы! – Она потеряла равновесие, взвизгнула и упала. – Это безобразие, Саня! – вопила сестра, поднимаясь. – Ты как хочешь, а я им объявляю бойкот!

Тонкий пожал плечами: пусть объявляет, если хочется. Всю зиму родителей не видела, ждала, скучала. Сейчас они приедут, а Ленке с ними и словом не перекинуться, потому что нельзя – бойкот, господа. Где логика?

– Не советую, – ответил он. – Вдруг они скажут: «Наша дочка – дура», – а ты не сможешь ответить!

– Сам ты наша дочка! – Сестра отвесила Тонкому подзатыльник и ускакала к себе.

Да, если бы можно было выбирать, то родителей-дипломатов Сашка ни за что не выбрал бы. Они все время в отъезде, собственные дети помнят их по фотокарточкам, а то встретили бы и не узнали.

Приезжают такие родители дня на два, чтобы поменять тяжелый чемодан с теплыми вещами для Канады на легкий с плавками для Австралии и вновь отбыть в командировку. В этот короткий срок они пытаются наверстать упущенное и быстренько перевоспитать своих детей, чтобы хватило до следующего приезда. «Вымой руки!» (ноги, полы), «Не ходи гулять без шапки!» (хотя на дворе уже середина марта), «Делай уроки!» (когда у тебя каникулы).

Тонкий вернулся к себе и еще раз перечитал мамино электронное письмо: «Саня и Леночка! К сожалению, мы не можем провести с вами эти каникулы, как обещали, – наш отпуск отложили на лето. Весь март мы будем в Париже, а вам заказали тур в долину Луары – это близко, всего несколько часов на автобусе. Присматривать за вами будет гувернантка, мадемуазель Жозефа. Она замечательная, тридцать лет детей воспитывает. Мы прилетим завтра утром, в 4.30. Будьте умниками, собирайтесь, ваш самолет послезавтра». Вот так. Ни «здрасьте», ни «до свидания», ни «как-то вы без нас, дорогие дети?».

Тонкий вздохнул и полез в поисковик. Надо ж узнать, что за Луара такая и почему в ее честь назвали долину. Услужливый компьютер подумал несколько секунд и выдал информацию:

«Луара – самая большая река Франции. Длина 1010 км, площадь бассейна – 115 000 кв. км. Берет начало в Севеннах на высоте 1375 м. Течет по возвышенной местности Центрального Французского массива». Интересно и ничего не понятно. Что такое «площадь бассейна»? В реке еще и бассейн есть?

Тонкий представил себе эту большую реку в тысячу десять километров длиной, а у берега – бассейн, вроде лягушатника в детском лагере. Несколько квадратных метров огорожены веревкой с поплавками, чтобы малышня далеко не заплывала. Да, но площадь луарского бассейна – сто пятнадцать тысяч квадратных километров! Что-то слишком большой… «Ладно, – решил Тонкий, – приедем – разберемся». А «Центральный Французский массив» звучит солидно. Почти как «Центральный телеграф».

Ленка подскочила и заглянула через плечо:

– Смотришь, куда едем? Там сейчас тепло, Сань? Че с собой брать-то?

Тонкий ткнул пальцем в экран.

– Непонятно! – отрезала Ленка, пробежав глазами по веб-странице. – Ты мне скажи, брать купальник или теплую одежду?

– Разговорник возьми, – буркнул Тонкий. – Разговорник и словарь. А лучше два, чтоб у каждого было.

Как ни странно, сестру вполне устроил такой ответ, и она упорхнула копаться в книгах. «Утром приедут мама с папой, они расскажут, какой климат в долине Луары, – думал Тонкий. – Вот тогда и узнаем, что брать с собой».

Он рассеянно листал веб-страницы. Что ж, каникулы обещают быть интересными. Жаль, Толстого вряд ли разрешат взять с собой. С животными уехать за границу трудно, тем более с крысами. Крыс никто не жалует. А зря!

