К телефону она не подходит принципиально, потому что первые дни его обрывал Стас, а разговоры обычно заканчивались на повышенных тонах. Он требовал ее возвращения, она твердо стояла на том, что не может этого сделать.

– Тебе не кажется, что твоя поездка к маме слишком затянулась?

– Нет, не кажется. Я ведь не называла точных сроков, – спокойно ответила Даша, когда Дубровин в который раз задавал этот вопрос. – Ты можешь оставить меня в покое?

– Я еще считаюсь твоим мужем?

– Разумеется.

– Тогда я не могу выполнить твою идиотскую просьбу!

Это повторялось несколько раз с небольшими вариациями, а потом он перестал звонить. Сначала Даша вздохнула с облегчением. Она устала от нервозности, которую несли эти телефонные звонки. Они будто разрушали то, что и так находилось в крайне шатком состоянии. Но прошло еще несколько дней, и Даша почувствовала себя совершенно паршиво без этих каждодневных выяснений отношений. Они словно давали ей лишний повод убедиться в том, что она существует, а не исчезла с лица земли. Только эти звонки и делали ее реальной, потому что она давно существовала в роли затворницы, для которой главное – ее мещанский мирок, лишенный проблем. Она перестала понимать, что происходит там, за стенами ее надежного дома, ставшего добровольной тюрьмой. И теперь, когда главный надзиратель в лице Дубровина вдруг оставил ее в покое, она запаниковала. Даша больше не отключала телефон, обманывая себя, что не ждет звонка. На самом деле она прислушивалась к воцарившейся тишине и думала о том, почему Дубровин не дает о себе знать, пыталась понять ход его мыслей, предугадать его последующие шаги. Ведь не успокоился же он действительно? Она нужна ему, она – его наркотик и боль. Наверное, с некоторых пор больше второе, после всех своих умозаключений Даша была в этом уверена. Она не оправдала его надежд, оказавшись красоткой, фарфоровой статуэткой далеко не высшего сорта. Дубровину нужно все лучшее, как и ей самой, – это их роднит и разъединяет одновременно.

Даша прикурила очередную сигарету, отметив, что руки перестали дрожать и зажигалка с первой попытки выдала достаточно высокий столбик голубого пламени. Глубоко затягиваясь, Даша, пожалуй, только сейчас поняла правильность вывода матери, что от безделья в голову лезут самые разные мысли и додуматься можно до чего угодно. Вот и сейчас, пытаясь бороться с хаотичным потоком мыслей о неутешительном настоящем и с ностальгическими воспоминаниями о прошлом, Даша чувствовала, что так и не находит опоры. Никакого даже самого шаткого равновесия. Она представила себя хрупкой девочкой на шаре, как на картине Пикассо, – неловкое движение, и можно упасть, больно ударившись. Она не хочет падать, но и балансировать на шаткой опоре – тоже. На самом деле многое зависит от нее самой, она же пытается переложить ответственность за происходящее на других. Она уехала из дома, не видя выхода, пытаясь разорвать сужающийся круг тягостного общения с мужем. А если бы он сделал это первым: уехал, оставив за собой право назначать день возвращения или окончательного разрыва? Она была бы в бешенстве – это точно! Получается, что ее решение бежать – не самое лучшее из того, что можно было придумать в их ситуации.

Но делать первой шаг к сближению Даша все равно не думала. Ничто не изменилось – Дубровин оставался при своих взглядах, она – при своих. Возвратиться – означало бы принять порядок, заведенный Стасом, признать, что она согласна на все, лишь бы быть рядом с ним. Это было для нее неприемлемо. Это было бы прощание со своей гордостью, своим «я», а ведь именно этого она так боялась. Если она снова уступит, Дубровин поймет, что она сломалась. Наверное, единственный выход – серьезный разговор. Их было немало, но этот должен быть последним, решающим, поставить все точки над i. Нужно сделать так, чтобы Стас перестал испытывать чувство обреченности и страх потери, чтобы он честно признался ей в том, что его беспокоит и заставляет контролировать каждый ее шаг. Что она, по его мнению, делает не так, заставляя его переживать, превращаться из любимого человека в надсмотрщика. Ведь он не был таким.

