— Да ладно тебе, Маш, — Сима устроилась поудобнее, закинула ногу за ногу. — Я ведь от Даши. Она кратко описала мне все перемены, которые у вас происходят. Очень поверхностно. Ты ведь знаешь, Даша не любит играть в «испорченный телефон».

— Ничего хорошего, — зло сказала Марина. — Ничего, черт возьми, хорошего не происходит!

— Ладно, не кричи. Ребенок услышит — распереживается.

— Сима, этот ребенок сам кого хочешь заставит переживать, — отмахнулась Марина. — Хотя ты права. Нужно сдерживаться. Нужно, но как? Я даже говорить о Сергее не могу. Разревусь только и все.

— А я не буду тебя расспрашивать. Я все понимаю. О чем захочешь, сама расскажешь.

— Спасибо и на этом, — наливая кипяток в чашки, сказала Марина. — Нет настроения рассказывать о том, что ты в полном дерьме.

— Как-то мы все вместе, все втроем решили провести революционные преобразования в личной жизни, — задумчиво сказала Сима, кладя в чашку сахар.

— Ты что имеешь в виду? — удивленно спросила Марина.

— Я имею в виду тебя, меня и Дашу. У тебя кризис с Незвановым. Даша ушла от Стаса.

— Она регулярно от него уходит, — съязвила Марина. — Не так просто расстаться с иллюзиями. Поостынет — помирится.

— Нет, на этот раз все серьезнее. Они расстались навсегда. Даша еще в начале месяца переехала к маме и подала на развод.

— И Даша мне даже не позвонила! — Марина стукнула ладонью по столу.

— Да тебе только ее проблем не хватало, — ответила Сима и стушевалась под обиженным взглядом подруги. — Это я Дашку цитирую.

— Понятно, — Марина вздохнула. Почувствовав облегчение от того, что ее не забросали вопросами, она теперь была готова слушать. — Ну, а ты что там за океаном придумала?

— Я ушла от Пырьева.

— Что?! — Марина поперхнулась, и Симе пришлось довольно долго стучать ей по спине.

— Ну, прошло наконец?

— Спасибо, — вытирая слезы от надрывного кашля, ответила Марина. — Ты посиди, пожалуйста, я Лидочку уложу. А ты пока позвони родителям, что задерживаешься.

Они проговорили до утра, и когда Лидочка зашла на кухню и увидела маму с тетей Симой, она удивленно подняла брови:

— Доброе утро, как вы рано поднялись. А где вы спали?

— Доброе утро. Мы не ложились, милая, — ответила Марина, совершенно не ощущая вялости и желания спать. Она как раз дожаривала гренки — любимый завтрак Аидочки и, как оказалось, Симы.

— Доброе утро, солнышко, — улыбнулась Сима. — Приходи пить чай. У мамы почти все готово.

— Я должна привести себя в порядок, — важно заявила малышка и, быстро шлепая босыми ногами по полу, помчалась в комнату.

— Да, Машуня, дали мы с тобой жару. Семь утра. Свет выключи.

— Вот так и жизнь пролетит, — грустно заметила Марина. — Стану я старой и спрошу себя: что ты, Марина Петровна, видела в жизни? А в ответ тишина.

— Брось, не наговаривай. Уж тебе-то нечего вспомнить! — и Сима вдруг громко рассмеялась. Марина сняла со сковородки последний гренок. Она нахмурила брови и собралась спросить у подруги о причине ее безудержного хохота. Но, посмотрев на нее, тоже не смогла сдержать смех. Слезы лились у них по щекам, и обеим вдруг стало так хорошо, как будто в эту ночь все проблемы сбежали, боясь откровений раскрывших друг другу сердце подруг. Это были те редкие минуты, которые жизнь очень скупо и расчетливо отмеривает в критические моменты. Словно щадя страдающих под бременем проблем и неудач, она подбрасывает им немного радости. Ведь невзирая ни на какие сложности, человек всегда приходит к тому, что нужно жить. Время жить, время решать, время догонять упущенное, исправлять ошибочное. На все это каждому отмерен свой временной промежуток, и узенькая калитка в него открывается не сразу. Здесь не только рукой, а частенько плечом наподдать нужно.

Марина вспоминала, как ей стало легко после разговора с Симой. И не потому, что душевные невзгоды обрушились не только на нее, но и на подруг. Марина была не из тех, кому чужие несчастья помогают бороться с собственной бедой. Просто она снова смогла спокойно смотреть правде в глаза и знала, что обязательно найдет в себе силы жить. Сима столько раз повторяла, что самый большой грех — отказываться от самой жизни, сгибаясь под тяжестью обстоятельств. И Марина не впервые за свои неполные двадцать пять решила, что ей не раз приходилось подниматься, начинать с нуля. Только теперь у нее есть дочь. И она больше не должна видеть, как ее мать превращается в безразличного, грустного и обиженного Пьеро. Она не должна запомнить ее вечно плачущей, раздраженной, всем недовольной. Нужно как можно скорее сблизиться с ней, сделать так, чтобы Аидочку тянуло домой, а не из дома. Именно поэтому Марина сегодня решила забрать Аидочку от родителей Сергея раньше обычного. Аидия Павловна просила приехать в понедельник утром, но Марина запланировала в воскресенье привезти дочку домой.

Суббота прошла в генеральной уборке. Марина осталась довольна результатами своего труда. Подсознательно она приводила квартиру в порядок для того, чтобы перед днем рождения ощущать в воздухе особую свежесть от только что выстиранных гардин, чистых ковров, сверкающей посуды, отсутствия пыли в самых дальних уголках, до которых обычно руки не доходят. Марина снова пыталась полюбить дом, в котором ей предстояло начинать жить по-новому. Но без Аидочки делать это было крайне трудно. Впервые за последнее время Марина почувствовала, что скучает по ней. После ухода Сергея ей было легче оставаться одной, и она вздыхала с облегчением, когда дочку забирали его родители. Но все вдруг изменилось. Конечно, осталась горечь одиночества и нежелание мириться с обстоятельствами, но Марина ощущала физическую потребность в особом, тесном, доверительном отношении к дочери, пообещав себе быть образцовой матерью единственному ребенку, которого Всевышний позволил ей иметь. Она сказала себе, что обязательно исправит все ошибки. У них еще есть время, для них с Лидочкой еще не все потеряно, хотя бы для них.

Марина проснулась от странного ощущения. Открыв глаза, поняла — ее разбудил пристальный взгляд дочки.

— Просыпайся, мамочка! — радостно прокричала она, едва заметив, что Марина смотрит на нее. — С днем рождения!