– Мы решили... – гнусавил незнакомый мне мужчина в стильных узких очочках, – что ваша организация должна быть перенесена в другое место. В области уже работают в этом направлении. Есть средства... серьезные средства на то, чтобы укомплектовать это начинание жилищными корпусами, компьютерами, мебелью, всем необходимым. Короче, программа глобальная, а не эта ваша самодеятельность. Ну вы меня понимаете...
Я ничего не понимала. Нет, вернее, я понимала, что кто-то проникся идеей и решил вытащить все это на более серьезный уровень, но почему в ущерб кому-то?! Почему кто-то должен страдать?!
Как оказалось, пострадали лишь я да пять человек обслуживающего персонала: уборщица, дворник, повариха и два психолога-воспитателя, которые, как и я, были сокращены как штатные единицы. Одним словом, изгнаны за ненадобностью.
Часом позже, выйдя с пылающим лицом к своим подопечным, что в напряженном ожидании оккупировали дальнюю часть нашего маленького садика, я очень долго не могла найти нужных слов для того, чтобы все объяснить им. Попытаться успокоить как-то. Попробовать живописать ту атмосферу, которая будет царить там, куда их планируют перевести. Если честно, мне это было очень трудно, просто невыносимо. Несколько десятков пар глаз смотрели на меня с надеждой, а я толком не знала, что их действительно ждет впереди. И как же велико было мое изумление их реакцией по окончании моего сбивчивого повествования!
Господи правый, я ожидала чего угодно, но только не громогласного «ура!!!», прокатившегося над садом. Не того проявления шальной радости, которая охватила их при возможной перспективе переезда в более престижное и благоустроенное место. Их совсем не затронул тот факт, что нас не будет рядом. Нас, что были рука об руку с ними все это время. Нас, разделявших с ними и радость, и печаль, а порой и сильное горе. Их совершенно это не потревожило, хотя наши отношения с ними можно было смело называть дружескими.
Воистину, молодость очень эгоистична...
Я провалялась в постели ровно неделю. Не билась в рыданиях, не жаловалась никому и ни на что. Просто, лишившись любимого дела и оказавшись ненужной и невостребованной, я утратила потребность выходить из дома.
Мой милый Семен, уходя утром на службу и возвращаясь вечером домой, заставал всегда одну и ту же картину: окруженная горой подушек, я возлежала на диване перед включенным телевизором, а рядом валялась стопка полуизмятых исписанных моим мелким почерком тетрадных листков.
– О! Дорогая, совсем неплохо! – воскликнул он однажды, заинтересовавшись записями. – Очень, очень неплохо. Хочешь, я покажу одному из своих приятелей.
– Тому, что звонила тебе в прошлом месяце, представившись родной сестрой? – съязвила я, сделавшись вдруг неприятной даже самой себе.
Ну откуда вдруг эти отвратительные собственнические нотки в голосе? Зачем? Семен же не виноват, в конце концов, в том, что со мной произошло. А молодой девичий голосок на другом конце провода вполне мог принадлежать его сестре. Странно, что я ничего не рассказала ему тогда, что он не преминул мне сейчас заметить:
– Витуля, милая, – зажурчал его приятный голос у моего уха. – Ну зачем ты так?! Знаешь же, что это все чушь! Я ничего не знаю ни о каких звонках, ни тем более о родных сестрах, которых у меня, как ты знаешь, нет и никогда не было. Кому понадобилось так подшутить над тобой, мне неизвестно. Хотя это вполне могли быть твои воспитанники, которым ты отдавала всю себя и которые потом...
– Не нужно. – Я остановила его едва ли не царственным жестом ладони, походя отметив, что ногти мои давно требуют маникюра. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Давай-ка лучше поужинаем.
Единственное, что я исправно делала все это время, – готовила вкусную и разнообразную еду. Мой муж всегда питался дома, считая непозволительной роскошью наживать себе гастрит в общественных столовках.
Сегодня я непонятно с чего расстаралась, приготовив его любимое мясо в духовке, сдобренное сыром, луком, майонезом и зеленью. Молодая картошка с топленым маслом, обильно усыпанная молодым укропом. Салат из парниковых огурцов и помидоров, заправленный сметаной. И когда глаза у мужа удивленно округлились в предвкушении плотного и вкусного ужина, я выставила на стол бутылку белого вина.
