– Ты, Такуя, представь, что мне не надо было бы с Морио и Норико возиться, а нужно было бы только по заграницам разъезжать и книжки умные читать! – явно искренне выпалила она. – Я бы тоже блестяще выглядела!…

– Да будет тебе, Дзюнко! – своевременно вмешался в намечавшуюся ночную семейную разборку всепонимающий и очень деликатный Ганин. – Ты прекрасно выглядишь!

– Мне не семнадцать лет, Ганин, чтобы верить в такие дешевые комплименты! – отрезала она.

– Дешевые? – обиделся Ганин.

– А то ты сам не знаешь! – Дзюнко вся раскраснелась, что свидетельствовало о ее кровной заинтересованности в обозначившейся теме нашей спонтанной дискуссии. – Ты что, Сашу свою ненакрашенной и в бигудях не видел никогда, что ли?!

– Подожди! – Я попытался перехватить у Ганина инициативу миротворчества, а заодно и отвести от него удар. – Чего ты вдруг взбеленилась?

– Того! – Она отвернулась к окну.

– Чего «того»? – Мне действительно было непонятно, с какой стороны информация о смерти Хидео Китадзимы могла ее так сильно задеть. – Речь вообще не о тебе! И уж тем более не о Саше!…

– А о ком?! – Она сердито посмотрела на меня: слезы в глазах, слава богу, не намечались пока, что говорило не о постигших ее обиде и разочаровании, а о бушующих в ней менее опасных для меня и Ганина злости и недовольстве.

– О Китадзиме, конечно. – Я взял ее за руку.

– Что «о Китадзиме»? – Она, похоже, забыла, с чего вообще начался весь этот ералаш.

– Убили Хидео Китадзиму, так что вопрос о том, как ты выглядишь, вообще не стоит! – Я погладил ее по запястью.

– Так и я, в общем-то, об убийстве… – буркнула она и посмотрела на Ганина – уже без прежней теплоты.

– У тебя что, какие-нибудь идеи есть? – поинтересовался я на всякий случай. – В связи с убийством, а?

– Какие у меня могут быть идеи! – воскликнула она. – Несправедливо только это – и все!

– Что несправедливо!

– Да то, что у этой вашей прелестной Наташи теперь не будет никаких проблем и забот!

– Подожди, а при чем здесь Наташа? – настала моя очередь реализовывать свою привычку доходить во всем до самой сути. – С какого бока здесь Наташа?

– Вам, мужикам, не понять… – тихо пробурчала она. – Тем более вон Ганину!…

– Вот и я в опалу попал! – раздосадовался давно умявший лапшу сэнсэй. – Почему это я, Дзюнко, не пойму?

– Потому что ты русский! – Она опять без особого пиетета посмотрела на него.

– А это-то тут при чем? – пожал своими мощными плечами Ганин. – Чем тебе моя национальность не нравится?

– Не национальность твоя, а страна, – ответила Дзюнко. – Эта Наташа русская, и ты тоже русский – вам японскую психологию не понять. Я это имею в виду…

– Дзюнко, мы с тобой сто лет знакомы, – напомнил явно недовольный ее словами Ганин, – но я от тебя первый раз этот националистический бред слышу! Ты чего?

– Извини, Ганин, но вы же с Такуей сами все это начали! – сказала она без малейшего раскаяния.

– Что начали? – спросил я.

– Про Наташу про эту…

– Да при чем здесь Наташа?! – Я начинал закипать в пару к термосу, уютно булькавшему у меня за спиной.

– Да при том, что теперь она получила все, понимаешь, все! – Дзюнко опять отвернулась к окну.

– Ну она не иждивенка у Китадзимы-сэнсэя была, – ответил я, – и тем более не содержанка. Зарплата у нее большая и честная – сэнсэй все-таки, опять же детей нет…

– Вот именно! – прервала меня Дзюнко.

– Что именно?

– Что детей нет!

– А какое в данном случае это имеет значение? – спросил Ганин и пристально посмотрел на мою жену.

– Прямое! – огрызнулась она.

– Какое «прямое»? – спокойно продолжил свой допрос терпеливый Ганин.

– У таких женщин детей нет не случайно. – Дзюнко подлила себе пива. – Они не хотят рожать от японцев…

– У вас в Японии, что нет бездетных семей? – опять обиделся за свои национальность и страну Ганин.