Дубровин говорил, что она никогда не заставит его умолять. Ей это нравится! Она тоже не собирается унижаться, выглядеть слабой и беззащитной. Жизнь никогда не останавливается, если наступает разлад в отношениях между любящими людьми. Им кажется, что в этот момент весь мир перестает существовать, им нет до него дела. В душе только боль и желание поскорее избавиться от нее, заглушить. Но проходит немного времени, и боль притупляется, с ней уже можно сосуществовать, а значит, уже применяется не любая анестезия, а только та, которая оставляет нетронутым чувство гордости, собственного достоинства.

Разобравшись с этим, Даша решила, что в любом случае звонить первой и назначать встречу не станет. Она подождет, соберет свои нервы в кулак и подождет. Он не выдержит. Ему еще тяжелее переживать одиночество в этом огромном пустом доме, где тебя никто не встречает, не улыбается и не с кем поговорить. А пока, чтобы отвлечься от ожидания звонка Стаса, она будет читать, смотреть телевизор, начнет писать письмо Симке. Обычно получаются длинные письма. Даше это не составит труда, а поможет скоротать время. Остается еще Марина. Как пройдет ее нелегкий разговор с Сергеем? Наверняка подруга будет нуждаться в ее поддержке. Она готова ей предоставить себя в качестве жилетки для слез, отпускающего грехи священника, просто молчаливого слушателя, как будет угодно. Помогая подруге, она и сама отвлечется от собственных проблем.

Даша встряхнула волосами и, отбросив недокуренную сигарету, направилась к автобусной остановке. Она передумала ловить такси, настроившись ждать автобус сколько придется. Среди людей, в городской суете время летит незаметно. Даша вдохнула морозный воздух и окинула быстрым взглядом стоявших рядом. У всех были задумчивые лица, и никому не было друг до друга никакого дела. Это казалось настолько очевидным, что Даше стало не по себе. Она опустила глаза, словно боясь, что ее мысли прочтут и осудят за это, и почувствовала облегчение, увидев показавшийся автобус.

– Послушай меня, прошу тебя. Послушай без своей извечной иронии, – прижимаясь к Артему, сказала Дина. Она еще крепче обняла его красивое мускулистое тело и с упоением уткнулась носом в грудь. Вдохнула знакомый запах, от которого была без ума. Она закрыла глаза, на мгновение улетев в страну мерцающих звезд и наслаждения, из которой вернулась несколько минут назад.

– Я уже слушаю, – улыбаясь кончиками губ, ответил Тропинин. Он взял лицо женщины в свои ладони и пристально посмотрел ей в глаза. – Говори же.

– Мы знакомы давно, – касаясь кончиком пальца крыльев его носа, контуров губ, не спеша начала она. – Нас связывают неповторимые мгновения страсти. Это прекрасно, и я благодарна тебе за все, но, знаешь, Артем, последнее время мне хочется чего-то еще.

– Чего же?

– Я не о ласках, не о близости, в которой ты давно превзошел всех мужчин, которых я знала. Ну, не отводи глаз, – Дина нежно поцеловала его и виновато улыбнулась. – К чему ханжество? Я намного старше, и к моменту нашей встречи в моей жизни произошло слишком много событий, знакомств, романов. Но с тех пор, как мы вместе, я забыла о прошлом и ни разу не изменила тебе.

– Слова об измене, когда их произносит замужняя женщина своему любовнику, звучат странно и неуместно, ты не находишь? – Тропинин заерзал, слегка ослабляя крепкие объятия Дины. – К чему все это?

– Муж – это осознанная необходимость, часть бытия, от которого всегда можно отказаться. Важно понять целесообразность отказа, – в голосе женщины зазвучали металлические нотки. – Ты хочешь предложить что-то конкретное?

– Я никогда не собирался разрушать семью, – Артем потянулся за сигаретами. Дина сквозь пальцы смотрела на то, что он позволял себе курить в постели, хотя сама не курила и явно не была в восторге оттого, что ее спальня время от времени напоминала курительную комнату. Тропинину она позволяла все, потому что рядом с ним забывала о своих сорока восьми не совсем счастливых годах. Потому что Артем был для нее гораздо больше, чем просто любовник. Он был ее советчиком, другом, помощником, чего она никак не могла дождаться от мужа и повзрослевшего сына.