– О-о-о, Витуля! – выдохнул он, влажно заблестев повеселевшим взором. – Кажется, все у нас нормально?
– Да, пожалуй, пора, – непонятно с чего облегченно выдохнула я, усаживаясь напротив и поправляя взъерошенные волосы, которые за последние семь дней забыли, что такое фен.
– За что выпьем? – Он достал штопор и через минуту звучно хлопнул пробкой. – За возрождение былой Виолетты Александровны или за рождение новой?
Я прекрасно поняла, куда он клонит. Ненадолго задумалась и, глядя на него сквозь пустой хрустальный бокал, загадочно произнесла:
– Наверное, за рождение. Только...
– Только? – перебил он меня, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Будешь ли ты так же любить эту другую? Ту, что, возможно, будет несколько нова и непривычна для тебя? Ту, которой ты еще не знаешь?
– Милая, – Семен наполнил бокалы вином и, подхватив свой, подсел ко мне, сильно загромыхав своим стулом. – Милая моя дурочка! Господи, я так люблю тебя, что... Правда, кто-то спел когда-то: я люблю тебя до слез. Нежность к тебе просто душит меня. Мне хочется обнять тебя и никогда не выпускать из своих рук. Держать вот так крепко-крепко, чтобы тебя никто и никогда не посмел обидеть. Ты такая... нежная, хрупкая, ранимая. Я обожаю тебя! Иди ко мне, милая...
Смог бы кто-нибудь не разомлеть от подобных слов?! Да нет, конечно же, господи ты боже мой!!! Нет, если говоривший тебе по-настоящему дорог. Нет, даже если ты безразличен по отношению к нему. Потому как подобные признания никого не смогут оставить равнодушным, из какого бы металла ни было выплавлено ваше сердце. Слова эти способны затронуть такие чувствительные струны, что они, завибрировав, непременно найдут отклик в вашей душе. Непременно найдут. Ну а что касается меня, то я была на седьмом небе от счастья. Все отодвинулось, растаяло под его взглядом. Проблемы улетучились сами собой, сделавшись вдруг несущественными. Все, что было важно сейчас, – это он и я. Всего остального мира просто не существовало. А когда часом позже мы принялись-таки за успевший остыть ужин и Семен жестом фокусника извлек из кармана пиджака две путевки на отдых, то я просто-напросто по-девчоночьи взвизгнула и кинулась ему на шею...
Отдых намечался на середину июня. Судя по рекламному проспекту, приложенному к путевкам, нас ожидали комфортабельные коттеджи, рассчитанные на две, три и более персон, в зависимости от количества членов семьи; превосходная кухня; необыкновенной чистоты озерная вода с песчаным побережьем; великолепно распланированный досуг и – что самое главное (собственно, то, ради чего мы и решились отдыхать именно в этом месте) – полная оторванность от внешнего мира. Никаких дорог или населенных пунктов поблизости на карте не значилось. Сей благословенный райский уголок находился якобы в чаще дремучего непроходимого леса. Отдыхающие должны были добираться туда (сведения черпались из того же прайс-листа) вертолетом, который прилетал туда дважды в неделю.
Изучив все эти сведения с особой тщательностью и решив, что на данный момент это как раз то, чего нам недостает, – заделаться эдакими отшельниками в самом центре России, – мы с Семеном занялись сборами.
Вспоминая сейчас те дни, наполненные приятной предотъездной суетой, я с ужасом признаю, что мое сердце мне все же что-то пыталось подсказывать. Что-то все же нашептывала мне моя обленившаяся донельзя интуиция. Почему я не обратила на это внимания? Почему?! Отчего не задалась вопросом: с чего это коротенько так заноет-заноет в груди и почти тут же отпускает? Носилась со своей робинзонадой, словно с писаной торбой, пропустив мимо ушей предостерегающие напутствия своих подружек. Вернее, разозлилась на их бестактность и на их желание постоянно совать нос куда не следует. А ведь по истечении некоторого отрезка времени не могу не признать, что в те дни в словах их было больше дружеского участия, чем когда-либо.