– Есть, конечно, но здесь другой случай… Я же их всех насквозь вижу. – Дзюнко отхлебнула пива. – Тут же никакой любви нет и быть не может! Никогда и ни за что!…

– Потому что она русская? – перебил ее Ганин.

– Потому что она из России, – ответила Дзюнко. – Я же сказала тебе, что к национальности твоей у меня претензий нет, а к стране твоей, Ганин, не столько у меня, сколько у тебя претензии имеются, иначе вы с Сашей здесь столько лет не торчали бы!…

– И? – Ганин прищурился в ее направлении, явно понимая, к чему она клонит.

– Зачем ваши девки, Ганин, из России к нам едут? – Дзюнко уже почти успокоилась.

– За тем же, за чем и я сюда приехал, – спокойно изрек Ганин, – для лучшей доли.

– Потому что дома у вас бардак и нищета, так ведь? – Она сердито посмотрела на него.

– Так, – согласился разумный и покладистый Ганин.

– Ты мужик, и ты должен деньги себе и своей семье работой зарабатывать, так? – продолжила она свою сентиментальную прогулку в социально-этнических дебрях.

– Так, – кивнул сэнсэй.

– А девкам вашим работать, в общем-то, и не нужно! Так ведь получается, нет?

– А жить-то как? – спросил Ганин, естественно прекрасно зная ответ на этот вопрос.

– Не как, Ганин, а с кем! – Дзюнко потыкала воздух перед собой своим указательным пальчиком.

– То есть ты, Дзюнко, считаешь, что наши русские, как ты изволишь выражаться, девки охмуряют ваших японских мужиков и спят с ними в обмен на всякие там блага, да?

– А ты считаешь, что это не так? – усмехнулась она. – Возрази, если сможешь!…

– Понимаешь, в случае с Наташей, наверное, все-таки не так, – спокойно парировал он.

– Ну да, она из другого риса склеена! – Дзюнко всплеснула руками. – Разуй глаза, Ганин!

– Да мне их и разувать не надо! – закипел он. – Я ее давно знаю! Она не профурсетка хабаровская, а достойная женщина, самостоятельная, сама себя обеспечивает, так что вся эта твоя теория, Дзюнко, про русский секс в обмен на японский паспорт в данном случае не работает. В других случаях – безусловно, я таких потаскух здесь десятками за год встречаю, но с Наташей ты не права!…

– Красиво говоришь, Ганин! – опять усмехнулась она. – Я уж не знаю, чего там у вас с ней происходит и как к этому Саша твоя относится, но только готова с тобой поспорить, что и года не пройдет, как она заведет себе на наши японские денежки кого помоложе, и заведет именно для того, чтобы компенсировать в койке все то, что за годы ее жизни с ее японским мужем было потеряно!

– Ты тоже, Дзюнко, красиво говоришь! Тебя послушать, так она прямо исчадие ада! – Ганин встал на защиту своей доброй знакомой. – А заодно и сексуальная маньячка!…

– При чем здесь ад, Ганин! – Дзюнко горестно закачала головой. – Просто все бабы одинаковые!

– Я заметил, – недовольно буркнул Ганин.

– Ты что думаешь, если бы у нас, в Японии, сейчас было бы то же самое дерьмо, что до войны, наши бы девки не пытались за американцев с европейцами замуж выскакивать?

– Ты хочешь сказать, что, если бы я мало получал, – вмешался я, – ты бы себе иностранца начала искать?

– Я хочу сказать еще раз, что все бабы одинаковые! – Дзюнко предусмотрительно оставила мой лобовой вопрос без внимания. – Всем бабам нужен мужик, дети, дом и деньги!

– Ну, Дзюнко, мужики тоже все одинаковые, – протянул Ганин и посмотрел на меня.

– За тем лишь исключением, что вам, как правило, не нужны мужики, а часто – и дети и что многие из вас спокойно могут жить без надежного дома, – мудро заметила Дюзнко.

– Так ты о бабах начала. – Я вернул ее в прежнее русло, поскольку вопрос о своеобразии сильной половины человечества в контексте двух последних дней меня волновал мало.

– Да, начала… – Она без особых проблем вернулась к своим овечкам. – Получается, что такие, как, Ганин, твоя Наташа, обрекают себя на мучения на всю свою жизнь. Ведь она прекрасно понимает, что за японское гражданство и иены она должна терпеть своего мужика от начала до конца. Согласен?

– Ну если она честная женщина, то да, – кивнул Ганин. – Согласен безоговорочно!