— То, что ты говоришь, ужасно. — Дубровин поднялся и снова взял сигареты с журнального столика. Он чиркнул зажигалкой, жадно прикуривая.

— Как умен человек! — саркастически произнесла Даша. — В камине пылает огонь, но он прикуривает от трепещущего языка пламени современной зажигалки. На своей высокой ступени развития он понимает, что приближаться к большому пламени опасно. Можно сильно обжечься, правда? А вот что касается человеческих отношений, он — профан, простофиля, не желающий учиться ни на своем, ни на чужом опыте. Он пытается вторгаться в мир другого, пусть даже самого близкого человека, оправдывая это высокими материями: преклонение, любовь, внимание, забота, не боясь принести кому-либо вреда.

— Ты говоришь вообще или конкретно? — Стас был рад тому, что она вообще что-то говорит, потому что за последнее время это случалось очень редко.

— Я говорю о нас, — Даша с досадой посмотрела на дотлевающий окурок. Наклонилась и потушила его о пепельницу. — Дай мне еще, пожалуйста.

— Держи, — Стас помог ей прикурить, заметив, как дрожат у нее руки, губы. Она казалась ему натянутой струной, неловкое прикосновение к которой может привести к непоправимому. Дубровина стала терзать мысль, что он не вовремя затеял этот разговор, но Даша оборвала его угрызения одной фразой.

— Если бы ты не начал этот разговор, то еще немного, и я бы сошла с ума, — при этом она мило улыбнулась, в глазах ее блеснули слезы. — Ты сильнее, ты всегда был сильнее, потому именно ты сумел начать. Спасибо тебе.

— За что? За что ты благодаришь меня?

— За то, что ты — единственный, кого я любила в своей недолгой жизни.

— Любила? Все в прошлом? — Стас снова сел у ее ног, а она, не замечая его приближения, легла, подложила свободную руку под голову, а второй небрежно стряхивала пепел. Волосы ее рассыпались по диванной подушке, длинные пряди легли на ковер, составляя незамысловатый узор из завитушек.

— Знаешь, я думала, у нас все будет настолько хорошо, настолько. И главное, я знала, что никаких усилий прикладывать не нужно. А получается, что мы становимся чужими.

— Ты больше не любишь меня?

— Раньше, — она словно не слышала его вопроса, — когда я раньше ждала тебя, я сочиняла стихи. Для тебя, тогда все было для тебя.

— Первый раз слышу об этом, — удивленно произнес Стас. Он повернулся, чтобы лучше видеть ее лицо. — Стихи, почему ты никогда мне их не читала?

— Потому что они были тебе не нужны. Я каждый раз думала, что вот-вот настанет момент, когда я увижу в твоих глазах то, что скажет: «пора», но ничего подобного не происходило.

— Не прощу себе, если не услышу хотя бы одного — в голосе Дубровина мелькнула мольба. — Ты ведь знаешь, я никогда не умолял тебя.

— Да, я знаю.

— Но сегодня особенный день, я знаю, что особенный. Прошу тебя, дай почитать то, что ты писала для меня.

— А никаких записей нет, — усмехнулась Даша, стряхивая пепел мимо пепельницы. — Они у меня все здесь, в голове.

— Один, хотя бы один, пожалуйста. Возможно, это поможет мне понять, в чем я был не прав. Даша, ты прочтешь?

Она задумчиво курила, а он смотрел на нее не отрываясь, с каждой секундой понимая, что теряет гораздо больше, чем мог предполагать.

— Хорошо, — Дашино лицо стало серьезным и в то же время по-детски обиженным. Она приподнялась на локте. — Правда, сейчас весна, а в этих строчках зима в разгаре.

— Я приму любое время года, — улыбнулся Дубровин, чувствуя, как застучало сердце.

— Тогда слушай…

Даша отвела взгляд от Стаса и сделала глубокую затяжку. Поэтому получилось, что первые строчки она произносила, выдыхая дым. Это покоробило Дубровина, как будто принесло немного чертовщины в такое возвышенное занятие.

Даша замолчала, и в комнате воцарилась тишина, слегка приправленная потрескиванием дров в камине. Оба смотрели на игру языков пламени, не находя возможным встретиться взглядами. Дубровин боролся с комом в горле и, понимая, что должен незамедлительно отреагировать на услышанное, не мог произнести ни слова. А Даша ничего не ждала. Она и не думала напрягаться по поводу реакции Стаса. Сейчас это не имело для нее никакого значения. Эти стихи сочинила другая женщина, совершенно другая. И дело было в том, что сегодняшняя Даша не чувствовала в своем сердце того, что прежняя, в голове которой однажды сложились эти нехитрые строчки.

— Даша, я не ожидал, что ты.

— Не надо, — прервала она Дубровина, поднимаясь с дивана. Она положила в пепельницу недокуренную сигарету и посмотрела на Стаса сверху вниз. Ей было не интересно, чего ждал и чего не ожидал от нее муж.

— Теперь я понимаю, что ты, скорее всего, ненавидишь меня, этот дом, эту жизнь, в которой приходится так долго ждать, чтобы что-то получить.

— Знаешь, сбывшаяся мечта — первый шаг к потере, — тихо произнесла Даша.

— Звучит почти так, как и «рождение — первый шаг к смерти».

— Точно.

— Значит, ты получила не то, что хотела, и теперь поняла это.

— Скорее, все оказалось другим. — Даша передернула плечами. — И ты это давно понял. Ты никогда не изменишься, и я не уверена, что тоже должна это делать. Мы думали, что не имеем права на расставание, если так долго добивались того, чтобы быть вместе, да? Я и сейчас не готова окончательно разорвать отношения. С тобой связано так много, что, кажется, я просто умру без тебя. Как цветок, который сорвали, поставили в воду, но он рано или поздно завянет, вопрос времени. Но ты в начале разговора спросил, люблю ли я тебя? Тебя все еще интересует ответ?

— Да, больше, чем когда бы то ни было, — Стас поднялся и, поправляя волосы Даши, с грустью смотрел ей в глаза.

— Я тобой болею, — ответила Даша. Она взяла его ладони в свои и несколько раз поцеловала горячими влажными губами.