Сашка достал из клетки Толстого и посадил на стол. Верному крысу не понравилось, что хозяин нарушил его покой. Толстый недовольно зашипел и перебрался спать к Сашке за пазуху. Толстый хороший. Маленький и умный, вроде карманной собаки-ищейки. С его помощью Сашка однажды разоблачил фальшивомонетчика, и теперь даже Ленка, которая крыс вообще-то терпеть не может, уважает Толстого. Да что Ленка! Ленкин котенок позволяет Толстому ковыряться в своей миске. А ведь когда-то сестренка притащила в дом кошку специально, чтобы насолить верному крысу! Но это было давно, до первого крысиного подвига (второго Толстый еще не совершил, но Сашка не сомневался, что все еще впереди). Думая о своем, Тонкий открыл очередной документ и чуть не свалил со стола клавиатуру.

«Похищение века, — гласила заметка электронной газеты. – Из Амбуаза, одного из красивейших замков Луары, украдена Большая Королевская Печать. По подозрению в краже арестован реставратор Пьер Вибре. Месяц назад он взял из музея подлинник для реставрационных работ, а вчера вернул копию. Подмену заметил один из экскурсантов, профессор истории, он заявил, что копия выполнена грубо и наспех».

Тонкий так и замер с открытым ртом. Ничего себе страсти бушуют во французской провинции!

В комнату опять влетела Ленка:

– Ты че не собираешься?! – Она зацепилась взглядом за строчку на экране и хлопнула Тонкого по плечу: – Что, братан, сыщик едет в командировку?

– Отстань, – Тонкий спихнул сестренкину руку, – тоже скажешь.

Отвратительнейшая черта – читать мысли брата и превращать их в посмешище. За это надо наказывать, как за взлом. На Сашкином счету действительно уже есть одно раскрытое уголовное дело, но этого мало, чтобы говорить: «Сыщик едет в командировку». А так хотелось!

Ленка хмыкнула и убежала к себе, а Тонкий остался переваривать полученную информацию и (чего там, у нас все свои) обдумывать план оперативно-розыскных мероприятий.

Странный этот реставратор. Знал же, что будет первым подозреваемым! Мог нормально отреставрировать эту печать, вернуть, а через месячишко… Или хоть копию хорошую сделать. А то говорят: «Грубо, наспех». Нет, господа, так музейные экспонаты не крадут!

А на фиг вообще реставратору печать? Тонкий посмотрел на фотку в электронной газете: колотушка и колотушка, хоть и позолоченная. Орехи, что ли, ею колоть, как в «Принце и нищем»? Он еще покопался в Интернете и нашел другую статью про это похищение. Там популярно объяснялось, как с помощью этой печати можно озолотиться. Берется лист старинной бумаги (вырывается чистый из книги), варятся чернила по старинным рецептам, подделывается документ эпохи какого-нибудь Людовика и пускается на продажу… Так вот оно что!

Тонкий выключил компьютер и стал устанавливать мольберт. Когда человеку четырнадцать лет и он мечтает стать художником, самый сладкий запах для него – запах красок, самое волнующее зрелище – белый лист бумаги или холст, на котором может возникнуть все, что пожелаешь, а самое приятное занятие – рисовать, рисовать, рисовать… Когда рисуешь, лучше думается.

– Саня! Саня, подъем! Мама с папой приехали! – Ленка трясла его за плечо.

Интересно. Тонкий вроде ложиться не собирался. Когда успел уснуть? Он оторвал голову от подушки и увидел… Нет, это была не подушка. «В конце концов, ничего особенного, – решил Тонкий. – Писатели и программисты спят лицом на клавиатуре, гости – лицом в тарелке, а художники, соответственно, – лицом в палитре. Все правильно».

Зеркала поблизости не было, но, глядя на Ленку, Сашка понял, что неслабо вымазался. Ленка веселилась, как будто увидела по меньшей мере двух индейцев в боевой раскраске.

Пропустим, как радовались брат и сестра приезду родителей, как папа ныл, что у него болит спина, а Сашка уже не маленький, чтобы вешаться на шею… Это все лирика для взрослых книг, нам она ни к чему. Мы с вами понимаем, что раз уж собственные родители, как бы им там ни радовались, отдают детей на растерзание французской гувернантке, то надо хотя бы выбрать достойную гувернантку. Какая уж тут лирика!